— Он следит за нами, — сказала госпожа Эдит, — возможно, находясь здесь, мы мешаем ему и господину Дарзаку. Тем лучше, мы не оставим этого места, что бы ни случилось. Не правда ли, господин Сэнклер?
— Надо быть признательными Рультабилю, — осмелился возразить я, — за его вмешательство и за молчание относительно древнейшего скребка человечества. Если бы следователи узнали, что этот каменный кинжал находился у Старого Боба, то трудно сказать, чем бы все это кончилось. А если бы они вдобавок проведали, что сказал Бернье перед смертью, то версия о несчастном случае стала бы весьма проблематичной.
Последние слова я произнес с особым значением.
— О, — гневно ответила она, — я боюсь теперь только одного, да, я боюсь только одного…
— Чего же?
— Я боюсь, что он спас моего дядю лишь для того, чтобы окончательно его погубить.
— Как вы могли такое подумать? — воскликнул я, без особой, впрочем, уверенности.
— Мне кажется, что я прочитала это по глазам вашего друга. Но у меня нет полной уверенности, иначе бы я предпочла иметь дело с правосудием. Во всяком случае, надо быть готовой ко всему. Я буду защищать старика до конца! — убежденно произнесла она и показала мне маленький револьвер, который прятала в платье. — И почему только нет князя Галича?
— Опять князь Галич! — не удержался я.
— А вы готовы меня защищать? — спросила она, посмотрев мне в глаза испуганным взглядом.
— Готов.
— Против всего света?
Я колебался.
— Против всего света? — настойчиво повторила она.
— Да.
— И против вашего друга?
— Да, если это понадобится, — сказал я, вздыхая, и вытер рукой влажный от пота лоб.
— Хорошо, я вам верю. На несколько минут я оставлю вас одного, и вы будете охранять этот вход до моего возвращения.
Госпожа Эдит указала на дверь, за которой лежал Старый Боб, и убежала. Куда? Позже она мне в этом призналась: разумеется, на поиски князя Галича. О, женщины, женщины!
Не успела она скрыться под аркой, как в комнату вошли Рультабиль и Робер Дарзак, которые, оказывается, все слышали. Рультабиль не стал скрывать, что осведомлен о моей измене.
— Вот уж громкое слово, — ответил я. — Вы прекрасно знаете, Рультабиль, что я не имею обыкновения изменять кому бы то ни было. Однако госпожа Эдит достойна сожаления, а вы ее совсем не жалеете.
— Зато вы чересчур жалеете!
Я покраснел до корней волос и уже готов был вспылить, но Рультабиль жестом остановил меня:
— Прошу вас только об одном. Что бы ни произошло, что бы в дальнейшем ни случилось, вы больше не скажете ни единого слова ни мне, ни господину Дарзаку!
— Это будет очень легко, — ответил я оскорбленно и повернулся к нему спиной.
Мне показалось, что Рультабиль раскаивается и хочет как-то сгладить свою резкость, но в этот момент судебные чиновники, собираясь покинуть замок, пригласили всех нас. Следствие было закончено. После заявления врача они уже не сомневались, что произошел несчастный случай. Таким было и заключение. Дарзак и Рультабиль отправились их провожать, а я остался в комнате, ожидая госпожу Эдит. В нескольких шагах от меня, в привратницкой, матушка Бернье зажгла две свечи над телом своего мужа и с плачем читала молитвы по усопшему. Мрачные предчувствия вновь овладели моим сердцем. Вдруг в вечернем воздухе над своей головой я услышал какой-то шум, похожий на сильный удар гонга, и понял, что это захлопнулись железные ворота, закрытые по приказу Рультабиля.
Не прошло и минуты, как в комнату вбежала госпожа Эдит и в смятении бросилась ко мне, как к своему единственному прибежищу.
Затем появились господин Дарзак и Рультабиль под руку с Дамой в черном.
XX. ГЛАВА, в которой наглядно демонстрируется возможность появления лишнего тела
Рультабиль и Матильда вошли в Четырехугольную башню. Никогда еще походка моего друга не была столь торжественной. Она могла бы вызвать усмешку, но в этот трагический момент вызывала лишь беспокойство. Никогда еще ни один прокурор, облаченный в пурпурную мантию, не входил в зал суда, где его ожидал обвиняемый, с более угрожающим величием. Но я полагаю также, что и ни один судья никогда еще не был столь бледен.
Что касается Дамы в черном, то было видно, какие небывалые усилия она прилагала, чтобы скрыть чувство ужаса, сквозившее, несмотря ни на что, в ее взгляде и заставлявшее ее нервно сжимать руку сына. Робер Дарзак тоже был мрачен и решителен, как представитель правосудия. Но еще более увеличило всеобщее беспокойство появление во дворе Карла Смелого дядюшки Жака, Вальтера и Маттони. Все трое были вооружены и молча расположились перед дверью Четырехугольной башни, получив от Рультабиля категорический приказ не выпускать никого. Госпожа Эдит спросила преданных ей Маттони и Вальтера, что все это значит и против кого направлено, но, к моему великому удивлению, слуги ей не ответили. Тогда с решительным видом она встала перед входом к Старому Бобу и, раскинув руки, как бы желая преградить собой дверь, воскликнула хриплым голосом:
— Что вы будете делать? Вы собираетесь его убить?
