– Лежи, – отрезал Павел, – набирайся сил. Переживем без тебя пару дней. Трудно нам будет, но мы сильные, справимся. Ты со следователем военной прокуратуры еще не беседовал?
– Нет еще, – вздохнул Бабаев. – Самое приятное еще предстоит. Как думаете, не привлекут меня?
– За что? – изумился Павел.
– Ну, так это… – Михаил замялся. – Вроде как в плену побывал и, вообще, за границей…
– Ты того, да? – Павел не сдержался, постучал по виску. – Гони эту дурь из головы, рядовой Бабаев. Ты совершил самоотверженный поступок, вел себя геройски, проявил стойкость и находчивость. Но пообщаться с прокуратурой придется – порядок такой. Сможешь сообщить о дислокации их войск?
– Да куда там, не в разведку же ходил, товарищ лейтенант… – раненый сокрушенно вздохнул, – шляются по лесу с автоматами, как лешие… Землянки у них – явно не сейчас вырыли, все прогнить успело, давно, видно, глаз на наш остров положили… А еще просеку прорубили, батарею сорокапяток на обрыв подтащили, чтобы лупить по нашим позициям, только наши эту батарею уже в пух разнесли…
– Вот об этом и поговоришь со следователем. Может, еще что-нибудь вспомнишь. Ну, бывай, гулена, не скучай. – Павел протянул руку, Бабаев ее с удивлением пожал. Рука у него была вялой, пальцы слушались плохо. – Не сбегай никуда, отлежись хоть пару дней.
Китайская сторона недобро помалкивала. Северный берег с колючим прищуром взирал на вожделенный остров.
В этот же день в пустую пристройку поселковой лечебницы перевезли тела погибших пограничников. Намеренно выбирали помещение без отопления. Трупы положили в ряд, прикрыли простынями. Начинала работу комиссия военной судмедэкспертизы.
Люди отворачивались, прятали глаза. Большинство тел было изувечено. Их добивали штыками. Потом, уже мертвым, выкалывали глаза, уродовали лица – с каким-то необъяснимым, психиатрическим наслаждением. Те, кто это делал, не были людьми…
Изувеченная группа капитана Стрельцова, группа сержанта Сычева, попавшая в засаду на острове. Пограничников кромсали, пока не подоспели бойцы сержанта Покровского. Четверть часа китайцы безнаказанно бесчинствовали. Многие тела изувечили до такой степени, что их невозможно было опознать. Эксперты путались, не могли точно сказать, кто именно перед ними. Версии разнились. Кого-то рвало, другие спешили вырваться на свежий воздух.
Пожилые женщины из поселка держали под руки статную Александру Львовну Стрельцову в простеньком черном платке. Она окаменела, казалось, вдова не понимала, что происходит. Иногда она хмурилась, не понимала, почему оказалась в этом месте, искала кого-то глазами среди живых. Потом опять цепенела и долго глядела на мертвого мужа.
Давилась слезами Алена Орехова – остроносая, худенькая. Она прожила с мужем три недолгих года, всегда следовала за ним тенью – безропотная, на все согласная. И вдруг – словно почву выбили из-под ног…
В два часа дня западнее острова Атаманский наблюдательный пост зафиксировал движение. Китайские солдаты вынесли на лед чье-то тело, проволокли его метров сорок и бросили, поспешив ретироваться в кусты. В указанном направлении выдвинулись два БТРа с полным комплектом вооружения. Подъезжали осторожно, готовые изрешетить кустарник. Один объехал тело справа, другой слева, сократили интервал до минимума и встали, прижавшись бортами. Из заднего люка выбрались двое пограничников, осмотрели труп на предмет замаскированной гранаты, потом осторожно подняли и перенесли к люку. Товарищи помогли втащить его внутрь. Пограничники вскарабкались в десантный отсек. Боевые машины отъезжали задним ходом, стрелки припали к пулеметам. Только на середине реки БТРы развернулись и покатили в свое расположение.
Мертвое тело принадлежало рядовому Локтионову. Его перенесли в импровизированный морг. У сослуживцев ком подкатил к горлу. Изуверы оставили в целости только голову, а тело вдоль и поперек искромсали штыками. Глумились уже над мертвым.
Бабаеву, лежащему в госпитале, сообщили печальную весть. Никто не знает, сам ли он удрал или «добрый» доктор отпустил его на полчаса, войдя в положение. Михаил имел бледный вид, морщился, глотал слезы, которых не стеснялся. Опустился на колени рядом с земляком, пристально всматривался в синее лицо.
– А Саньке посылка пришла из дома, – мрачно сообщил стоящий за спиной Глобыш. – Как всегда, наверное, конфеты, шоколад, болгарские сигареты… Почтальон сегодня утром принес. Что с ней делать? Обратно отправим или откроем?
– Откройте, – глухо проговорил Бабаев. – Поделите сигареты и конфеты, помяните парня. Предки поймут, они у Сани нормальные, виделся я с ними на «Холодильнике», когда нас призывали…
– Да, поделите, – разрешил Павел. – Думаю, они не станут возражать.
Начальство приняло решение: похоронить пограничников на территории заставы. Павших подчиненных капитана Бубенцова – на «Куликовских сопках». Трех офицеров – в городе Уман Приморского края.
