Что-то случилось, и Дамиан ждал, что я буду рядом с ним. Я изучала его. Его волосы немного торчали вверх, как будто он несколько раз проводил по ним руками. Его глаза были темными, а скулы и челюсть — резкими и сердитыми. В руках он крепко сжимал телефон. Костяшки пальцев побелели на кончиках.
Я знала, что, если уйду с ним вот так, я не буду "шагать". Я бы сразу прыгнула.
Но я была ему нужна.
— Что у тебя на уме?
— Смотря что. Мы прыгаем или шагаем?
Я тяжело сглотнула и посмотрела на его сердитые, трясущиеся руки и на то, как мои инстинкты хотели сделать все, чтобы помочь ему.
— Прыгаем.
Он был так сосредоточен на мне и, возможно, на том, чтобы заглушить свою боль, что, по-моему, даже не замечал окружающих, пока говорил, его слова были резкими и безапелляционными.
— Мы идем в библиотеку, и я буду трахать тебя о книжную полку, пока все книги не упадут на пол и единственное, что будет стоять прямо, — это мы. Я предупреждаю тебя сейчас, до того, как ты решишь уйти со мной, что секс будет злым, и я не остановлюсь, пока не вытравлю из наших организмов десять лет, которые мы провели порознь.
Маркиза вздохнула. Два солдата Камерино обменялись неуверенными взглядами, ставящими под сомнение их мужественность. Если честно, Дамиано не нужны были грязные разговоры и грубые слова, чтобы быть грязным альфа-самцом. Он видел это в своих глазах. Этот пристальный взгляд, который всегда заставлял меня чувствовать, что он внутри меня, даже когда мы стояли друг от друга на другом конце комнаты.
Только теперь он был здесь, давая мне выход самым грязным способом, и я не хотела его принимать. Я хотела прыгнуть, упасть, врезаться в него. Я хотела забрать его боль, залить ее в бутылку и похоронить там, где она больше не сможет причинить ему боль. Я хотела, чтобы он потерял себя во мне.
Я встала, повернулась к соседям по столу, нацепила на лицо фальшивую улыбку и сосредоточилась на Маркизе.
— Было приятно пообедать с вами всеми сегодня вечером, но американскую учительницу, не посещающую Оксфорд, сейчас будут трахать дюжиной разных способов. — Я подмигнула Маркизе. — В следующий раз, когда будешь в Италии, не стесняйся, обращайся к моей семье.
Она вскинула подбородок, но ее взгляд метнулся к тому, как Дамиан по-хозяйски обхватил меня за талию.
— И кто они?
— Витали.
Я уловила намек на ее расширившиеся глаза, прежде чем повернуться и уйти с Дамиано. Несколько минут спустя мы сидели на заднем сиденье его городской машины, направляясь в библиотеку. Его ладонь лежала на моей верхней части бедра.
Он повернулся ко мне.
— Впервые слышу, чтобы ты с гордостью произносила свою фамилию.
— Не привыкай к этому.
Его взгляд упал на татуировку на моем пальце, и он кивнул.
— Я не планировал этого.
ГЛАВА 34
Не лгите, потому что те же люди, которые верят в вашу ложь, верят и в вас.
Неизвестный
РЕНАТА ВИТАЛИ
Я сидела на краю ночного столика в моем маленьком уголке. Люди читали и учились в других местах библиотеки, но здесь было тихо. Дамиан обещал мне злой секс, и если он его исполнит, они услышат. Я не могла заставить себя беспокоиться.
Дамиан принес с собой бутылку виски, но не открыл ее. Он сидел на моей кровати, бутылка лежала рядом с ним. Для всего мира Дамиано Де Лука был образованным, грязно богатым и практически владел целым городом.
Он контролировал крупнейшее континентальное государство в самой богатой стране мира. Хотя большая часть его состояния состояла из не совсем законных сделок, его проверенные поколениями предприятия могли соперничать с самыми крупными старыми денежными магнатами этой страны. Большая часть территории Де Лука включала в себя внушительные нефтяные угодья, и я знала, что у Дамиана есть деньги и власть.
И хотя я видела в нем эту силу, я видела и те его части, которые он не позволял видеть никому другому. Разбитые части его сломанного детства. Живя с ним, я слышала, как отец бил его ремнем, эмоционально издевался над ним и унижал его снова и снова. Он принимал эти издевательства с расчетливым взглядом, выжидая момента, чтобы нанести удар. Поэтому я не удивилась, услышав, что он сверг своего отца после моего ухода.
Но я знала, что другие были застигнуты врасплох. Папа позвонил мне, требуя объяснений неожиданного переворота. Он не мог понять Дамиана, а я не могла объяснить то, что другие отказывались видеть.
Терпение и сила Дамиана принесли ему трон, но они же и нарушили его равновесие. Возможно, это и стало поворотным моментом. Возможно, он, наконец, позволил себе сломаться, и мне выпала честь быть здесь, чтобы собрать осколки. Тогда я ничего не сделала, но больше не повторила бы этой ошибки.
Я ждала, что он скажет. Он снял пиджак, ослабил галстук и расстегнул несколько пуговиц рубашки. Затем он снял запонки. Он отбросил их в сторону и не спеша закатал рукава.
