тому склону. Эти проходы увенчаны брустверами с бойницами для небольших орудий. Вся перестройка производилась в XV веке, когда каждый владелец замка принужден был серьезно считаться с появлением артиллерии. Что касается башен В, В' и В'', то они еще довольно долго сохраняли свою монолитность и высоту. С них лишь сняли островерхие крыши, которые заменили платформами, способными выдержать тяжесть артиллерии. Позднее они были срезаны до уровня брустверов и переоборудованы под равелины. Эту операцию закончили в XVII веке, в процессе сооружения более современного замка, называемого также Новым замком, хотя теперь он лежит в руинах. Этот Новый замок помечен буквами СС. На земляных площадках бывших башен, также огороженных бруствером, посадили пальмы, однако они плохо привились, сжигаемые ветром сверху и морской водой снизу.
Склонившись над круговым бруствером, опоясывавшим все владение и нависавшим над скалой, которая, в свою очередь, нависала над морем, можно было ясно представить, что замок остался столь же неприступен, как и в те времена, когда куртины стен достигали двух третей высоты старых башен.
«Волчица», однако, оставалась незыблемой во все времена, и ее не перестраивали. О развалинах часовни я уже упоминал. Старые службы, помеченные на плане буквой W, были переделаны в конюшни и кухни.
Я описал здесь всю переднюю часть замка Геркулес. Во вторую его часть можно было проникнуть только через арку Н, которую госпожа Ранс называла башней садовника. Эта башня представляла собой павильон, некогда защищенный башней В'' и другой башней, находившейся на месте, обозначенным буквой С, и полностью исчезнувшей к моменту постройки Нового замка СС. От башни В'' ров и стена продолжались до башни Карла Смелого в точке I, полностью запирая таким образом первый двор. Широкий и глубокий ров сохранился до настоящего времени, но стену разрушили и заменили стеной Нового замка. Центральные ворота D были заколочены, а подходивший к ним в этом месте подъемный мост давно снят.
Поскольку окна Нового замка находились на большой высоте и все еще были забраны железными решетками, то очевидно, что и этот второй двор был так же неприступен, как и в те времена, когда его окружала крепостная стена, а Нового замка еще не существовало.
Второй двор, или двор Карла Смелого, как его называли в этих местах, несколько поднимался над уровнем первого. Скала образовывала в этом месте естественный пьедестал для колоссальной темной громады Старого Замка, квадратного, неприступного и мрачного, отбрасывавшего свою гигантскую тень на светлую поверхность воды. Сюда можно было войти только через маленькую дверь К.
Местные жители всегда называли его «Четырехугольной башней», в отличие от Круглой башни — башни Карла Смелого. Бруствер, схожий с тем, который ограждал первый двор, соединял башни В, F, и L. Таким образом, второй двор был также закрыт. Срезанная наполовину Круглая башня перестраивалась некогда одним из Мортола по чертежам самого Карла Смелого, которому Мортола оказал какие-то услуги в Швейцарских войнах. В этой башне располагался восьмиугольный зал, своды которого поддерживали четыре колонны.
Госпожа Эдит вознамерилась было превратить этот зал в столовую, так как из-за толщины стен здесь всегда было прохладно. Кроме того, через три огромных амбразуры для больших пушек, превращенные в перегороженные железными решетками окна, проникали свет и ароматы моря. Однако дядя госпожи Эдит устроил здесь свой кабинет и разместил новые находки. Земляная площадка возле этой башни, имеющая весьма плодородную почву, была усажена экзотическими цветами и растениями, а небольшая беседка, покрытая сухими листьями пальм, давала уютное пристанище для отдыха.
На плане я отметил серым цветом все строения или части строений, которые стараниями госпожи Эдит были приведены в порядок, подновлены и приспособлены для жилья.
В крыле С Нового замка, построенного, как уже говорилось, в XVII веке, отремонтировали всего лишь две комнаты и маленький салон для гостей. Здесь должны были обосноваться Рультабиль и я. Господин и госпожа Дарзак жили в Четырехугольной башне, о которой мы поговорим позже. Там же, на первом этаже, две комнаты были предоставлены старому Бобу, а господин Станжерсон разместился в башне «Волчица» под помещениями, занимаемыми Рансом. Госпожа Эдит захотела сама показать нам наши комнаты. Она провела нас через залы с рухнувшими кровлями, продавленным паркетом и стенами, покрытыми плесенью. Однако то туг, то там какая-нибудь уцелевшая панель, простенок, осыпавшаяся роспись или обивка в лохмотьях демонстрировали ушедшее величие Нового замка, рожденного фантазией одного из Мортола, современника великого века. Зато наши комнаты ничем не напоминали этого блестящего прошлого. Чистые, без ковров, они были тщательно убраны, выкрашены клеевой краской, обставлены современной мебелью и очень понравились нам. Как я уже говорил, они разделялись маленьким салоном.
Закончив завязывать галстук, я позвал Рультабиля, но не получил ответа. Зайдя в его комнату, я с удивлением обнаружил, что он уже вышел, и присел у окна, выходившего, как и мое, во двор Карла Смелого.