За казармами на пустыре пытались выкопать братскую могилу. Мерзлую землю не брали ни ломы, ни лопаты. Из поселка привезли компрессор, но и он не помог. Земля не поддавалась. Вечером завезли взрывчатку, обошли с сообщением все казармы, жилые квартиры в городке – чтобы люди не нервничали. Объявили через динамики в поселке. Ночью заложили взрывчатку в землю и подорвали…
Телеграммы шли во все края огромной страны. «Ваш сын пал смертью храбрых при защите границы СССР. Похороны состоятся 6 марта в поселке Нижняя Масловка Пожарского района Приморского края. Выражаю глубокое соболезнование по поводу потери сына. Командир части полковник Леонидов».
Не все родные успели приехать. Но людей собралось много. Плакали женщины и мужчины. Прибыл заместитель Леонидова по политической части подполковник Костин, произнес прочувствованную речь. «Ваши дети героически погибли за нашу Советскую Родину! Проявили выдержку, стойкость, самообладание, но не отдали врагу нашу землю! Их смерть отдается в наших душах болью тяжелой раны! Спите спокойно, герои!»
Под троекратный ружейный залп в огромную братскую могилу опустили двадцать гробов. Установили временную плиту с именами павших и эпитафией «Вечная память воинам-пограничникам, павшим в бою за Советскую Родину!»
В тот же день хоронили бойцов капитана Бубенцова. На следующий день гражданская панихида по погибшим офицерам состоялась в Умане.
Политическое руководство Советского Союза инцидент не замалчивало. Правду подали в дозированном виде, без подробностей, но в неизменном пафосном ключе. «Позор китайским провокаторам!» «Позор клике Мао Цзэдуна!» По стране прокатились организованные парткомами митинги и шествия, партийные и комсомольские собрания с одной-единственной резолюцией: осудить гнусную вылазку китайской военщины, спевшейся с международным империализмом! Гневно клеймим маоистских бандитов!
Вся страна уже знала, что случилось на крохотном острове в Приморском крае, о котором еще вчера никто и не слышал. Весь Союз гордился подвигом горстки пограничников, принявших неравный бой и сохранивших целостность великой страны. Информацию об инциденте сообщали передовицы «Правды», «Известий», назывались конкретные имена и фамилии: Стрельцов, Буевич, лейтенант Котов, сержанты Покровский и Сычев…
Бремя славы он в гробу видал! Дважды отбивался Павел от журналистов «Красной звезды», пытавшихся взять у него интервью. Отправил вместо себя Покровского с рядовым Бабаевым, весьма кстати закончившим лечение. Те были не прочь покрасоваться. Нет худа без добра – застава хихикала, когда привезли свежий номер газеты с живописаниями сержанта и рядового, на которые наложил резолюцию «разрешить» сам начальник политотдела Дальневосточного пограничного округа.
Павел принес газету домой, Настя прочитала, посмотрела большими глазами, потом потупилась и прошептала: «И чего это стоило, милый?» А стоило это сорока жизней советских пограничников и двух десятков покалеченных, которые уже никогда не встанут в строй и даже дома не вернутся к привычной жизни…
С этого дня наряды, выступающие на охрану государственной границы, минутой молчания чтили память погибших товарищей и только после этого убывали к месту.
Обещанное пополнение на заставу запаздывало. Из сотни бойцов, ежедневно готовых к выполнению боевой задачи, в строю осталось чуть больше половины – остальные выбыли по причине смерти или ранения. В 4-м взводе по факту оставалось 14 человек, не считая лейтенанта Котова: старшина Фролов (по какому-то недоразумению приписанный к подразделению), сержант Покровский, двенадцать стрелков-пограничников. Он выстраивал личный состав каждый день, проверял внешний вид, проводил занятия. При заступлении в наряд взвод вливали в другие подразделения – самостоятельно его люди могли прикрыть лишь незначительный участок границы либо сформировать только один усиленный наряд.
Снова обострялась ситуация. Сбывались недобрые предчувствия, что китайцы не оставят свои намерения. Для них – проверка на фанатизм, для пограничников – испытание на стойкость. Теперь ежедневно на китайской стороне работали громкоговорители. Звонкий, хорошо поставленный женский голос на русском языке подвергал разрушительной критике Советский Союз – обвинял его в ревизионистской политике и сговоре с мировым империализмом во главе с США (о том, что у Мао после разрыва с СССР потеплели отношения с Америкой, звонкий голос не упоминал).
Советских пограничников призывали сложить оружие, переходить на сторону КНР, признать неправоту действий кремлевского Политбюро. Эти ежедневные «радионяни» становились естественным фоном – поначалу раздражали, потом притерлись, в конце концов, их просто не замечали. В ответ «по заявкам китайских радиослушателей» крутили песни советских композиторов – про Гражданскую и Великую Отечественную войны. Про то, как «на границе тучи ходят хмуро», и что «не нужен нам берег турецкий»…
В окрестностях острова работала авиация пограничного округа, совершали разведывательные полеты «Ил-14» и транспортно-десантный «Ан-2». Действовала разведка – ближняя и дальняя. Часть сведений поступала по линии КГБ через дипломатические каналы.