И вдруг я увидел, что ваш приятель сел в машину один, тоже развернул ее в сторону Марселя и, раскрыв ваш чемодан, швырнул его на дорогу. Таким образом, я снова потерял вас. Мало того, получилось, что, с одной стороны, «тендерберд», в котором находился груз, подобный бомбе, уезжал от меня, с другой — вы оставались на холме. Я никак не мог сообразить, что важнее — найти вас или следовать за «тендербердом». Я решил, что, так как вы без машины, мне легче будет разыскать потом вас, чем машину, и пустился вслед за парнем к автостраде, которая ведет на Марсель. И вот тут-то он развил такую скорость, что моей «ДС» это оказалось не под силу, и он все дальше и дальше уходил от меня. Но я упорно преследовал его. Я понимал, что он угоняет машину. При въезде в город он исчез. В этом месте движение идет по карусели. Несколько раз, увлекаемый потоком машин, я объехал ее, рискуя обратить внимание регулировщика, который стоял на повороте с автострады. Наконец я решил вернуться обратно. Усталость парализовала мои мысли, мою волю, я действовал наугад, глупо. Я подумал: «Она должна быть в таком же состоянии, как я, и я найду ее на том же месте в полной растерянности. Ее я прикончу, а что касается этого сукина сына и «тендерберда», то, что бы ни произошло, черт с ними». Но опять оказалось, что я плохо знал вас, Дани. Я нашел на холме только вашу записку, несколько слов, нацарапанных правой рукой: «Сегодня вечером в десять часов на улице Канебьер, у дома номер десять». У меня хотя бы оставалась надежда найти вас. Я разорвал бумажку и не спеша поехал в Марсель. Я думал о вас. Мне казалось, что я начинаю понимать ход ваших непонятных поступков, но пока еще довольно туманно. Мне надо выспаться, и тогда я окончательно все разгадаю. Я снял номер в гостинице у вокзала Сен-Шарль. Не раздеваясь, я бросился в постель и уснул как мертвый.
Меня разбудили, как я просил, вечером, в начале десятого. Я заказал в номер ужин и принял ванну. Лицо у меня заросло черной щетиной, рубашка была совершенно грязная, но я отдохнул, и голова моя стала ясной. И я наконец понял, что вы ничего не знали ни об убийстве, ни о моем преследовании, а то, что вы взяли машину, — просто взбалмошный поступок, вот и все. По бумагам машина числилась за обществом Коба, сокращенно МРК. Этого вы наверняка не поняли. Не знаю, каким образом вы напали на одну или две вехи, оставленные Анитой предыдущей ночью, но в чем можно было не сомневаться, так это в том, что нападение на вас в туалете станции обслуживания и несчастье с рукой — для вас загадка. И наверняка сейчас вы всецело поглощены мыслью, как вернуть машину. Быть может, вы знали, каким неведомым мне способом вы найдете своего сутенера. Этим, не считая присущего вам мужества, объяснялось то, что там, на холме, вы не потеряли голову.
Из телефонной кабины в гостинице я позвонил Аните. Она совсем раскисла. Она ясно, без обиняков сказала мне — а ведь нас могла слышать любая телефонистка, — что лучше признаться в убийстве и отдать себя в руки полиции. Я как мог уговаривал ее взять себя в руки. Я уверял ее, что у меня есть еще одна идея, что все устроится. Я слышал голосок Мишель, она спрашивала: «Это папа-котик? Это папа?» Я пообещал Аните, что завтра буду с ними в Женеве.
В десять часов я стоял напротив дома 10 на улице Канебьер. Через полчаса я шел за вами и вашим прохвостом, решив во что бы то ни стало докопаться, что же вы замышляете. Я понял только одно: вы оба знаете, что в багажнике «тендерберда» лежит труп. Я ожидал увидеть вас одну, без машины, даже предполагал, что вы не придете вообще, — ведь он не знал о вашей записке на холме. И уж совсем был ошеломлен, когда увидел, как вы возвращаетесь на Канебьер: он опять обнимал вас за плечи. Свою «ДС» я оставил на соседней улице. Когда я увидел вас обоих около «тендерберда», я быстро помчался к ней, и конечно, потерял вас из виду — на сей раз окончательно.
Я наугад поездил немного по городу. Не потому, что рассчитывал напасть на ваш след, нет. Просто так. Перед моим мысленным взором стояли вы, встревоженная, с забинтованной рукой, белом муслиновом платье, с накинутым на плечи мужским пиджаком. Только потом до меня дошло, почему вы до сих пор не заявили в полицию о вашем открытии: машина не принадлежала вам, и вы ее угнали без моего ведома. Постепенно я сумел поставить себя на ваше место. И тогда я сказал себе, что сегодня вечером или в крайнем случае завтра вы позвоните в Женеву и попросите у нас помощи. У вас был еще один выход — избавиться от трупа, не пытаясь выяснить, кто засунул его в багажник. Но, что бы вы ни сделали, все равно вам не выбраться из западни, которую я для вас подготовил. Я положил в карман халата Коба телефонограмму, отправленную от вашего имени в Орли. Эта бумажка приведет следствие к вам. Аните и мне нужно будет только отрицать, что мы видели вас в пятницу. Наши показания будут звучать правдоподобно, так как ни дом в квартале Монморанси, ни «тендерберд» нам не принадлежат.
