Валентина вдохнуть-то вдохнула, но выдохнуть уже не могла. Воздух так и стал колом в легких, причем не вдоль, а поперек.
– Что такое, тетя Валя?! – послышался вдруг громкий крик, и по лестнице взбежал запыхавшийся рыжий парень. Только тут Валентина осознала, в какое состояние повергла ее тирада пожарного. Ведь она не сразу узнала парнишку, а это был не кто иной, как сын ее собственного мужа, Максим Залесский.
Почему-то в его присутствии стало чуть спокойнее. Кол вытолкнулся из легких, удалось перевести дух.
– Что случилось? – набросился Максим на пожарного. – Что вы тут делаете?
– По вызову приехали, – ответил тот, вновь превращаясь в задиристого петуха (причем именно красного!). – По ложному вызову! Вон, хозяйка крик подняла, горим, дескать, а десять минут спустя, точнее… – Он отогнул крагу левой рукавицы и поглядел на чудовищные, размером с добрый будильник, часы на браслете, напоминавшем кандалы времен глухого Средневековья – причем ножные кандалы, а даже не ручные! – А пятнадцать минут спустя делает вид, что она нас не вызывала.
– Во-первых, она не хозяйка, а соседка хозяина, – сказал Максим рассудительно.
– Поня-атно, – протянул пожарный. – Соседка пошла к соседу продолжать беседу? Ай да мамаша, а я-то решил, что у вас уже…
Валентина покачнулась, и Максим обнял ее за плечи.
– Во-вторых, – продолжил он тем же размеренным тоном, – это моя мать, и если ты не извинишься, я сию минуту из тебя барбекю сделаю. В этих твоих латах, в собственном соку, с начинкой из…
Он не договорил. Сказанного было довольно. Пожарник сделался красным, словно наполовину готовое барбекю, и буркнул:
– Извиняюсь. Это я со злости. Извиняюсь!
– Принято, – кивнул Максим, продолжая обнимать Валентину, и она в первый раз в жизни ощутила благодарность судьбе за то, что Залесский когда-то, еще до их судьбоносной встречи, был женат на другой женщине и родил с ее помощью вот этого довольно противного – и в то же время такого классного парня. Честное слово, даже алименты, которые наносили изрядный ущерб их бюджету, были, оказывается, плачены не зря! – А в-третьих, – не унимался Максим, – она никак не могла звонить в пожарку, потому что десять минут назад ее здесь еще не было.
– А ты откуда знаешь? – хмыкнул парень.
– Оттуда, что я сам здесь был, – пояснил Максим. – Я заходил в эту квартиру, чтобы кое-что передать для хозяина, и… – Он поперхнулся, потом продолжил: – И никого тут не было. Ни единой души.
У Валентины упало сердце. Боже ты мой! Никого не было? А куда же делась эта, как ее там?! Железнодорожная убийца? Может, Залесский ее куда-то увел? А может, она куда-то увела Залесского?!
Хорошая мысль. Главное, очень своевременная. Настроение, и без того испорченное, сделалось и вовсе препоганейшим.
Стоп. А как Максим мог попасть в квартиру? Кто бы ему открыл, без ключа-то?
Или он просто врет? Типа ложь во спасение?!
Раздался какой-то треск.
Пожарный тронул железным пальцем каску, и стало видно, что у нижней челюсти находится микрофон.
– Слушаю, Восьмой, – буркнул он. – Да, ложный вызов. Нет, люди вроде бы нормальные. Может, определитель глюкнулся? Ладно, что мне делать, штраф выписывать, что ли? Вызов?! Где? Понятно! Есть на старт! Есть готовность номер один!
Он словно бы стал еще выше ростом. Плечи сделались как минимум в две сажени, причем именно косых, а не мерных. Глаза сверкнули, как… ну, скажем, как огни.
– Повезло вам, ничего не скажешь, – изрек пожарный. – Вызов у нас новый. Недалеко, возле бассейна «Олимп». Некогда мне тут штрафы выписывать. Так что, пацан, купи своей мамаше на эти деньги платочек покрасивше, а то ходит, понимаешь, как будто… бабка старая!
Выпустив эту парфянскую стрелу, он со страшной скоростью загрохотал вниз. Похоже было, что по лестнице скатился большой-пребольшой медный таз для варки варенья.
Максим даже не оглянулся вслед. Довольно невежливо отпихнул от себя до смерти обиженную Валентину и ворвался в долоховскую квартиру.
Слышно было, как он, топоча, мечется из комнаты в комнату.
– Тетя Валя! – раздался наконец его перепуганный голос. – Ты не брала тут конверт?
Валентина, все еще переваривая оскорбление и подбирая достойный, хотя и совершенно бессмысленный по причине опоздания ответ, вошла внутрь, прикрыла за собой дверь:
– Какой конверт?
– Белый, обыкновенный, без марки и адреса! – выкрикнул Максим, стоявший уже на коленях и заглядывавший то под диван, то под письменный стол. – Я его вон туда положил!
Он показал куда-то вверх. Поскольку в эту минуту Максим наполовину пролез под стол, Валентина поняла, что конверт был положен на столешницу.
– Ничего я не видела, – пожала она плечами. – А когда ты его туда вообще положил?
