Мурэ отворил дверь. Ломм вошел в сопровождении двух помощников, шатающихся под тяжестью мешков; задыхаясь, он выкрикнул из последних сил:
— Миллион двести сорок семь франков девяносто пять сантимов!
Наконец-то миллион — миллион, собранный в один день, — цифра, о которой Мурэ так давно мечтал!
Но у него вырвался гневный жест, и он сказал нетерпеливо и разочарованно, как человек, которого докучливый посетитель потревожил в минуту ожидания:
— Миллион? Отлично; положите его сюда!
Ломм знал, что хозяину доставляет удовольствие видеть у себя на столе дневную выручку, прежде чем ее сдадут в центральную кассу. Миллион покрыл весь стол, придавил бумаги и чуть не опрокинул чернильницу; золото, серебро и медь, вытекая из мешков, разрывая сумки, образовали огромную кучу, — кучу валовой выручки, еще полной жизни и теплой от рук покупательниц.
В ту минуту, когда кассир уходил, огорченный равнодушием хозяина, появился Бурдонкль. Он весело воскликнул:
— Ну, на этот раз он наш!.. Подцепили мы его, миллиончик-то!
Но тут он заметил болезненную озабоченность Мурэ, понял все и притих. В глазах у него вспыхнула радость. Помолчав немного, он сказал:
— Так вы решились, не правда ли? Клянусь честью, я вполне одобряю ваше решение.
Мурэ неожиданно встал перед ним и закричал не своим голосом, как кричал в тех случаях, когда на него находили припадки ярости:
— Знаете, милый мой, вы что-то уж слишком веселы!.. Вы уже считаете меня конченным человеком и точите зубы? Но берегитесь, меня не так-то легко проглотить!
Чертовская проницательность и внезапное нападение хозяина страшно смутили Бурдонкля.
— Да что вы! — забормотал он. — Вы шутите! Вы же знаете, как я вами восхищаюсь!
— Не лгите! — продолжал Мурэ, все более возбуждаясь. — Помните, у нас с вами был дурацкий предрассудок, будто женитьба может погубить наше дело. А разве брак не несет с собою здоровье, силу и не отвечает требованиям самой жизни?.. Да, мой милый, я женюсь на ней, и всех вас вышвырну за дверь, если только вы пикнете. Да, да, Бурдонкль, и вы, как всякий другой, пойдете за расчетом в кассу.
Он отпустил его движением руки. Бурдонкль почувствовал себя приговоренным, уничтоженным этой победой женщины. Он вышел. В эту минуту в кабинет входила Дениза, и он смущенно отвесил ей низкий поклон.
— Наконец-то! — тихо сказал Мурэ.
От волнения Дениза побледнела. Новое огорчение только что обрушилось на нее: Делош сообщил ей о своем увольнении. Как ни старалась она удержать его, предлагая за него заступиться, он заупрямился и, считая себя прирожденным неудачником, решил исчезнуть. К чему оставаться? Зачем стеснять счастливых людей? Дениза, вся в слезах, простилась с ним, как с братом. Ведь и она хочет быть забытой! Сейчас все будет кончено, ей останется только напрячь последние силы и с достоинством проститься. Еще несколько минут, и, если у нее хватит мужества собственными руками разбить свое сердце, она сможет удалиться и в одиночестве выплакать свое горе.
— Вы хотели меня видеть, сударь, — спокойно сказала она. — Впрочем, я и сама пришла бы поблагодарить вас за вашу доброту.
Она увидела рассыпанный на столе миллион, и эти выставленные напоказ деньги оскорбили ее. А над ней, точно наблюдая за всем происходящим, г-жа Гедуэн улыбалась из золотой рамы своей застывшей улыбкой.
— Вы попрежнему хотите покинуть нас? — спросил Мурэ, и голос его дрогнул.
— Да, сударь; так нужно.
Тогда он взял ее за руки и сказал в порыве нежности, внезапно сменившей холодность, которую он все это время напускал на себя:
— А если я женюсь на вас, Дениза, вы все-таки уедете?
Но она отняла руки, отмахиваясь, словно на нее обрушилось какое-то страшное несчастье.
— О, господин Мурэ, умоляю вас, замолчите! Довольно вам меня мучить! Я больше не могу!.. Свидетель бог, я ухожу, чтобы избежать этой беды!
