— Это я попросил администратора сказать так, — пояснил я.
— Вы слишком часто ходите в кино, — откликнулся Хенли. — Если вы хотели поговорить со мной, достаточно было сказать мне об этом, так поступают все нормальные люди.
— Нам слишком часто приходится встречаться с людьми, которые бегают от полиции, как мыши от кота. Так что это у нас вошло в привычку.
— В таком случае заходите, мистер…
— Инспектор Санчес.
Услышав мое имя, он удивленно повел бровями.
— В этой стране все имеют равное право на труд, — объяснил я. — Сейчас власти особенно внимательны к национальным меньшинствам.
Я вошел и закрыл дверь перед носом загрустившего Макклилана. Он, должно быть, чувствовал себя страшно несчастным — теперь он вряд ли дождется от Хенли традиционного рождественского подарка.
Я переложил свой кольт тридцать восьмого калибра из кармана в кобуру.
— Проблема стоянок, должно быть, сильно вас беспокоит, если вы вламываетесь в квартиру только из-за того, что машину поставили слишком близко к пожарному крану, — сказал он.
— В Нью-Йорке вообще весело живется.
Он вошел в комнату, смело ступая по персидскому ковру, который стоил никак не меньше семи тысяч долларов. Для меня семь тысяч огромная сумма, как для того мальчика, у которого спросили его мнение о деньгах.
«Восемьдесят семь долларов — вот это деньги», — ответил он. Мебель была старинная, тонкой и дорогой работы. На стенах несколько картин — черные линии по белому фону. Овальный столик украшала серебряная ваза, наполненная оранжевыми цветами, похожими на маленькие крапчатые трубочки. Букет отражался в полированной, темной поверхности стола. Все было роскошно и строго.
— Не хотите ли выпить что-нибудь?
— С удовольствием.
Он улыбнулся:
— Я думал, полицейские не пьют при исполнении.
— Я иногда нарушаю устав.
Ответ ему явно понравился. Он, видимо, соответствовал его собственной философии. Я почувствовал, что его враждебность постепенно улетучивается. Хенли взял хрустальный графин и наполнил два стакана.
— Лучший самопальный бурбон, — сказал он. — В свое время у меня был клиент из Теннесси, он каждый год присылает мне партию. Правда, он не платит федеральных налогов. Дело совершенно незаконное. У вас нет возражений?
— Мы в Нью-Йорке. Тем хуже для федеральных властей.
Это замечание ему тоже понравилось. Я сел.
— Вам нравится этот стул?
— Очень симпатичный.
— Это чиппендейл красного дерева, — похвастался он. — А охотничий столик я нашел в графстве Армаг.
— Армаг?
— В Ирландии. Родовое поместье Хенли. Вишневое дерево, начало восемнадцатого столетия. — Он ласково провел рукой по блестящей, шелковистой поверхности крышки. — Десять слоев бесцветного лака, положенного вручную. Создается впечатление, что дерево прозрачное.
Я прикоснулся к столику кончиками пальцев.
— Как шелк, — сказал я. И, не меняя тона, прибавил: — А где доктор Лайонс?
Иногда неожиданным вопросом можно застать человека врасплох. Но только не такого человека.
— Дорогой мой, откуда же мне знать, где она?
— Насколько мне известно, вы достаточно близки.
— Да. Когда-то были. Она стала слишком навязчивой, и я порвал с ней.
— Вот так просто?
— Да, так просто. Налить вам еще?
— Конечно.
На этот раз он налил мне двойную порцию.
Некоторое время я молча попивал свое виски. Да, у него был неплохой приятель в Теннесси. Я еще раз обвел взглядом комнату. Зачастую молчание и спокойное поведение заставляют преступника нервничать. На лбу выступает испарина, рубашка темнеет от пота под мышками, лицо бледнеет. Человек начинает то и дело облизывать губы, пить много воды.
Лоб Хенли остался сухим. Он не вспотел, был румян и не облизывал губы.
Это вовсе не значило, что он не был виновен, просто он не ощущал угрызений совести. Да, этот парень был крепким орешком.
Я опустил свой стакан на столик.
— Я хотел бы осмотреть вашу квартиру.
— У вас, конечно, имеется ордер на обыск, в котором указано, что вы ищете?
Он прекрасно знал, что у меня не было ордера. Я ему в этом и признался:
— Нет.
На его губах играла усмешка. Он смотрел на меня так, будто у меня расстегнута ширинка, а я об этом не догадываюсь.
— Я мог бы вам указать на дверь, вы это знаете?!
— Нет, вы не можете этого сделать. Вы сами пригласили меня, не забывайте. Но я действительно не имею права проводить обыск в вашей квартире.
— Что ж, если вы хотите произвести осмотр, то я, как лояльный гражданин, не буду чинить вам препятствий.
Я встал. Ситуация была предельна ясна. Здесь нечего было искать. Однако в надежде на то, что он мог совершить какую-нибудь маленькую ошибочку, я начал открывать все ящики подряд. Я искал бумагу, бечевку или коробочку, похожие на те, что были получены по почте. Может, посчастливилось бы отыскать скальпель, который отсутствовал в аптечке на яхте «Радость». Ничего.