– Да вот десять минут назад! – в отчаянии выкрикнул Максим, выглядывая из-под стола. – Я ей говорю: передай его Долохову, только обязательно, это очень важно. Она говорит: да положи на стол, а я ему скажу. Я положил. Пошел в прихожую, дверь уже открыл, а она выскакивает следом, куртку в охапке держит и говорит: погоди, мне тоже пора. А конверт, спрашиваю, где? Да куда он денется, говорит она и чешет по лестнице. Ну а я дверь запер и тоже спустился. Только ее и след простыл, я даже не заметил, в какую сторону она смылась. Я немножко прошел по парку на остановку, потом смотрю – по Белинке пожарные машины жмут как ненормальные – именно в этот дом. Я подумал: а вдруг эта дура забыла газ выключить или еще что? Ну и побежал. Ну и…
– Это кто тут забыл выключить газ? – раздался мужской голос, и Валентина сначала заметила, какое перепуганное лицо сделалось у Максима, все еще стоявшего на коленях, и только потом, обернувшись, увидела в дверях Долохова.
– Валечка, привет! – улыбнулся он утомленно. – Макс, и тебе привет. Что ты делаешь под моим столом? Денежку обронил? И что там с газом? От нашего дома ярко-красная техника отъезжала: кто горел? Не мы, часом?
Не переставая говорить, он широкими шагами пересек гостиную и заглянул в свою спальню. Потом на кухню. Валентина беспомощно смотрела, как Долохов повторил маршрут ее поисков с точностью до одного шага: ванная, туалет, ниша, шкафы… И наконец с тем же недоумением замер возле стопки газет.
– А это что такое? – вскинул брови. – Валя, ты что, окна помыть собралась? Спасибо, конечно, но до Пасхи еще далековато… А почему по старинке, дедовскими средствами? У меня «Секунда» есть и «Аякс». И лучше я тебе что-нибудь другое дам стекла вытирать, потому что это мое любимое полотенце.
– Это не тетя Валя, это она собралась, – опередил Валентину Максим. – Я ее тоже спросил: зачем в такую холодрыгу окна мыть? А она говорит, что ты ее попросил.
– Что еще за она? – нахмурился Долохов. – Кстати, Валя, а где… – Он многозначительно кашлянул. – Вы ее к себе, что ли, увели? А зачем?
– Ты про эту кудлатую, в серых клешах спрашиваешь? – спросил Максим, и у Валентины просто-таки упало сердце: у привезенной ночью женщины и в самом деле были серые расклешенные брюки, ну а спутанные волосы вполне можно было назвать кудлатыми. Неужели это ее выпустил Максим из квартиры?! – Ну и девочку ты себе завел! Заполошная какая-то.
«Ничего себе, девочка! – мысленно фыркнула Валентина. – Да она небось моя ровесница! Вот мужики, у них глаза разнофокусные, что ли? Тот пожарник меня бабкой обозвал, этот придурок мою ровесницу девочкой считает. Где логика вообще?!»
Но на всякий случай она стащила с плеч серый оренбургский платок. Уже жарко! Хватит греться под этой рухлядью. Как женщина одета, столько ей и лет, старая истина. Укутаешься в платок – ты бабушка. Нацепишь клеш – ну просто девочка!
Учтем на будущее.
– А ты каким образом с ней познакомился? – спросил Долохов, напряженно глядя на Максима.
Тот вздохнул:
– Нечаянно. Я тебе кое-что раздобыл.
– Раздобыл? А что именно? Давай скорей!
– Погоди, – нерешительно пробормотал Максим, выбираясь наконец-то из-под стола. – Сейчас все расскажу. Ну вот, значит, раздобыл я эту штуку. Звонил, звонил, мобильник отключен, тут у тебя никто трубку не брал, даже автоответчик не врубался.
Долохов, ни слова не говоря, подошел к телефону и нажал на какую-то клавишу. Вспыхнул красный огонечек, означающий, как было известно Валентине, что включился автоответчик.
– Вот видишь, – вредным голосом сказал Максим, – был бы он с самого начала включен, ничего бы ужасного не произошло.
– Да неужели? – хмыкнул Долохов. – Ладно, давай лапшу мне на уши не вешай. Рассказывай, что дальше было.
– В конце концов я понял, что не могу дозвониться, подумал, что это как раз такой экстренный случай, для которого ты мне ключ дал запасной, – и решил тебе сам эту штуку отвезти. А то мне на поминки надо, я и так уже опаздываю.
«Еще одни поминки!» – с тоской подумала Вален-тина.
– Ну так вот, – мямлил Максим, исподтишка поглядывая на лицо Долохова, которое постепенно принимало угрюмое выражение. – Пришел, открыл своим ключом, смотрю, вон тут сидит она – в этих своих клешах. Привет, говорю, ты что тут делаешь, Долохова ждешь, что ли? Она глазками морг-морг, потом говорит: ну да. А это что, спрашиваю, глядя вот на эту кучу барахла, – Максим указал на газеты и тазик с водой. – А это, говорит она, меня Долохов попросил окошки помыть. Какой дурак, говорю, в такую холодрыгу окна моет? Она отвечает: никто, кроме Долохова. Ну ладно, думаю, какая мне разница? А когда он будет, Долохов, спрашиваю. Да не знаю, отвечает она, может, к вечеру. А ты его дождешься? Видимо, да, говорит она. Тогда вот что, говорю я: возьми этот конверт и передай ему. И скажи, что это очень важно. Поняла? А чего тут не понять, отвечает она, только ты конвертик лучше положи вон туда, а я пока начну окна мыть. Я положил конверт на стол и говорю: ну, я почапал, у меня дела. А она мне: желаю успеха! Выхожу в прихожую, открываю дверь, и тут она подскакивает: нет, говорит, не буду я окна мыть, и правда холодрыга, и вообще мне домой пора. А конверт твой на столе лежит, Долохов его возьмет. Я подумал: и в самом деле, ну куда он денется, конверт? А я спешил… – падающим голосом закончил Максим, не без испуга вглядываясь в лицо Долохова.