Двор был пуст. Его заполнял лишь эвкалипт, сильнейший запах которого достигал наших окон. Поверх бруствера проглядывала нескончаемая гладь молчаливых вод. С приближением вечера голубизна моря потемнела, и тени ночи уже наплывали на горизонте со стороны Италии. На земле и на небе царила мертвая тишина. Такая тишина и спокойствие в природе обычно предвещают сильнейшие бури. Но нам-то чего бояться? Ночь обещала быть безмятежной.
Но что там за внезапная тень? Откуда взялся этот скользящий по воде призрак? Внизу, в маленькой лодке, рядом с рыбаком, который медленно греб двумя веслами, я увидел… силуэт Ларсана!
Кто мог в этом ошибиться? Кто бы осмелился в этом ошибиться! О! Его нельзя было не узнать. Вся поза Великого Фреда была пронизана столь устрашающим кокетством, что он заявлял о себе даже более выразительно, чем если бы просто крикнул во весь голос: «Это я!» Никто не должен был усомниться в его появлении.
Да, это он. Лодка медленно огибала замок. Сейчас она минует окна Четырехугольной башни и возьмет курс на мыс Гарибальди к каменоломням у Красных скал.
Вот набросок Средиземноморского побережья между Ментоной и мысом Мортола, показывающий расположение Красных скал и полуострова Геркулес.
А человек все стоит со скрещенными руками, повернув голову к башне. Дьявольское видение на пороге ночи, которая медленно и неотвратимо приближается вслед за ним, постепенно окутывая его своей легкой вуалью.
Опустив глаза, я замечаю две тени во дворе Карла Смелого. Они стоят у бруствера возле маленькой двери Четырехугольной башни. Одна из этих теней, более высокая, удерживает другую и умоляет ее о чем-то. Другая, более низкая, тень пытается ускользнуть и, кажется, готова устремиться к морю. Я слышу голос госпожи Дарзак, которая говорит:
— Будьте осторожны. Он готовит западню, я запрещаю вам покидать меня сегодня вечером!
И голос Рультабиля:
— Ему придется высадиться. Мне нужно спуститься на побережье.
— Что вы собираетесь делать? — почти простонала Матильда.
— Все, что потребуется.
— Я запрещаю вам прикасаться к этому человеку, — слышу я еще раз испуганный голос Матильды, и все смолкает.
Сойдя вниз, я застал Рультабиля одного, сидящего на краю колодца. Я заговорил, но он ничего не ответил, как это иногда с ним случается.
Я двинулся дальше в первый двор и встретил Робера Дарзака.
— Ну что, — взволнованно спросил он, — вы его видели?
— Разумеется, — ответил я.
— А она? Не знаете, она его видела?
— Да, они стояли с Рультабилем, когда это произошло. Какая дерзость!
Робер Дарзак дрожал от гнева. Он рассказал, что, увидев Ларсана, тотчас же, как сумасшедший, бросился к берегу, но прибежал к мысу Гарибальди слишком поздно, и лодка уже исчезла. Дарзак оставил меня и поспешил к Матильде, тревожась за ее состояние. Однако дверь комнаты оказалась запертой, и он почти сразу же вернулся. Его жена желала какое-то время побыть в одиночестве.
— А Рультабиль? — поинтересовался я.
— Я его не видел.
Мы остались у бруствера вдвоем. Чтобы отвлечь беднягу от мрачных мыслей, я задал ему несколько вопросов относительно супругов Ранс, и в конце концов он начал на них отвечать.
Таким образом я узнал, что после процесса в Версале Артур Ранс вернулся в Филадельфию и на одной из вечеринок познакомился с молодой романтичной девушкой, сразу очаровавшей его своей начитанностью, качеством достаточно редким у его прекрасных соотечественниц. Она не имела ничего общего с тем типом расторопных, развязных, независимых и дерзких особ, которые так ценятся в наши дни. Слегка насмешливая и немного меланхоличная, с интригующей бледностью, она напоминала нежных героинь Вальтера Скотта, ее любимого писателя.
Как же получилось, что эта нежная девушка так быстро очаровала Артура Ранса, столь самозабвенно любившего величественную Матильду Станжерсон? Кто разгадает тайны сердца!
Во всяком случае, почувствовав себя влюбленным, он для начала сильно напился и вел себя настолько некорректно, что мисс Эдит громко попросила его больше к ней не обращаться. На следующий день Артур Ранс официально принес ей свои извинения и поклялся ничего больше не пить, кроме воды. Он сдержал эту клятву.
Артур Ранс давно знал дядю мисс Эдит — Старого Боба, как его называли в университете. Этот человек был настолько же известен своими чудачествами и путешествиями, как и открытиями в области палеонтологии. Он был добродушен, как ягненок, но не знал себе равных в охоте на бенгальских тигров. Половину своей профессорской жизни он провел к югу от Рио-Негро у патагонцев в поисках человека третичной эпохи или, по крайней мере, его скелета. Не антропопитека или какого-нибудь другого питекантропа, которые более или менее близки по признакам, а современника колоссальных млекопитающих — более сильного и мощного, чем люди, населяющие сегодня нашу планету.