- Двадцать восьмого декабря.
Я еще раз посмотрел в карту:
- А что означает дата двадцать седьмое февраля? Он тоже заглянул в карту:
- Другой медицинский осмотр. Здесь давление еще выше. Прописано лечение.
- Что вы об этом думаете?
Он одарил меня веселой улыбкой:
- Доктору Фальконе было сорок семь лет. А миссис Лайонс женщина очень горячая. Возможно, она слишком многого требовала от него. А это может оказаться очень опасным для человека со слабым сердцем.
- Не могла ли она выдумать эту сердечную болезнь?
- Но с какой целью… - Вдруг он замолчал. - Да-да. Я об этом никогда не думал.
- Итак, он умер от эмболии. Здесь история болезни. Как вы думаете, заглядывал ли когда-нибудь сюда доктор Фальконе?
- Сомневаюсь. У него не было на то никаких причин.
Он обхватил голову руками и простоял так некоторое время. Мне стало немного жаль его. До сего момента у него возникали трудности с уборщицами, швейцарами, водителями скорой помощи. Его занимали проблемы, связанные с набором медсестер, ненужными операциями, дележкой гонораров и жалобами на профессиональные ошибки, которые можно было замять. И вот появляюсь я и заявляю, что больница напичкана шпионами. Потом объясняю, что одна из лучших педиатров страны убила своего мужа.
- С неделю назад, - сказал он, - ко мне зашла доктор Лайонс. Было около половины шестого. Мне показалось, что она плакала. Она очень волновалась. Хотела рассказать мне что-то очень важное. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя, и я предложил ей стакан воды. Анна объяснила, что ее рассказ будет очень длинным и займет часа два. Я спросил, о чем речь. Она ответила, что это касается ее профессиональных отношений с Хенли.
И добавила, что знает о том, что будет вычеркнута из рядов врачей, как и он, но приняла окончательное решение обо всем рассказать.
- Что же она рассказала?
- Видите ли, в тот день у меня была назначена встреча в семь часов вечера в Локаст Вэлли с Джоном Хэролдом. С самим Джоном Хэролдом.
Это имя было мне неизвестно.
- Это президент «Интернешнл электрик». Его жена оперировалась у нас, и весьма успешно. Он обещал построить новое жилое здание для медсестер, ведь дому, в котором они живут сейчас, уже пятьдесят с лишком лет. Это здание, конечно, будет называться павильоном Джона Хэролда. Мы с удовольствием принимаем помощь такого рода. Так вот, я сказал доктору Лайонс, что приму ее на следующий день рано утром. Она ответила, что принесет свои записи.
- Какие записи?
- Секретные записи, которые она делала о каждом своем больном. Она сказала, что они полностью изобличают доктора Хенли. Я посоветовал ей никому об этом не говорить, особенно доктору Хенли.
- Что было дальше?
- Она улыбнулась и попросила выслушать ее.
- Но конечно, павильон Джона Хэролда не мог немного подождать?
- Если бы вы знали мистера Хэролда, вы бы поняли, насколько бессмысленно ваше замечание.
По всей вероятности, доктор Лайонз поссорилась с Хенли и собиралась обо всем рассказать. Она могла бы спасти репутацию «Грир дженерал». Но ее информации предпочли новый павильон для медсестер. А что в итоге? Новое здание для клиники, которая утеряла доверие общественности? Но одно вряд ли может быть уравновешено другим. Вряд ли благотворитель сильно расстроился бы из-за отложенного по серьезной причине ужина.
Вот вам еще один пример глупости людей, сделавшихся профессиональными искателями капиталов. У Бермана было типично административное мышление. Уж он-то знал, чему отдать предпочтение.
Вдруг я осознал, что уже довольно долго пристально смотрю на Бермана.
- Простите, - сказал я. - Я не расслышал вашей последней фразы.
- Я сказал, что вы сделали бессмысленное замечание.
Я так и не понял, что он имел в виду, и поспешил с ним согласиться.
- Да, - сказал я, - у меня часто рождаются бессмысленные идеи.
Это его успокоило.
- Но, - продолжил я, - из-за вашего бессмысленного поступка доктор Лайонс теперь, возможно, медленно умирает. Пока.
И я вышел из кабинета. В конце концов, пусть и он немного помучается. В следующий раз, когда ему придется выбирать между жизнью и материальными ценностями, может быть, он остановит свой выбор на жизни.
XVII
Я сел в машину и включил зажигание. Одновременно с двигателем мощно и ровно заработал мой мозг. И я вдруг понял, будто прочитал мысли этого незаурядного сумасшедшего садиста, почему он заставил женщину сделать татуировку и затем послал нам ее пальцы по почте.
Ее замужество было предательством по отношению к нему. Конечно, он и сам нередко оставлял свою подругу ради прекрасных глаз молодой матери больного ребенка или соблазнительной фигурки медсестры. Но Хенли не считал это изменой, ведь сумасшедший не заботится о чувствах ближнего.
Он приказал ей избавиться от доктора Фальконе, и она подчинилась. Кто-то из них придумал и подходящий способ. Осуществив свой план, они условились о встрече в Японии.