Он следовал за мной по пятам, останавливая мое внимание на ящичках, которые я не заметил.
Я открыл их все, пытаясь отыскать одно из компрометирующих Хенли писем Лайонс, которое дало бы мне возможность его арестовать.
Сигареты, спички, канцелярские скрепки. Писем не было. Ничего не было. Да и что там могло быть? Этот человек был умен. Рейтинг его интеллекта наверняка превышал мой.
Шкафы тоже не хранили ничего интересного. Я почувствовал, что краснею под его вежливым, внимательным и чуть насмешливым взглядом. Доктор Лайонс не лежала связанной в бельевом мешке. И платьев ее тоже не было. Впрочем, это ни о чем не говорило. Ведь она провела немало ночей у него в квартире.
Вернувшись в гостиную, я остановился у охотничьего столика и положил на него руку. Поверхность была прохладной, гладкой, шелковистой — я подумал о герцогине.
— Прекрасная мебель, не правда ли?
Он стоял у меня за спиной, чуть сбоку. Голос его оставался абсолютно спокойным, расслабленным. Я опустил глаза и увидел в зеркальной поверхности стола отражение его лица. Он смотрел на мою спину и не догадывался, что я вижу его.
Мне еще никогда не доводилось наблюдать выражение столь страшной ненависти на человеческом лице. А ведь я встречал преступников, обладавших особой способностью к ненависти. Но что поражало больше всего, так это контраст между спокойным голосом и звериной злобой в глазах. Он был великолепен. Никто на его месте не мог бы столь блестяще владеть голосовыми связками, одновременно проявляя так наглядно дикие инстинкты убийцы.
Такой человек вполне способен посылать женские пальцы по почте шефу полиции. Он способен заставить женщину сделать татуировку на безымянном пальце. Он способен проводить ложные операции. Он способен на все.
Осознав, что нахожусь всего в пятидесяти сантиметрах от Хенли, я почувствовал неприятное покалывание в левой почке. Не собирается ли он всадить мне в почки скальпель? Впрочем, доктор наверняка знает и более уязвимое место. Он, кроме всего прочего, мог захватить мою шею мускулистой левой рукой, которая была раза в два толще моей, а правой преспокойно отобрать у меня пистолет.
Впрочем, это было бы неразумно с его стороны, — во всяком случае, не сейчас. У меня не было улик против него, и он это знал. Однако подмеченный мной контраст между его голосом и выражением лица заставил меня быть предельно осторожным.
Я слегка отодвинулся в сторону, готовый отразить нападение.
Ничего не случилось.
— Какие красивые цветы! — сказал я.
— Тигровые лилии.
— Они долго стоят?
— Не особенно. Я меняю их каждые два дня.
— Я бы тоже купил таких. Они дорогие?
— Не слишком — для этого района. Если вы их купите, поставьте в медную вазу. Они прекрасно сочетаются с красноватым цветом меди.
Мы мирно беседовали об искусстве декора, сильно смахивая на двух гомиков, я даже, грешным делом, начал подозревать его в определенных намерениях по отношению к моей особе.
— Спасибо за совет.
— Могу еще чем-нибудь быть полезен?
Да, ты можешь сказать, где прячешь доктора Лайонс, подонок.
— Нет, пока все.
Заставить его нервничать. Обескуражить. Может быть, тогда он чем-нибудь выдаст себя. Показать, что я достаточно осведомлен. Такой метод хорош с людьми, чей интеллектуальный рейтинг колеблется от 65 до 115. Но проблема в том, что рейтинг этого парня достигает, видимо, 190.
Я вошел в лифт.
— До свидания, — сказал я портье.
Он повторил мои слова, прибавив «мистер». Когда-нибудь, может быть, он будет вежлив и с людьми, у которых не окажется полицейского значка.
Минут двадцать пять я бродил по кварталу. Зашел во все цветочные лавки. Их было девять, ни в одной из них никогда не продавали и не собирались продавать тигровые лилии.
— Почему? — спросил я у последнего торговца.
— Почему? Потому что на них нет спроса, вот почему.
— А жаль, такой красивый цветок.
— Да уж. Мне они тоже нравятся, даже больше, чем орхидеи. Но они растут повсюду на северо-востоке. А то, что растет просто так на лужайках возле домов, не покупают. Как на Амазонке — там не покупают орхидеи.
Вот и тема для размышлений. Я занялся этой проблемой, направляясь к ночному бару, где между Лайонс и Хенли произошла ссора.
XXII
Я медленно прошелся перед заведением «У Бруно». Большинство жителей Манхэттена не имеют никакого представления об окраинных ночных барах. Они считают их убогими, грязными, с примитивным ревю и пианистами пятой категории. Но такие характеристики не имели отношения к «Бруно».
Обширная автостоянка. На въезде маленькая будка для дежурного с висящей на ней табличкой, уведомляющей о необходимости обратиться к служащему, ответственному за парковку автомобилей. И не мудрено, при наплыве посетителей машины стоят вплотную.
Я обошел вокруг ближайших домов — старая привычка. Я всегда как следует исследую фасад, фланги и тылы любого места, откуда мне или кому-то другому, может быть, придется уносить ноги. Когда возникает необходимость брать ноги в руки, уже некогда заниматься изучением топографии.