– Вы, наверное, неплохо отвели душу, – догадался Котов.
– Да, это было нечто. К сожалению, не мог к вам присоединиться – другого рода служба, знаете ли. Запечатлел во всех подробностях ваше сражение. Вы хорошо смотрелись, фотогенично так… Если хотите, сделаю вам фотографию на память. Да и природа у вас красивая, – рассмеялся Петровский, – река, просторы, дух захватывает от этой идиллии. Не то что у нас в отряде – только лес да забор автотранспортного предприятия. Кстати, у вас кровь на виске, и синяк под глазом начинает набухать – не бережете вы себя…
В медсанчасти в этот день было людно и весело. Солдаты возбужденно переговаривались, демонстрировали свои «раны». Медсестры врачевали ссадины и припухлости, поили пострадавших обезболивающими таблетками. Нескольким воякам потребовалась перевязка. Серьезно пострадал один лейтенант Морошко – его положили в санчасть с подозрением на сотрясение мозга. Он выглядел контуженым, передвигался вяло, временами терял ориентацию.
«Разбор полетов» в кабинете Стрельцова был недолгим. Помалкивали лейтенанты Орехов и Курочкин. Замполит Писарев с интересом поглядывал на Павла – тому уже замазали зеленкой царапины. Но украшение под глазом прикрывалось только ладонью.
Капитан Стрельцов, отделавшийся в драке оторванным погоном на полушубке, мрачно перелистывал бумаги. В углу на стуле пристроился командированный особист из погранотряда – с вытянутым неприметным лицом. За все время короткой беседы он не проронил ни слова.
– Не буду вас задерживать, товарищи офицеры, – сказал Стрельцов. – Все понятно, лишних слов не требуется. Нарушителям дали достойный отпор, но не вижу повода для праздничного банкета. Они не уймутся, сегодняшнее побоище их еще сильнее подстегнет. Плотность провокаций начинает зашкаливать. Раньше – раз в месяц, потом каждую неделю, а сейчас практически каждый день что-то да происходит. На нашу территорию лезут, как к себе домой. Тотальная пропаганда приносит плоды – наши бывшие братья убеждены, что мы захватили их землю и ее надо возвращать. Это чирей, который набухает и скоро прорвется. Причем прорвется именно у Атаманского, в зоне ответственности нашей заставы. Данные вылазки – демонстративно, без оружия – обманывать не должны. Нашу бдительность пытаются притупить, отвлечь внимание от чего-то более серьезного.
Согласно информации, доставленной товарищем Буевичем, вблизи границы продолжается концентрация войск НОАК. Информаторы сообщают, что в пограничной зоне, примерно в километре от Уссури, развертывается до батальона пехоты, прибыли минометы, устанавливаются батареи 45– и 85-миллиметровых орудий. Не хочется думать о плохом, но положение серьезное. Наша застава может выставить не более восьмидесяти человек – если забыть тот факт, что бойцы прикрывают и другие участки. У нас несколько единиц автотранспорта, один БТР, несколько пехотных пулеметов Калашникова, переносные «РПГ-7» и отделение станковых гранатометов «СПГ-9». На соседних заставах – «Куликовских сопках» и «Богучанской» – положение такое же. Заставы предупреждены, они могут оказать содействие легкой бронетехникой и личным составом.
Мы должны быть в полной готовности, товарищи офицеры. Хочется верить, что тревога ложная – китайцы побряцают оружием и уберутся, но на всякий случай следует быть готовым ко всему. Разумеется, я далек от мысли, что они отважатся на полномасштабное вооруженное вторжение, но инциденты с применением огневых средств возможны. На всякий случай я бы проработал пути эвакуации мирного населения из жилого городка.
– Вы же не думаете, Иван Терентьевич, что они будут обстреливать жилые дома? – нахмурился замполит.
– Не знаю, Михаил Евгеньевич. Все происходящее напоминает сумасшедший дом – давайте уж без обиняков. Не могу избавиться от ощущения, что мы столкнулись с коллективным помешательством наших «меньших братьев». Они словно натаскивают себя, доводят до исступления – сегодня на льду мы это прекрасно видели. Они будут лезть, пока не получат по шапке. На что способны китайцы в таком состоянии, мы не знаем. С сегодняшнего дня приказываю усилить наряды и смотреть во все глаза…
– Скажи на милость, что опять случилось? – воскликнула Настя, втаскивая его за грудки в полутемную прихожую. – Я слышала от соседей, что драка была, но вроде без выстрелов, бегала в часть, но меня не пустили. Что произошло, Паша? Чем все кончилось?
– Они поженились, – хмыкнул Павел. Настя включила свет в прихожей и ахнула:
– Мамочка дорогая, кто тебя избил?! Куда ты влез, горе мое луковое?
– Это синяки от солнечных ударов, – шутливо отбивался Павел. – Я Родину защищал, дорогая. На нее сегодня вероломно покушались.
