- Хорошо, господин инспектор. Я его немедленно предупрежу, господин инспектор.
«Господины» посыпались, как из рога изобилия. Она пригласила меня войти.
- Добрый день, - сказал я, проходя мимо нее.
Она широко открыла рот от удивления и пробормотала:
- Добрый день.
Ученье давалось ей с трудом.
Обстановка в кабинете Бермана была роскошной, но сомнительного вкуса. На стене висела огромных размеров отвратительная картина, на которой красовались две широкие черные линии на белом фоне. Зеленого цвета палас, должно быть прекрасно впитывавший всю грязь и пыль, покрывал пол. В углу я увидел телевизор, радио, проигрыватель, магнитофон. Все это украшали французские медные безделушки. Люстра в стиле модерн была подвешена над четырехметровым диваном. Потолок задрапирован тканью цвета кофе с молоком.
Берман поднялся мне навстречу. Это был высокий мужчина, расплывшийся от жира. Он носил серый костюм в полоску, по всей вероятности от Найза. Триста долларов. Костюм великолепно скрывал все недостатки его фигуры: тяжелый зад, чересчур широкие бедра, узкие плечи. В общем, костюмчик стоил заплаченных денег.
Директор наградил меня горячим рукопожатием.
- Рад вас видеть, господин инспектор, - сказал он. Я не ответил. Инспектор полиции, желающий видеть директора больницы, на мой взгляд, не может прийти с хорошими новостями. Чему же тогда радоваться? Да, этот парень неплохо разбирался в крепких и искренних рукопожатиях. А почему бы и нет? Ведь он уже не занимался непосредственно медициной. Его роль состояла в том, чтобы вытянуть как можно больше денег у того, у кого их много. Его роль состояла в том, чтобы нравиться другим. Но мне он никогда не понравится. У меня слишком сильно развит критический взгляд на вещи.
Я показал ему свое удостоверение.
- Нам хотелось бы получить некоторые сведения, - сказал я.
По моему тону можно было предположить все что угодно. Например, что речь идет о мошенничестве или о жалобах пациентов.
В общем, я заваривал новую кашу.
- Да, - сказал он, - да-да.
Мне показалось, что он нервничает и чувствует себя не в своей тарелке. Наверняка он обделывал какие-нибудь делишки помимо своей основной деятельности. Например, посылал муниципальную скорую помощь по частным вызовам в любые районы города по пятьдесят долларов за ездку - десять долларов водителю, остальное себе.
- К нам поступили жалобы по поводу чрезмерных гонораров, - сказал я. - Позвольте присесть?
- Да-да, конечно.
С него быстро слетела показная галантность.
- Мы не хотели бы знакомить прессу с этим делом, - продолжал я. - Ведь немалая часть ваших доходов поступает от муниципалитета. Так что мы тоже несем некоторую долю ответственности.
- Да-да.
- Прежде чем начать действовать, нам хотелось бы выяснить, какие меры для пресечения подобной деятельности были предприняты вами. Нам не хотелось бы подвергать конфискации истории болезней и ваши отчетные документы и начинать официальное следствие. Полагаю, вы этого тоже не желаете. - В моем голосе чувствовалось неподдельное сочувствие доктору Берману.
Он побледнел:
- Нет, конечно, нет. Это обеспокоило бы наших клиентов.
И тебя тоже, проходимец. Даю голову на отсечение, что если как следует покопаться в документах, то всплывет немало сомнительных делишек.
- Я был бы весьма огорчен, если бы дошло до этого, - сказал я печально. - Нужно было бы получить специальное разрешение. И потом, все эти формальности… Так что, хотя и против воли, я вынужден был устроить здесь инкогнито двух наших агентов.
Он выпучил глаза:
- Но зачем?
- Один из ваших работников, доктор Хенли, например, мог бы уничтожить некоторые компрометирующие документы.
- Но о каких документах речь?
По едва заметному движению его головы я понял, что он уже думал о такой возможности, и не отверг окончательно свое предположение.
- Например, один из диагнозов доктора Лайонс, который в руках Хенли превратился в серьезное заболевание, требующее хирургического вмешательства. Речь идет о подобных документах, документах, которые, будь я доктором Хенли, я непременно захотел бы уничтожить. Или заменить один диагноз другим.
- Другим?
Либо он был глуп, либо притворялся.
- Диагнозом, в соответствии с которым операция была необходима.
Вид у него был как у пришибленного щенка.
- Нам пришлось послать сюда наших людей. Никто не может взять ни единого документа так, чтобы я не узнал об этом.
Казалось, он засомневался.
- Детекторы с инфракрасным излучением, - заявил я. - Нам их прислало ЦРУ. Сверхсекретные приборы.
Звучало довольно зловеще. Еще немного, и я сам поверил бы в это. Берман был просто сражен.
- Да-да, - проговорил он медленно. - Конечно.
Теперь бедняге придется оставить в архивах и те документы, которые компрометировали его самого. Что ж, Берман, как говорится, был обработан достаточно.
- Что за человек этот Хенли?
