Я никогда не проникал в такую тугую киску.
Я чувствую, как твои стенки сжимаются вокруг меня, как будто ты не хочешь, чтобы мой член вышел.
Кончи на мой член, детка.
Твоя киска такая нуждающаяся, принцесса.
И тут он обрушил на меня слова, его голос был призрачным:
— Скажи мне, что ты снова любишь меня.
Мои глаза остекленели, удовольствие было слишком сильным.
— Люблю. — Я попыталась повернуться, чтобы посмотреть ему в глаза, но его быстрый темп заставил меня зажмурить веки и прижаться к полке так крепко, как только я могла. Поэтому я стала напевать слова, чувствуя себя свободнее с каждым разом.
— Я люблю тебя, Дамиан. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
Когда он выскользнул из меня, я уже не могла держаться на ногах без помощи книжной полки, за которую я ухватилась, и его руки вокруг моей талии. Я опустилась на пол, повернулась и прислонилась к книжной полке, подтянув под себя ноги.
Я смотрела на его эрекцию, прикрыв глаза.
— Ты не кончил. — Он не ответил, но я продолжала. — Позволь мне помочь тебе кончить.
Его глаза скользнули по мне, задержавшись на моей вздымающейся груди.
— Я сейчас в полном дерьме. Мне не следовало трахать тебя так сильно.
— Мне понравилось. — Мой голос прозвучал хрипловато. — Тебе следовало трахать меня сильнее. — Мой взгляд прошелся по его длинной эрекции, изучая каждую вену и идеальный гребень головки. Я облизала губы. — Позволь мне заставить тебя кончить.
На его лице отразилась нерешительность, пока он не подался вперед, а я не опустилась на колени в предвкушении.
— Я не готов к нежности, — предупредил он.
Я кивнула.
— Мне нравится грубость.
И это правда. Этот грубый, ничего не сдерживающий, делающий так, как нам нравится, секс был освобождающим. Он не осуждал меня за то, что мне это нравится, а я не осуждала его за то, что мне это нужно. Если уж на то пошло, мне нравилось, что он знал, что я могу это выдержать.
— Откройся. — Он протянул руку, и его большой палец провел по моему подбородку вниз, пока мои губы не разошлись. — Шире.
Я раскрылась шире, когда он наклонился вперед, просунул в меня пальцы, собрал мою влагу и размазал ее по своей эрекции. Он несколько раз погладил свою эрекцию, прежде чем направить ее в мой рот. Я наклонилась вперед и потерлась сосками о его бедра, пока мой язык скользил по его члену, пробуя себя. На вкус я была немного сладкой, почти как ничто.
— Ты чувствуешь вкус своей спермы? Чувствуешь, как сильно я тебя возбуждаю?
— Да, — попыталась сказать я, обхватив его эрекцию, но получилось приглушенно, поэтому я кивнула головой.
— Хорошо. Не забывай об этом, потому что я ненавижу, когда ты заставляешь меня гоняться за тем, что уже принадлежит мне, Рената. И не ошибись, ты моя. — Он отступил назад, высвобождаясь из моего рта. — На кровать. На спину.
Я бросилась на кровать и легла. Он взял меня за ноги и опустил ниже, пока мое лицо не оказалось на середине кровати. Сердце заколотилось, когда он взобрался по моему телу, уперся своим твердым членом мне в лицо, а его кулаки удерживали его тело надо мной.
— Открой рот.
Святое дерьмо.
Я сделала, как он просил, мой язык умирал от желания попробовать его на вкус. Он впился в мое лицо, его движения были жесткие и беспощадные. Я застонала от его члена, заставив его застонать, когда вибрация прошла по его эрекции.
Он трахал мое лицо, не отрываясь ни на секунду. Я задыхалась, а когда это не помогло, вспомнила, что нужно дышать через нос. В нос хлынул запах мыла и мускуса его тела, пока я не опьянела от каждой его части — его вкуса, его прикосновений, его запаха и точеного живота, который напрягался каждый раз, когда он проникал в мой рот.
Я протянула руку и провела ею по мышцам его живота, мои движения были отрывистыми. С каждым толчком его бедра терлись о мои соски, и я застонала, обхватив его член. Его сперма удивила меня и хлынула мне в рот, когда он вышел из меня.
Я смотрела, как он гладит себя правой рукой и пускает струи спермы по моему лицу и груди.
Он откинулся назад и посмотрел на беспорядок, который он устроил на мне.
— Прижми свои сиськи друг к другу.
Я проглотила сперму, которую он оставил у меня во рту, и сжала груди вместе. Он смахнул сперму с моего лица пальцами, помассировал ими соски и погрузил их в ложбинку между грудями, добавив остатки своей спермы, пока вся грудь не была покрыта.
Затем он снова погладил себя, его член все еще оставался твердым, и просунул его между моими грудями. Сделав еще несколько толчков, он откинулся назад и посмотрел на меня сверху вниз.
— Теперь я трахнул все твои части, кроме одной. — Его губы растянулись в улыбке, и хотя его глаза все еще выглядели затравленными, он также выглядел сытым. — Я займусь этим позже.
О, Господи.