Примирение, видимо, было страстным. Хенли вновь приобрел власть над женщиной - подходящий момент, чтобы заставить ее сделать татуировку. Как раз после возвращения из Японии Моррисон заметил широкое кольцо на ее безымянном пальце. Отношения между Хенли и Лайонс в тот период были такими, что стоило ему щелкнуть пальцами, и она прибегала, как дрессированная собачонка. Он мог из нее вить веревки. Да уж, такому типу я не доверил бы свою родную сестру.
Но послать пальцы по почте! Гениальный ход! Я объяснял это следующим образом: урок, преподанный ей в Японии, был забыт: Лайонс заявила, что собирается пойти к Берману, и Хенли поверил в серьезность ее намерения.
В Африке или Индонезии ему было обеспечено место, а паспорт был давно готов.
Тогда Хенли и решил отвезти женщину в какое-нибудь тихое местечко, ведь чтобы насладиться стонами своей жертвы, ему было необходимо тихое местечко. В противном случае ее нужно было накачать наркотиками. Вероятно, он даже связал ее и заткнул ей рот - лучший способ оставить ее в полном сознании, когда он будет уродовать ей руку. И вот наконец он аккуратно рассек кожу, ввел острый, как бритва, скальпель в сустав и опытной рукой специалиста неспешно завершил круговое движение.
Женщина была связана, и он не услышал ее мольбы. Но он знал. Он знал.
Завершив операцию, Хенли, может быть, даже показал ей отрезанный палец и произнес небольшую речь: «Так ты хотела предупредить полицию о наших делишках? О, как же ты глупа! Я отрезал тебе палец по двум причинам. Во-первых, чтобы наказать тебя, - ты больше не сможешь оперировать. Во-вторых, чтобы продемонстрировать полицейским их глупость. Я пошлю им этот палец, палец, которым ты хотела им указать на меня. По этому пальцу они могли бы отыскать доктора Лайонс, но им это не удастся - из-за недостатка ума». Затем он, вероятно, купил упаковочную бумагу, коробку и бечевку в каком-нибудь универмаге в центре Нью-Йорка, чтобы не оставить следов, и отослал посылку с Центрального вокзала, где огромное количество людей проделывает это ежедневно.
На следующий день он, наверно, разглагольствовал следующим образом: «Итак, твои друзья не пришли. Они и правда глупы. Что ж, сегодня я им немного помогу. Мы пошлем им твой безымянный палец. Ты позволишь? Спасибо. Посмотрим, что они смогут сделать на этот раз».
Да, да, все было именно так. Я был страшно доволен собой.
Но тут мне пришло в голову, что нужно все-таки их отыскать.
Я направился к Манхэттену и едва не врезался в перерезавшее мне дорогу такси. Спасли тормоза, хотя в последнее время они сильно сдали. Тормоза нуждались в серьезном ремонте. Я же нуждался в наличных, чтобы оплатить дорожные расходы медиков, и в хорошей идее, которая помогла бы мне напасть на след двух исчезнувших врачей.
Мое финансовое положение было настолько шатким, что я решил немедленно поправить его. Вместо того чтобы погрузиться в туннель Куинз-Сентер, я поехал на мост Куинсборо. Это на десять минут дольше, зато у меня появилось ощущение, что я уже оплатил часть своих долгов, ведь проезд по мосту бесплатный, тогда как въезд в туннель стоит двадцать пять центов. Проезжая по мосту, я бросил взгляд вниз и увидел великолепную яхту с наполненными ветром парусами. Красивое зрелище.
Вдруг я вспомнил, что у Хенли тоже была яхта и держал он ее в Роуэйтоне. Яхта называлась «Радость».
XVIII
Машину я оставил в гараже на Второй авеню, всего квартала за три от моего дома. Позвонил Талли. Он разрешил мне воспользоваться его «бьюиком», сам он в любое время мог взять автомобиль своего коллеги.
Я дошел до дома пешком, съел бутерброд, выпил стакан молока, побрился, сменил рубашку и вновь вышел на улицу. На углу я попытался поймать такси, и в этот миг меня настиг пронзительный сигнал клаксона. Заметив краем глаза красную молнию, я отскочил к тротуару и увидел остановившийся на полном ходу приземистый автомобиль ярко-красного цвета. Он чиркнул крылом по моим брюкам.
Сердце едва не выскочило из груди.
- Эй ты, придурок… - начал было я и осекся. Много ли женщин с хвостом черных волос на затылке могут сидеть за рулем красного «Мазерати»?
- Какое удивительное совпадение - встретить вас на этом перекрестке! - сказала она.
Она сидела, положив локоть на дверцу автомобиля, и улыбалась. На ней был серый шерстяной свитер.
Я с трудом выдавил из себя подобие улыбки.
- Кажется, в ваших венах избыток адреналина, - заметила она. - Почему бы вам не ударить меня, чтобы прочистить сосуды?
Я потихоньку приходил в себя.
- Ну что же вы, - сказала она, - садитесь в машину.
Я устроился рядом с ней.
- Куда едем?
- В Коннектикут.
Ни слова не говоря, она направила машину к Ист-Ривер-драйв.
- Послушайте, - сказал я, - это была шутка. Остановитесь, пожалуйста. Приятель одолжил мне машину.
- Зачем же все усложнять? Я вас отвезу.
- Я еще не знаю, сколько мое дело займет времени.
- Я подожду.
- Нет, остановите машину.