— Нет, — глухо ответил Рультабиль, — мы собираемся ЕГО судить. А чтобы судьи не сделались палачами, мы оставим наше оружие и поклянемся, над телом Бернье, что каждый из нас безоружен.
Он увел нас в привратницкую, где матушка Бернье продолжала стонать у тела своего мужа. Там мы выложили все наши револьверы и произнесли клятву, которую требовал Рультабиль. Только госпожа Эдит не захотела расставаться с оружием, о котором, оказывается, Рультабиль прекрасно знал. Однако репортер в конце концов сумел ее убедить, что безоружной она будет чувствовать себя гораздо спокойнее, и забрал у нее револьвер.
Затем Рультабиль под руку с Дамой в черном вернулся в коридор, а мы последовали за ними. Но вместо того, чтобы, как все этого ожидали, направиться к гостиной Старого Боба, он подошел к двери в комнату Лишнего тела и, вынув специальный ключ, о котором я уже говорил, открыл ее.
Войдя в бывшую комнату господина Дарзака, мы с удивлением увидели на его письменном столе чертежную доску, акварель, над которой он трудился бок о бок со Старым Бобом в его кабинете под башней Карла Смелого, а также маленький стаканчик с красной краской и погруженную в него кисточку. Наконец на середине стола очень удобно расположился древнейший череп человечества, опираясь на свою окровавленную челюсть.
Пока мы с недоумением поглядывали на Рультабиля, он закрыл дверь на задвижку и взволнованно произнес:
— Садитесь же, господа, прошу вас.
Стулья стояли вокруг стола, и мы заняли места с возрастающим чувством тревоги и какого-то болезненного суеверия. Тайное предчувствие подсказывало нам, что эти обыкновенные предметы скрывали потрясающее объяснение одной из наиболее страшных драм. Череп посреди стола, казалось, смеялся над нами, как Старый Боб.
— Вы видите, — продолжал Рультабиль, — что имеется еще и свободный стул, а значит, одним стулом больше — одним телом меньше. Отсутствует господин Артур Ранс, но мы не можем больше его ждать.
— Возможно, он как раз и располагает доказательством невиновности Старого Боба, — сказала госпожа Эдит, которую все эти приготовления встревожили сильнее других. — Я прошу госпожу Дарзак присоединиться ко мне и уговорить этих господ ничего не предпринимать до возвращения моего мужа.
Она еще не закончила говорить, а Дама в черном еще не успела вмешаться, как вдруг в коридоре послышался сильный шум, стук в дверь и голос Артура Ранса, просивший его немедленно впустить.
— Я принес маленькую булавку с рубиновой головкой! — прокричал он.
Рультабиль открыл дверь.
— Наконец-то, — сказал он, — вот и вы!
Мне показалось, что Артур Ранс просто в отчаянии.
— Что здесь случилось? — встревоженно спросил он. — Новое несчастье? Когда я увидел запертые ворота и услышал затем молитвы по умершему, то подумал, что опоздал, и вы уже казнили Старого Боба.
Тем временем Рультабиль вновь закрыл дверь на задвижку.
— Старый Боб жив, а Бернье умер! Садитесь же, сударь, — вежливо предложил мой друг.
Артур Ранс, в свою очередь, с недоумением осмотрел чертежную доску, краску и череп.
— Кто же его убил? — спросил он растерянно.
Заметив наконец свою жену, господин Ранс пожал ей руку, но взгляд его не отрывался от Дамы в черном.
— Перед смертью Бернье обвинил Фредерика Ларсана, — ответил господин Дарзак.
— Вы хотите этим сказать, — перебил его Артур Ранс, — что он обвинил Старого Боба? Так знайте же — больше я этого не потерплю. Я так же усомнился было в личности нашего доброго дяди, но говорю же вам, что я принес маленькую булавку с рубиновой головкой!
Что он хотел доказать своей булавкой? Я вспомнил рассказ Эдит о том, как вечером, накануне появления Лишнего тела, Старый Боб вырвал эту булавку у нее из рук, когда она попыталась шутливо его уколоть. Но какая связь между этой булавкой и приключениями Старого Боба? Артур Ранс, не ожидая расспросов, сообщил, что эта булавка пропала одновременно со Старым Бобом и обнаружилась у Палача моря. Булавка скрепляла пачку банкнот, которыми Старый Боб оплатил Тулио его соучастие и молчание. Тулио перевез Старого Боба на своей лодке в грот Ромео и Джульетты и уплыл оттуда только утром, весьма обеспокоенным тем, что пассажир обратно так и не вышел.
— Человек, отдавший другому человеку на его лодке булавку с рубиновой головкой, — с триумфом закончил Артур Ранс, — не может быть одновременно тем человеком, которого засунули в мешок из-под картофеля в глубине Четырехугольной башни.
— Как вам пришла в голову мысль отправиться в Сан-Ремо? — спросила госпожа Эдит. — Вы знали, что Тулио находится именно там?
— Я получил анонимное письмо, сообщавшее мне его адрес.
— Письмо отправил вам я, — спокойно сказал Рультабиль и ледяным тоном добавил, — что ж, быстрое возвращение господина Ранса весьма кстати. Таким образом, за этим столом собрались все обитатели замка Геркулес, для которых моя предстоящая демонстрация возможности появления Лишнего тела может представлять интерес. Прошу вашего внимания!