Каждое его движение казалось продуманным, и я знала, что он не хотел, чтобы они меня возбуждали, но они возбуждали. Мои соски запульсировали в предвкушении. Ему было больно, а я была возбуждена, наши отношения были слишком запутанными, чтобы я могла их переварить.
— Ты веришь в любовь? — Хриплый голос прорезал воздух.
— Дамиан…
— Я не имею в виду нас. Я имею в виду вообще. — Его глаза потемнели, когда я заколебалась, вспоминая все отношения, в которых я была замечена. — Значит, это "нет".
— Нет, я верю в любовь. Просто я никогда не видела ее в реальной жизни.
Если не считать нашей, которая была хреновым видом любви, если таковая вообще существовала.
Он читал между строк.
— Включая нашу.
Мои руки вцепились в тумбочку, на которой я сидела.
— Я этого не говорила.
Он схватил рубашку за ряд пуговиц и дернул, нетерпеливо разрывая рубашку и пуговицы вместе с ней.
— Моя мама любила моего отца. По-настоящему любила. Не такой любовью, с которой ты притворяешься или думаешь, что она у тебя есть, а такой, о которой ты чувствуешь всеми фибрами своего существа. — Он подошел ко мне и встал между моих ног. — Я никогда не понимал этого, но она доверяла ему свое сердце. Хочешь узнать, что он с ней сделал? — Он не стал дожидаться моего ответа. — Он растоптал ее, а потом убил. Мой отец убил мою маму.
Я покачала головой. До меня доходили слухи, но это были всего лишь слухи. Я вспомнила телефон, который он сжимал в руках, когда подошел ко мне за ужином.
— Ты разговаривал с отцом по телефону? Он сказал тебе это?
— Он сказал, что убил ее до того, как она смогла убить его. Хочешь знать, почему?
Я покачала головой. Мне действительно не хотелось, но я слушала, потому что ему это было нужно.
— Почему?
— Потому что не существует такой вещи, как любовь.
— Ты не это имеешь в виду.
Он всегда был единственным из нас, кто верил в любовь, давая мне время преодолеть свой страх, пока он помогал мне. Его слова вселили в меня тревогу, и я почувствовала, как в моем теле произошел сдвиг, когда я поняла, что у меня нет столько времени, сколько мне нужно, чтобы собраться с мыслями. Все случилось. Жизнь изменилась. Если я хотела Дамиана (а я хотела), то должна была сделать шаг.
Его голос был грубым и необработанным.
— Я сказал ему, что люблю тебя, — мои руки затряслись от его откровения, — а он ответил, что любви не существует.
— Твой отец — психопат и лжец. — Я покачала головой и сделала самый большой прыжок в своей жизни. — Я люблю тебя, Дамиан. Любовь существует, и я знаю это, потому что люблю тебя.
Я хотела притянуть его к себе. Обнять его. Быть той, кто вернет ему веру в любовь. Но вместо этого я ждала, когда он сделает шаг. Он никак не отреагировал на мое заявление, и хотя это глубоко ранило меня, я продолжала.
— Ты когда-нибудь видел волка? — Я положила руку ему на грудь и прильнула к нему. — Волк и пума находятся на вершине пищевой цепочки. В то время как пума одиночка, волк действует в стае. Он быстрее, умнее, свирепее.
Его глаза были закрыты капюшоном, но они были устремлены на меня, побуждая продолжать.
Я исследовала его тело руками и обхватила его ногами.
— Пума проиграет битву с волком и умрет в одиночестве. Но волк находит свою стаю. Делает ее лучше. И когда он находит свою подругу, он спаривается с ней на всю жизнь, защищая ее яростно. Преданно. Навсегда. Пока смерть не разлучит их.
Я поджала ноги, прижимая его к себе, пока его тело полностью не прижалось к моему.
— Анджело Де Лука может быть пумой, но ты — волк, Дамиан. Анджело умрет в одиночестве, а ты будешь процветать, окруженный людьми, которые преданы тебе, и теми, кто любит тебя.
Его глаза захлопнулись, а затем открылись и впились в мои. Его рука обхватила мое лицо, но прикосновение было отнюдь не нежным.
— Последний шанс уйти, принцесса.
— Я остаюсь. — Я повернула лицо, поцеловала центр его ладони и нежно рассмеялась. — И я уже говорила тебе, Дамиан. Я — Рыцарь.
— Ты права. Сегодня вечером я не буду обращаться с тобой как с принцессой, но и не буду обращаться с тобой как с рыцарем. — Его свободная рука прочертила путь от моего бедра до талии, и он почувствовал опасность, которую я жаждала. — Я даю тебе шанс уйти. — Его выражение лица — темное и раздраженное — должно было заставить меня бежать в противоположную сторону.
Но мне нужно было хотя бы попытаться облегчить его боль.
— Я не хочу уходить. — Мой голос окреп, и я снова попыталась сказать более уверенно. — Я остаюсь.
Мы наконец-то начали срывать завесу, и я почувствовала, что все рушится самым лучшим образом. Мне надоело все скрывать от него. Я перестала бояться обязательств. Анджело Де Лука был чертовым лжецом, и мой отец был не лучше. Мы с Дамиано не были нашими родителями. Мы были лучше, и у нас все получится, потому что мы действительно любили друг друга. На это ушло десять лет, но это случилось, и я не могла быть счастливее.
Выражение лица Дамиана потемнело, а голос стал жестким.