— Теперь моя очередь повеселиться — сказал я и рассказал ей все: про тоник, справочник колледжа, сломанный бачок, звонок на телефонную станцию, предложение выйти за сигаретами, про го, как я обнаружил дом Хенли.
Не говоря ни слова, она взяла мою руку и нашлепала ею себя по щекам.
— Раз уж вы испортили мою машину, — сказал я, — не мог бы я воспользоваться вашей?
Она кивнула.
Через несколько кварталов, на бульваре Куинз, я заметил полицейскую машину. Так как мы уже покинули район, где проживала девица Форсайт, я остановился, показал патрульным свой значок и попросил их сопровождать меня до туннеля Линкольна.
XXVI
На выезде из туннеля нас ожидал полицейский.
— Я буду вас сопровождать до автострады, — сказал он. — Здесь никаких гонок, на автостраде делайте все что угодно.
Он включил сирену и тронулся с места.
Хороший водитель должен держать дистанцию с впереди идущей машиной из расчета шесть метров на каждые пятнадцать километров в час. Я отпустил патрульную машину метров на сорок пять вперед и только потом последовал за ней, подстроившись под ее скорость.
Я крепко держал руль двумя руками. Герцогиня осмотрела мою напрягшуюся фигуру.
— Вы очень дисциплинированный водитель, — сказала она не без иронии и даже с некоторым презрением.
— Да, очень, — ответил я.
Я глянул на нее. Она раскинулась на своем сиденье, как раскидываются в гамаке, чтобы вздремнуть после обеда теплым воскресным днем.
— Я расцветаю, когда мчусь на большой скорости, — сказала она.
— Да, и жизнь вам кажется интереснее, не так ли?
— Совершенно верно. — Она положила голову на мое плечо.
— Тогда попробуйте прыжки с парашютом.
— Вы противник быстрой езды?
— Нет, просто моя работа и так предоставляет мне достаточно острых ощущений, и у меня нет необходимости проявлять излишнюю инициативу.
Она улыбнулась и, дернув ногами, сбросила туфли. Затем, опершись о мое плечо, пальцами правой ноги опустила до упора стекло со своей стороны, вновь надела туфли и высунула ноги наружу. При первом же толчке туфли улетели в темноту.
У выезда на автостраду полицейский остановил свою машину и сделал нам знак проезжать. Скорость возросла до ста пятидесяти.
Когда мы проезжали Роухей, герцогиня спросила:
— Знаете, почему я терплю все ваши грубости?
— Нет, не знаю.
— Потому что я чувствую, что вы нуждаетесь во мне.
— Я нуждаюсь в вас?
— На своей старой колымаге вы были бы сейчас только в Джерси-Сити.
Я вынужден был признать ее правоту.
— Куски всех этих коленчатых валов валялись бы сейчас по всему туннелю Холланда.
— В машине только один коленчатый вал, и мы проезжали туннель Линкольна.
— Все туннели похожи один на другой. И потом, это ничего не меняет.
Ее замечание я пропустил мимо ушей.
— Но вы же изуродовали мою машину! Этот факт показался ей второстепенным.
— Вы мне так ничего и не рассказали о деле, — гнула она свое. — Вам удалось что-нибудь узнать об этих пальцах?
— Да.
— Вы хотите сказать, что знаете, кому они принадлежат?
— Да.
В ее голосе появились нотки сострадания:
— Ах, бедная женщина…
Я резко прервал ее:
— Ах, бедная женщина! Да будет вам известно, что эта бедная женщина фальсифицировала диагнозы и отдавала своих несчастных больных в руки хирурга, бесчувственного и жестокого, который в конце концов ее бросил. В поисках утешения она вышла замуж за другого доктора, а потом убила своего мужа и подделала свидетельство о смерти.
— Но она любила его!
— Ага, любила!
Опыт научил меня никогда не спорить с женщинами. Женщины думают, что любовь — это своего рода разрешение на охоту, позволяющее его обладателю делать все, что ему взбредет в голову.
— Однако я ничего не могу доказать, — продолжал я, — если только они оба не признаются. Но этого трудно добиться: они умны и прекрасно знают закон. Все, что я могу, — немедленно арестовать его по обвинению в нанесении увечий. Это мой единственный козырь. Да, есть одна зацепка: он отправлял эти ужасные бандероли почтой. Если даже она согласится свидетельствовать против него, его адвокат заявит, что все это выдумки на почве ревности.
Герцогиня искоса посмотрела на меня:
— Что же вы собираетесь делать?
— Арестовать его.
— А если он окажет сопротивление?
— Тогда я буду вынужден применить силу. Он производит впечатление сумасшедшего, но сумасшедшего сильного и умного.
— Вы думаете, он будет сопротивляться до конца?
— Вполне вероятно.
— И как же вы будете действовать?
Эта беседа начинала действовать мне на нервы. Я не испытывал ни малейшего желания отвечать на подобные вопросы, но нужно было сохранять вежливость.
— Не знаю.
— Нет, серьезно?
— Ну хорошо. Я подкрадусь к нему сзади и выверну руки, предварительно предупредив, что он может пользоваться всеми своими конституционными правами. Это самый надежный способ.
— Вы нервничаете?
— Господи, да помолчите хоть немного!