В ту ночь он позволил мне взять все в свои руки, и я оседлала его так, как хотела. Дразня его так, как я хотела его дразнить. И позволяла ему кончать, когда я этого хотела. Мы были липкими, потными и немного испорченными, но мы были счастливы.
В перерывах между раундами я прослеживала шрамы, оставленные отцом на его спине. Упрямые, с приподнятыми краями, которые заживали, как могли. В ту ночь я слушала из своей комнаты, как Анджело Де Лука хлестал Дамиана, не переставая. Но я уже не была тем испуганным подростком. Меня больше не прогонят из города.
И когда я засыпала, обнимая Дамиана, я знала, что все будет хорошо. Мы не были нашими родителями. Мы были лучше. Потому что Дамиан Де Лука любил меня так, как никто из тех, кого я когда-либо встречала и когда-либо встречу, не умел любить — терпеливо, сквозь время, без ограничений, без ожиданий.
И я любила его.
Те неприступные части, которые он показывал миру.
Те несдержанные части, которые он показывал мне.
И особенно — те синяки и дикость, которые он никогда не мог от меня скрыть.
ГЛАВА 36
Иногда меняются не люди. Это маска, которая спадает.
Неизвестный
ДАМИАНО ДЕ ЛУКА
Я проснулся от того, что Рената лежала у меня на груди. В комнате все еще пахло сексом, и я готов был поспорить, что если бы она проснулась, то сперма, которую я оставил на ее груди, доставила бы ей массу неудобств.
Черт.
Вчерашний день.
Тупая боль, с которой я прожил большую часть своей жизни, усилилась. Я всегда подозревал, что отец что-то сделал с моей мамой, но никогда не был уверен в этом. Как бы мне ни было хреново узнать правду, это принесло мне облегчение. В моей жизни стало на одну ложь меньше, и я почувствовал себя свободнее, чем когда-либо.
А Рената… Она снова увидела, как мне больно, и попыталась меня вылечить. Только на этот раз она стала той соломинкой, которая сломала спину верблюду, столкнув нас вместе грязными, непослушными, отчаянными способами. Не могу сказать, что я был этим недоволен, и я чертовски ценил ее.
Я как можно мягче отстранил руку и голову Рен от себя. Кровать скрипнула от моего веса, и я прошел в маленькую ванную, соединенную с ее комнатой. Я уже был голым, как в день своего рождения, поэтому зашел в душ и пустил воду. Осколки ледяного холода ударили в меня, прежде чем температура перешла в экстремальную жару.
Дверь открылась, и вошла Рен.
— Доброе утро, принцесса. — Я изучал ее под струей душа, выискивая признаки того, что я зашел слишком далеко. Капли воды запотевали на прозрачном стекле двери, но я все равно мог разглядеть ее лицо.
На ней была моя рубашка, ее голое тело все еще было выставлено напоказ, благодаря тому, что я оторвал пуговицы, когда снимал ее прошлой ночью. На ее лице застыла ленивая улыбка, когда она наблюдала за тем, как я смотрю на нее. Она была сонной и лишенной привычных для нее стенок, и я знал, что у нас все будет хорошо. По крайней мере, я надеялся, что так и будет. Прошлой ночью я выплеснул на нее все свои поганые чувства, которые испытывал с детства. Я бы не стал винить ее, если бы она захотела убежать в другую сторону.
Она зевнула и прислонилась к раковине, с удовольствием наблюдая за тем, как я принимаю душ.
— Ты собираешься объяснить вчерашнее?
В ее голосе не было злости. Не знаю, было ли это связано с ее мафиозным воспитанием или со стальным позвоночником, но то, как она восприняла вчерашнее, не удивило меня так сильно, как должно было бы. Надеюсь, я правильно ее понял.
Я потер лицо, забрызгав водой стеклянную перегородку.
— Мне очень жаль.
— Не стоит извиняться. — Уголок ее губ приподнялся, и я понял, что с тревогой ждал новых признаков того, что она не против того, как грубо я вел себя прошлой ночью. — Мне понравилось.
— Я не знал, что тебе понравится. — Я пожал плечами и попытался притвориться.
— Думаю, то, что я была мокрой, и тот факт, что я выкрикивала твое имя так, будто это единственное, что крутилось у меня в голове, а так оно и было, должны были показать тебе, что мне понравилось.
Святые угодники.
Мой член, который до этого дремал, чуть не взлетел вверх от ее слов. Я думал о вонючих носках, стенах с плесенью и просроченном плавленом сыре, пока не взял себя в руки.
Она дразняще улыбнулась, как будто знала, о чем я думал, когда я снова заговорил.
— Я не был уверен, что тебе нравится грубый секс. Я был нежнее, когда мы занимались этим в Девилс-Ридж.
— И я ценю это, — снова ухмылка, — поскольку это был мой первый раз.
Боже правый.
Вонючие носки, вонючие носки, вонючие носки.
Я был взрослым мафиози, думающим о вонючих носках, чтобы убрать эрекцию. Идеально. Эго, встречай удар.
Я наблюдал за забавой на ее лице.
— Я лишил тебя девственности?
— Ага. А насчет вчерашнего…
— Прости.
— Ты уже извинился. И даже излишне.
Я уже перестал мыться, поэтому просто прислонился к плитке и позволил горячей воде литься на меня, любезно предоставленной налогоплательщиками Нью-Йорка.