Она стаскивала с него одежду, щепетильно ощупывала, потом стирала зеленку, намазывала новую, сокрушалась, что вышла замуж за такое хулиганское недоразумение! Неужели с людьми, приходящими с той стороны, нельзя разговаривать без кулаков? Что за привычка по малейшему поводу распускать руки? Как его начальство терпит? Он отворачивался, пряча улыбку, терпел медицинское вмешательство. Потом успокаивал, доказывал, что хуже сегодняшней драки ничего не будет, китайцы все поняли, ушли побитые и пристыженные, больше не сунутся…
Глава 7
В субботу 1 марта на заставе был парково-хозяйственный день – как и каждую субботу в Вооруженных силах. Занятия не проводились. Часть личного состава несла боевое дежурство, остальные занимались хозяйственными делами. На дальнем берегу Уссури было подозрительно тихо. С наблюдательных постов докладывали: на китайской стороне все спокойно, изредка появляются патрули с автоматическим оружием, засекли пару аналогичных наблюдательных точек: китайцы с оптическими приборами разглядывают советскую территорию. Было не по себе. Все происходящее напоминало затишье перед бурей.
После обеда капитан Стрельцов вызвал Павла к себе.
– В 18.00 заступаешь на суточное дежурство по заставе, лейтенант. За два часа до наряда пройдешь инструктаж, потом можешь сбегать домой. Отвечаешь за все наше хозяйство.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – козырнул Павел. – А разве не Курочкин должен заступать?
– Вот вместо него и пойдешь, – огорошил начальник заставы. – Отравился наш Курочкин. Еда не приходит одна, как говорится. Непонятно, что съел, но пучит человека, в медсанчасти напоили таблетками и домой отпустили. Может, обойдется, встанет в строй. Так всегда и бывает… – Стрельцов досадливо щелкнул пальцами, – когда не надо, все здесь. А когда надо – хрен кого добудешь. Морошко болен, Курочкин занемог, замполита завтра в отряд вызывают – в связи с назревающими выборами. Понимаю, что это важно, знаковое политическое событие, но все же так оголить ответственный участок… В общем, служим за себя и за того парня, уяснил, лейтенант?
Ночь на заставе прошла спокойно. Пограничные наряды уходили, возвращались, солдаты грелись у печки, урывками спали. Дежурные с наблюдательных постов докладывали о подозрительной тишине на территории сопредельного государства. Вроде есть там кто-то, таращатся из темноты сотни злобных глаз – аж мурашки бегут по коже. Но никаких провокаций, все тихо.
В девять утра – досадное ЧП, по счастью, не связанное с притязаниями на советскую территорию! Рядовой Бабаев ушел ночью в самоволку, пробрался в поселок, пробыл там три часа и перед рассветом вернулся в казарму! В поселке его и засекли, телефонировали дежурному на заставу.
Котов схватился за голову – пропади он пропадом, этот Бабаев! Не может без выкрутасов! Лейтенант кипел от злости, оставил пост на несколько минут, побежал в казарму.
Старшина Фролов смущенно отворачивался, делал вид, что он вообще не в курсе. Павел припер дневальных к стенке, потребовал ответа: когда ушел? Когда вернулся? Те отворачивались – сдавать товарища не принято. Ничего не видели, ничего не слышали. Мало ли что могло произойти? А вдруг дневальный на тумбочке отвернулся, в этот момент кто-то и проскочил? А когда Бабаев возвращался, тоже отвернулся или в туалет по-быстрому вышел? Вы же умный, товарищ лейтенант, сами придумайте что-нибудь…
В Советской Армии своих не сдавали. Будь проклята эта круговая порука! Ложное чувство товарищества – вот что это такое!
Павел выгнал из ленинской комнаты всех посторонних, приказал доставить Бабаева. Где он прячется, этот злостный нарушитель дисциплины и воинских уставов? Нечего прятаться, все равно найду! Все тайное становится явным!
Бабаев втерся в ленинскую комнату как-то бочком, смущенный и подавленный. Не ожидал такого провала. И кто сдал? Какой-то не в меру глазастый мирный житель, которому спать полагалось в тот момент.
– Рассказывай, – потребовал Павел. – И даже не рассчитывай на снисхождение. Куда ходил? За спиртным?
– Побойтесь Бога, товарищ лейтенант, – забормотал боец, – за каким спиртным, что вы такое говорите? Вы еще в шпионской деятельности меня обвините. Мы же люди ответственные, понимаем, что сейчас время тяжелое, все должны быть наготове, выпивать нельзя…
– Куда ходил? – перебил Павел. – Не заставляй меня впадать в бешенство. Вот влеплю синяк для симметрии и не посмотрю, что это не воспитательный метод.
Пограничник поежился. Что такое кулак молодого лейтенанта, он уже видел в недавней драке с китайцами.
– Баба у меня в Нижней Масловке, что тут непонятного, товарищ лейтенант… – боец стыдливо опустил голову. – К ней и сбегал на пару часов, ну, так просто… У нас ничего с ней нет. Она бухгалтером работает при механической мастерской, давно в разводе, сама из Уссурийска…
– Подожди, – нахмурился Павел. – У тебя же в Бикиновке баба… хорошая знакомая.
– Так Бикиновка где? – вздохнул гулена. – Бикиновка далеко, туда не набегаешься. У меня и в Новосибирске парочка есть, но это совсем далеко… Не виноватый я, товарищ лейтенант, – взмолился боец. – Ничего у нас с Зинкой нет. Знаки мне вчера делала из-за забора, мол, ждет, почему бы не забежать в гости? Ну, я и сбегал…
– Да, я понял, это было «просто так», – язвительно сказал Павел. – Вы просто друзья. Иногда гуляете, целуетесь, вступаете в интимные отношения, но – чисто по дружбе, потому что все друзья так делают. А так между вами ничего нет, и как я мог подумать?