— Знаете, — сказала она задумчиво, — я только сейчас поняла, что сегодня ночью вас могут убить, а я вам пудрю мозги. Наверно, вы меня ненавидите.
Она ошибалась.
Ее легкое дыхание коснулось моей щеки.
— Вам нужно побриться, — сказала она. — Вы всегда не бриты.
Герцогиня нежно куснула мочку моего уха и сказала, что ухо брить не нужно. Она положила руку мне на колено и запустила свои ноготки в мое тело так, что я чуть было не вскрикнул. Рука медленно поползла по бедру, приближаясь к цели. Я едва контролировал управление. Если бы на дороге было больше машин, мы бы уже давно лежали в кювете.
Она вновь куснула мое ухо, поцеловала его, поцеловала за ухом, поцеловала в шею. Я снял руку с рычага, где она должна была находиться, и положил ей на колено.
— Ага-а-а! — сказала она.
Как и обычно, на ней не было чулок. Моя рука медленно двигалась по бедру герцогини. Она исследовала язычком мое ухо.
— От вас вкусно пахнет, — прошептала она. — Что это такое?
— Это называют мылом.
— Нет, кроме мыла здесь еще и ваш запах. Если вы когда-нибудь обрызгаетесь одеколоном или лосьоном после бритья, то я вас убью!
Неудачное словечко. Я вздрогнул.
— Сожалею, — сказала она. — Придется отложить на потом.
— Придется.
Я вернул руку на рычаг, где ей и положено быть, когда едешь со скоростью сто пятьдесят километров в час. Ее руки покоились на коленях. Их законное место, конечно, было там, где они находились минутой раньше. Ну что ж, подождем.
Мы подъехали к Ламбертвилю. Я снизил скорость, заметив ограничительный знак. Мы пересекли дремлющий городок. По мосту через Делавэр я ехал со скоростью двадцать пять километров в час.
С этого момента мы продвигались вперед со скоростью дикобраза, занимающегося любовью, — очень, очень медленно.
XXVII
Под нами неспешно несла свои темные воды река Делавэр. Здесь она еще оставалась чистой. Фонари освещали прозрачный зеленый поток. В районе Филадельфии вода была уже грязной, но здесь течение радовало глаз. Пахло свежестью и речной тиной.
Места пересечения балок облюбовали пауки. Их легко можно было разглядеть в центре паутины. Они терпеливо поджидали добычу, у которой не было шансов на спасение.
Сразу за мостом я свернул направо. По обеим сторонам улицы густо росли клены. Вокруг уличных фонарей вились мириады насекомых — единственный признак жизни в городе. В Нью-Хоупе рано ложились спать.
Через несколько кварталов я почувствовал запах влаги, доносившийся с канала. По верхушкам деревьев я определил, что ветер дует с востока. Он и доносил сладковатый аромат воды до западного берега Делавэра.
Дорога проходила мимо фермы, приютившейся на самой вершине холма. Ни в одном окне не было света. Странно, но в такие моменты подмечаешь самые незначительные детали. Вероятно, я подсознательно ощущал, что, может быть, мне больше никогда не придется увидеть вот такую одинокую, погруженную в темноту ферму, обитатели которой спокойно спят.
Дорога была пуста. Мы проехали небольшую рощицу, окружавшую озерцо. Потом еще одну группу деревьев. Наконец я увидел огромный щит: «Опасный поворот. Снизить скорость». Дорога резко сворачивала налево. Я свернул направо, следуя указаниям сержанта.
Мы приблизились к маленькому мостику. Я пересек его с выключенными фарами.
За мостом дорога слегка отклонялась вправо и спускалась вниз. В лунном свете над верхушками деревьев я различил крышу каменного дома.
— С этого момента разговариваем только шепотом, — сказал я.
Она сжала мне руку. Должно быть, это было более захватывающим делом, чем прыжки с парашютом. Я выключил двигатель. Машина съехала вниз с выключенным мотором совершенно бесшумно, как ночная бабочка.
Мы остановились в десяти метрах от дома.
Узенькая полоска света просачивалась сквозь закрытые деревянные ставни на верхнем этаже. Остальные окна были темны.
Я вылез из машины и закрыл дверцу так осторожно, будто был часовщиком и ремонтировал миниатюрные дамские часики. Я немного подождал. Нервы мои были напряжены.
— Что случилось? — прошептала герцогиня, подкравшись ко мне.
— Нет ли тут собаки? — тихо сказал я.
Мы прислушались. Она откинула голову, и я увидел ее шею, длинную и изогнутую, как гриф скрипки. Собаки нигде не было. Я решил, что, если мне удастся выбраться отсюда живым, я пошлю к черту свою карьеру, — перед некоторыми соблазнами надо пасовать. И плевать на все последствия.
Я нагнулся и снял ботинки. Когда я поднял голову, герцогиня пристально смотрела на меня.
Обоюдный порыв был так стремителен, что наши зубы столкнулись, издав глухой звук. Это был один из тех поцелуев, когда желание вспыхивает одновременно.
Она обследовала своим язычком мой рот, руки ее совершали круговые движения у меня на спине. Ногти терзали мою плоть. Когда мы займемся любовью, спина моя наверняка будет разодрана в кровь. Моя голова прижалась к ее груди. Я не понимал, как мог желать оказаться в постели с медсестрой, когда рядом было такое страстное существо.