Он был настолько удручен, что его можно было брать голыми руками.
- Весьма нахальный. Весьма. У него ужасный характер. - Лицо его искривилось. - Несколько месяцев назад мне доложили, что он набросился на анестезиолога во время операции; оставил больного на столе, подскочил к доктору и обругал его самым отвратительным образом.
- Разве такого не случается? Разве не бывает, что хирург иногда ругается во время операции?
- Конечно, бывает. И никто не может их упрекнуть. Они испытывают колоссальное напряжение, когда каждая секунда на счету. Но Хенли не только оскорбил анестезиолога, он еще и размахивал скальпелем перед его лицом и в конце концов порезал ему халат. А это, согласитесь, выходит за все рамки.
- Кто этот анестезиолог?
- Доктор Моррисон.
- И что же вы предприняли?
- Я вызвал доктора Хенли и спросил, было ли случившееся правдой. Сам-то я знал, что все было именно так. Я разговаривал с каждым из шести человек, присутствовавших в тот момент в операционной. Хенли тогда меня ужасно оскорбил.
- Каким образом?
- Совершенно недопустимым.
- Что он вам сказал?
- Обозвал меня куском сала и болваном.
- Доктор, кажется, перешел все границы.
- Да, - согласился Берман. - Хенли сказал мне, что Моррисон крутился вокруг доктора Лайонс, он так и выразился - «крутился», и что он счел нужным выразить ему свое неодобрение.
- Он сказал, что счел нужным порезать халат врача окровавленным скальпелем?
- Да, сказал, что счел нужным.
- Что еще?
- До меня дошли слухи о некоторых его операциях.
- Только слухи?
- Ну, еще несколько более конкретных жалоб.
- Каких именно?
- Речь шла о том, что некоторые операции не были необходимы.
- И что же вы предприняли?
- Господи, это целая проблема! Среди больных есть определенное количество параноиков и людей истерических. В том случае речь шла о ребенке. Другие жалобы также касались детей. Они были поданы родителями. Обычно мы не принимаем во внимание подобного рода жалобы.
- Почему же вы столь серьезно отнеслись к этим жалобам?
- Нам нанесли визит их семейные доктора. Например… - Он тяжело вздохнул, решившись, видимо, выложить все начистоту. - Например, врач ставил диагноз: легкое почечное воспаление. Недельная госпитализация, уколы пенициллина - вот классическое лечение. И вдруг он с удивлением узнает, что ребенку сделана операция, стоившая три тысячи пятьсот долларов.
- Каким же образом Хенли сумел выкрутиться?
- Попробуйте потягаться со специалистом на его территории, мистер Санчес. Как может мнение простого семейного врача соперничать с мнением лучшего педиатра на Восточном побережье, пользующегося поддержкой одного из видных членов Коллегии американских хирургов?
- Понимаю.
- Но жалоб было слишком много. Чересчур много.
- Что вы сделали?
- Я вызвал доктора Хенли и доктора Лайонс.
- И что же?
- Они почти сумели меня убедить. Если бы речь шла о двух-трех случаях, я бы замял дело. Но их было гораздо больше. Кроме того, я обратил внимание, что, когда Хенли находился в отпуске и операции по направлению доктора Лайонс проводили другие хирурги, не поступало никаких жалоб. Но как только он возвращался, жалобы вновь начинали поступать. А он оперировал только больных доктора Лайонс.
- Они делили гонорары?
- Нет. Но дело принимало очень плохой оборот, очень плохой. Я проконсультировался у нашего адвоката, человека тонкого и хорошо разбирающегося в вопросах… профессиональных ошибок, - заключил он, качая головой. - Он объяснил мне, что если родители возбудят дело, то вероятнее всего клиника проиграет процесс. Мне удалось решить вопрос полюбовно с тремя семьями. Но остались еще многие другие.
- А что вы скажете о сердечном приступе доктора Фальконе?
- Всех нас это просто поразило. Никто не догадывался, что у него слабое сердце. Многие доктора не любят подвергаться медицинскому осмотру. Кроме того, он женился на женщине молодой и темпераментной… - Он бросил на меня игривый взгляд.
- Откуда вам известно, что он умер от сердечного приступа?
- Доктор Лайонс присутствовала при его кончине. Она пыталась массировать сердце, ввела адреналин, но тщетно.
- Какие у вас доказательства?
- Его медицинская карта.
- Нельзя ли мне ее посмотреть?
Он встал:
- Конечно.
Мы спустились на третий этаж, где находился кабинет доктора Лайонс.
В кабинете было безупречно чисто. Я вдруг подумал о старой деве с аккуратным пучком на затылке. На стене висело несколько репродукций Везалиуса, Харвея и Мортона.
Берман порылся в картотеке и протянул мне карту. Для меня это было китайской грамотой. Я попросил объяснений.
- Очень высокое давление. Шумы. Все классические признаки усталого сердца.
- Когда она вышла за него замуж?
- Под Рождество, кажется. Он объявил на рождественском вечере в клинике, что Анна была подарком Санта Клауса.
- А когда был проведен медицинский осмотр?