Я проспал в номере гостиницы до полудня. По моей просьбе дежурный по этажу принес мне электрическую бритву и местные газеты. Просмотрев во время бритья газеты, я убедился, что об убийстве Коба никаких сообщений нет. Не нашел я и сообщения о том, что где-нибудь в этих местах найден труп неизвестного мужчины. Я позвонил Аните. Я предупредил ее, что буду ждать здесь до вечера, потому что не исключена возможность, что вы ей позвоните. Я еще повторил, что, как бы ни обернулось дело, мы будем стоять на том, что ничего не знаем. Я оставил ей номер телефона гостиницы, чтобы она могла со мной связаться. Наши телефонные переговоры могли нас здорово подвести, но иного способа я не видел. После обеда я пошел побродить по Марселю. Я купил рубашку и надел ее в магазине. Бумажный пакет со старой рубашкой я выбросил в трубу для стока нечистот. Подняв голову, я увидел свое отражение в огромной зеркальной витрине какого-то магазина. Да, это был я, Мишель Каравай, преуспевающий делец, владелец многообещающего рекламного агентства, безупречный муж и отец, которого в обществе считают человеком хорошо воспитанным, короче, я увидел того, кто сейчас находится перед вами, Дани. Вы его не узнаете, и он сам тоже не узнает себя. Так кто же есть кто в конце концов?..
Я мчался сюда в темноте, мчался как сумасшедший, и когда стал подниматься по дороге Аббеи, то увидел вас — вы спускались мне навстречу. Я доехал вслед за вами до пивной напротив Авиньонского вокзала. Я увидел шофера, увидел ваше белое платье, и это для меня было просто каким-то чудом. Я и сейчас не понимаю, путем каких упорных поисков вам удалось найти этого парня. Но, впрочем, не все ли равно теперь! Я видел, как, порывшись в карманах пальто, вы достали конверт с деньгами, в то время как первый конверт, тот, который я должен был изъять у вас и еще не сделал этого, наверняка находился у вас в сумочке. Я вошел в пивную. Я смотрел на вас и вдруг понял, что за вашими темными очками ваш взгляд снова посветлел. В это мгновение вы прозрели, вы поняли все, поняли, что не могло быть двух конвертов на ваше имя с премиальными, и вы поцеловали в щеку вашего друга. Вы были прекрасны, Дани. Вы были прекрасны, слов нет, но в то же время для меня вы стали самым опасным существом. Я инстинктивно отпрянул к стене, чтобы не попасться вам на глаза.
Издали я наблюдал, как вы провожали на вокзал вашего шофера, но решил не идти за вами. Это был риск с моей стороны и шанс на выигрыш для вас: вы могли уехать поездом с шофером и бросить «тендерберд» у пивной. И я дал вам этот шанс. Я приоткрыл крышку багажника и увидел в щелку, что трупа Коба там нет. Я пошел к своей «ДС», которая стояла с другой стороны крепостной стены. Немного погодя я увидел оттуда, как вы вышли с вокзала и поискали меня взглядом, потом сели в «тендерберд». Вы проехали мимо меня. Я последовал за вами. Когда я убедился, что вы возвращаетесь в Вильнев, я помчался по параллельным улочкам, чтобы приехать сюда раньше вас.
Мне пришлось ждать вас дольше, чем я предполагал. Я сидел в темноте, держа в руках винчестер, который вы оставили на диване. Вы вошли, зажгли в вестибюле свет. Должно быть, я слишком шумно шагнул в вашу сторону. Вы застыли на месте. В проем двери я видел ваш освещенный сзади силуэт. Вы меня не видели. Но мне надо было подойти к вам близко и выстрелить в упор, чтобы это походило на самоубийство. Я сделал еще один шаг. Я старался догадаться, что вы сейчас сделаете. Я был убежден, что вы прокрадетесь к дивану и попытаетесь схватить ружье, чтобы защитить себя. Но его там уже не было. Я двигался наперерез вам. Но до самого конца, Дани, ни один ваш поступок нельзя было предугадать. В тот самый момент, когда я считал, что вы уже рядом, я понял — но понял слишком поздно, — что вы не направились к дивану, а остались у самой двери и потом вдруг ринулись обратно в вестибюль, к лампочке. Стало темно. Я услышал, что вы разбили лампочку, услышал ваши быстрые шаги и принялся на ощупь искать штепсель, чтобы включить свет в комнате, но тщетно. Потом до меня донесся какой-то непонятный шум. А затем ваш голос. Такой же четкий и спокойный, как всегда: «Мосье Каравай, ни с места. Я только что опустила в ящик письмо, в котором находятся оба конверта для жалованья и мое краткое объяснение. Я его адресовала себе, но если я умру, его вскроют. Я не стала посылать его кому-нибудь другому, потому что Анита моя подруга, я ее люблю и хочу ей помочь. И не пытайтесь зажечь свет, в этом балагане я выдернула все пробки». Может я что-нибудь забыл, Дани? Да, забыл. Вы мне сказали, чтобы я положил «свое ружье», в противном случае вы боитесь, что вам придется «заставить меня сделать это». Я даже не задумался, каким образом. Я мог не сомневаться, что вам пришла в голову какая-нибудь очередная невероятная идея. Но меня заставили расстаться с винчестером не ваша угроза, а то, что вы сказали раньше о письме. Я сел на диван. Вы сели напротив меня, на ручку кресла. Пока я говорил, я все время смотрел в вашу сторону. Постепенно я привык к темноте и видел светлое пятно вашего платья, смутное очертание вашей фигуры.