Как сейчас.
— Ты ходил к ней. — Он сунул в рот кубик льда, погрузив пальцы в свой "Далмор 62", как гребаный неандерталец. — Первое, что ты сделал в городе. — Он покачал головой. — Не самый лучший вид, чувак.
Мне было тяжело думать о Рен. Она выглядела усталой. Как будто она совсем не спала за последний месяц. Может, это была моя вина. Может, мы не подходили друг другу. Я оборвал эту мысль, прежде чем успел подумать о прекращении своих поисков. Когда я был с Рен, все было лучше и реальнее, чем все, к чему я когда-либо прикасался. Если я потеряю это снова, то чувство утраты вернется и будет мучить меня.
Занимая на диване в отеле больше места, чем нужно, я смерил Криса взглядом, в котором не было ни капли дерьма.
— Я не для этого позвал тебя в свой номер.
Должно быть, он прочитал выражение моего лица, потому что сменил свою беззаботную манеру поведения на жесткое выражение.
— Что случилось?
— Они перенесли дату проведения круглого стола.
Он переместился на диване рядом со мной.
— Ладно… что за… — поклялся он. — О. Они не сказали тебе, и ты узнал об этом через свою девушку. Ублюдки! Что ты собираешься делать?
Я поднял бровь.
— Вот почему ты здесь. — Я сделал разрешающий жест. — Посоветуй мне, консильери.
— Прежде всего. — Он наклонился вперед, уперся локтями в колени и потер ладони. — Брось ты эту мирную чушь. Это никому из нас не поможет. — Я не согласился, но позволил ему продолжить. — Нам нужно больше уважения, пересмотреть наши границы и получить некоторые преимущества в межтерриториальном распределении. Это наш шанс получить хотя бы одну из этих вещей. Отказавшись от этого шанса ради Винсента Романо, которого ты едва знаешь, ты не окажешь синдикату никакой пользы.
— Я приму твои слова к сведению.
— Это то, чего все хотят.
— Принято к сведению.
— Ты ведь не собираешься делать то, о чем я просил?
Я вздохнул и провел рукой по лицу. Крис был прав. Когда я отказался от переговоров, я думал не о синдикате Де Лука. Я думал о Рен. Но здесь у меня были обязанности, и в первую очередь они касались семьи Де Лука.
Я бросил взгляд на Криса.
— Я буду вести переговоры о межтерриториальном маршруте распространения, а если получится, то и о пересмотре границ.
— Спасибо, черт возьми.
Я закатил глаза.
— Я ежедневно жалею, что продвигаю тебя по службе.
— Хорошо, что я твой единственный друг. — Он пригубил остатки своего напитка, как будто это был Two Buck Chuck, а не бутылка с шестизначной суммой. — И как твой друг, я вынужден сказать тебе, что эта твоя связь с девушкой Витали не идет на пользу никому. Если вы будете вместе, то мы окажемся в центре внимания семьи Витали, а это не очень хорошо. Если вы расстанетесь, особенно если это будет некрасивое расставание, то мы окажемся на слуху у семьи Витали, и это будет очень плохо. В любом случае, мы окажемся в дерьме на радаре семьи Витали. Это не очень хорошо для синдиката, Дамиан. Подумай о том, чем ты уже пожертвовал.
Хуже всего было то, насколько он был прав.
— Я не спрашивал твоего мнения.
Он поднял обе руки вверх.
— Ладно. Просто подумай о синдикате. Это буквально твоя единственная работа.
— Я не буду обращать внимания на тон, потому что ты прав. Ты мой единственный друг. — Я оборвал его смех, ублюдок. — Мне нужно быть первым на переговорах, и…
— Твоя девушка может сделать это за тебя, — закончил он.
Я достал свой телефон и отправил ей сообщение.
Дамиан: Мне нужна услуга.
На экране появились три точки и оставались там целых пять минут, прежде чем мой телефон зажужжал.
Рената: Конечно.
Дамиан: Мне нужно быть первым на переговорах сегодня.
Рената: О, и это все?
Дамиан: Это сарказм?
Рената: …
Дамиан: Это еще не все.
Рената: Что еще?
Дамиан: Мне нужно, чтобы ты признала, что между нами что-то происходит. Когда собрание закончится, мы поговорим. Мы все выложим. Больше никакой лжи. Никакого недопонимания. Никакого страха.
Рената: Я не боюсь.
Дамиан: И вот что ты из этого поняла?
Она ничего не ответила, и я представил, как она бормочет то, что я часто слышал, как она говорила себе, когда думала, что осталась одна: "Не будь слабой. Ты Витали. Витали не чувствуют страха". Я так и не понял, чего она так боялась. Выдавливать правду из Рен было все равно, что пытаться выдавить последний шампунь из бутылки. Это было почти невозможно, и мне повезло бы получить хоть каплю.
— Чего ты боишься?
Мой вопрос, должно быть, застал Криса врасплох, потому что он был взволнован больше, чем я видел его за последнее время. Я ожидал, что он ответит невпопад, но вместо этого он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
— Я боюсь, что с семьей Де Лука что-нибудь случится, и пострадает весь город Девилс-Ридж и все остальные семьи и города, которые зависят от доходов Де Лука. Мне не нужно говорить тебе, что на карту поставлены реальные жизни. Мужчины, женщины и дети, чья жизнь зависит от решений, которые мы принимаем каждый день.
Его страхи отражали мои. Я знал, что просился в синдикат Де Лука, но ответственность могла оказаться непосильной. Я согласился на эту работу только потому, что Анджело ее не заслужил и никто другой не мог ее выполнить. Я хотел, чтобы имя Де Лука процветало, чтобы процветали все, кто от него зависел. Правда.
Крис ничего не скрывал, продолжая.
— Эта встреча может многое сделать для нашего синдиката. Ты мой лучший друг, и только поэтому я говорю тебе об этом. Я единственный человек, который может сказать это без последствий, и я не отношусь к этому легкомысленно. Когда ты пойдешь на встречу через час, нам нужно, чтобы ты был начеку. Никаких отвлекающих факторов. Ты знаешь, как много жизней зависит от тебя. Ты никогда не был таким ни с одной другой женщиной.
Он был прав.
Черт, он был так прав.
Он покачал головой.
— Я не знаю, что такого особенного в этой девушке, что ты всегда так себя ведешь.
Разница была в том, что я не любил других женщин.
Я любил Ренату Витали.
ГЛАВА 32
Реальность — это просто. Обман — это тяжелая работа.
Лорин Хилл
РЕНАТА ВИТАЛИ
Не знаю, как Дамиан провел последние два часа, но сейчас он был здесь, и никто, кроме меня, не выглядел счастливым по этому поводу. Вообще-то я не была уверена, что вообще рада этому. Для таких, как я, есть слово.
Фобия обязательств.
Все мои отношения заканчивались неудачей. Папа всегда изменял Маман. Маман все еще любила мертвого мужчину, с которым у нее никогда не было настоящих отношений. Ходили слухи о подозрительных обстоятельствах после смерти мамы Дамиана. (Я до сих пор не понимала, как он вообще мог заводить отношения, учитывая, что многие считали, что его отец убил его маму). Мои отношения с Дамиано закончились из-за моей лжи, а я обвинила в этом его ложь.
Отношения не работали, и мне было легко это признать. После десяти лет попыток забыть Дамиана я знала, что возвращение в отношения с ним ничем хорошим не закончится. Но это не значит, что я не могу по-прежнему заботиться о нем или наслаждаться тем, что он может сделать для меня физически.
Я только что разговаривала по телефону с Маман, которая в очередной раз напомнила мне о том, что я должна оставить свои стены, но на этот раз, несмотря на свою фобию обязательств, я действительно задумалась об этом. Тяжелый глянцевый орех длинного стола терся о мои локти, пока я ждала, пока люди смирятся с присутствием Дамиана.
Когда все уселись, я прочистила горло, открыла книгу и приступила к делу.
— Сегодня мы вновь собрались здесь для второго раунда мирных переговоров в знак уважения к смерти Винсента Романо. Если какой-либо синдикат выступает против, вы можете сделать это прямо сейчас.
После долгого молчания я снова начала.
— Второй раунд переговоров проводится как возможность для повторных переговоров и напоминание о необходимости уважать Винсента Романо в связи с его кончиной. Через минуту я открою дискуссию, начав с… семьи Де Лука.
На мгновение по столу пронеслось возмущение. Я прочистила горло и окинула взглядом каждого лидера в комнате. Мое лицо говорило: "Укуси меня", а их — "С удовольствием". И все же я смотрела на них, удивляясь, как я могла не испытывать ни унции страха, выступая против самых влиятельных людей в этой стране, но испытывать такое сильное беспокойство при мысли о физических отношениях с Дамиано, которые, как я знала, могут привести к большему.
Стенографистка затихла, как и остальные присутствующие в комнате. Они были возмущены таким фаворитизмом, и они были правы. Но это не означало, что я буду терпеть их дерьмо.
Я повернулась к Дамиану, и он ничего не скрывал в своем взгляде.
— Что семья Де Лука хотела бы попросить?
Он уставился на меня — действительно уставился. На его ожесточенном лице промелькнуло выражение нерешительности и сожаления, затем оно расслабилось, и он сказал:
— Семья Де Лука отказывается выдвигать какие-либо требования в связи с кончиной Винсента Романо.
Всем присутствующим придется отказаться от переговоров, иначе они рискуют оказаться в проигрыше перед синдикатом Де Лука. Взбешенное выражение лица Марко Камерино не ослабевало. Рафаэлло Росси выглядел обеспокоенным. Семья Романо выглядела довольной, потому что исторически сложилось так, что синдикат всегда оказывался в проигрыше, а теперь, по крайней мере, они этого избежали. Реньери Андретти выглядел равнодушным, но именно на нем лежала большая часть вины за смерть Винса. Так что его чувства здесь были на последнем месте в списке моих приоритетов.
А Дамиан?
Он снова отказался от рычагов влияния, хотя мы оба знали, что эти переговоры нужны его синдикату.
Он продолжал выбирать меня, и настало время мне выбрать его.
Комната очистилась, и остались только мы с Дамиано. Он закрыл дверь, когда все ушли.