Она продолжала защищаться, возражая ему отрывистыми фразами. Разве мало пришлось ей выстрадать от сплетен, ходивших по магазину? Неужели он в самом деле хочет, чтобы она в глазах окружающих и в своих собственных стала негодяйкой? Нет, нет, у нее хватит сил, она не позволит ему совершить такую глупость. А он, весь истерзанный душевною мукой, слушал ее и твердил в страстном порыве:
— Я этого хочу… я этого хочу…
— Нет, это невозможно!.. А как же братья? Я поклялась не выходить замуж; не могу же я привести вам с собою двух детей, не правда ли?
— Они будут и моими братьями… Ну, скажите же «да», Дениза!
— Нет, нет, оставьте меня, вы меня мучаете!
Мало-помалу силы его иссякали. Это последнее препятствие сводило его с ума. Неужели даже такою ценой невозможно добиться ее согласия? Издали до него долетали говор и шум трехтысячной армии служащих, ворочавшей его царственное богатство. Да еще этот нелепый миллион лежал тут! Это было нестерпимо, как злая ирония, — и Мурэ готов был вышвырнуть его на улицу.
— Так уезжайте же! — крикнул он, и слезы хлынули у него из глаз. — Поезжайте к тому, кого вы любите… Все дело ведь в этом, не правда ли? Вы меня предупреждали, я должен был помнить это и не мучить вас напрасно.
Она была ошеломлена его безудержным отчаянием. Сердце у нее разрывалось. И с детской стремительностью она бросилась ему на шею, тоже рыдая и лепеча:
— Ах, господин Мурэ, да ведь вас-то я и люблю!
Из «Дамского счастья» поднимались последние шумные волны, — то были радостные восклицания толпы. Г-жа Гедуэн попрежнему улыбалась из рамы своей застывшей улыбкой. Мурэ бессознательно присел на стол, на рассыпанный там миллион, которого он больше не замечал. Не выпуская Денизу из объятий, пылко прижимая ее к груди, он говорил ей, что теперь она может уезжать, — она проведет месяц в Валони, пусть тем временем затихнут сплетни, а потом он сам за ней туда приедет, и она вернется в Париж об руку с ним полновластной владычицей.
1883
ПОСЛЕСЛОВИЕ
«Дамское счастье» — одиннадцатый роман в серии «Ругон-Маккары» — был напечатан в 1883 году.
Продолжая лучшие традиции французского социально-бытового романа первой половины XIX века, Золя в «Дамском счастье» первым среди писателей Франции 80-х годов XIX века отметил начало концентрации капитала в торговле и возникновение монополий.
Сильные и слабые стороны оценки автором «Ругон-Маккаров» современного ему капитализма ярко проявились в этом романе, раскрывающем значение и исторические перспективы тех зародышевых форм империалистической экономики, которые имели место во французской действительности 60—70-х годов и получили дальнейшее развитие в 80-е годы.
Новизна коммерческих приемов героя романа Октава Мурэ не сводится только к соединению в пределах одного магазина ряда ранее специализированных отраслей торговли. В отличие от мелких торговцев Мурэ может непрерывно увеличивать товарооборот и расширять свой магазин, так как ему удается заинтересовать в своем предприятии банк — «Ипотечный кредит» — и добиться от него капиталовложений в строительство новых корпусов магазина. За это Мурэ предоставляет банку долю в своих прибылях.
Новыми в торговой практике, которой следует Мурэ, являются и отношения магазина с обслуживающими его фабриками. Большая фабрика Дюмонтея полностью загружена выполнением заказов Мурэ. Магазин предписывает фабрике виды и рисунки производимых ею тканей, а также цены, по которым он их приобретает. Фабрика в сущности уже является органической частью предприятия.
Все растущий оборотный капитал, возможность скупать товары в огромных количествах по низким ценам делают Мурэ хозяином на парижском рынке модных дамских товаров.
Золя прослеживает в своем романе возникновение монополии, рождающейся в жестокой конкуренции: рост магазина нового типа ведет за собой гибель специализированных маленьких магазинов целого квартала.
Экономическая борьба крупной и мелкой буржуазии, историческая обреченность мелкого буржуа в процессе развития капиталистического общества, его превращение из собственника в неимущего пролетария — такова главная тема «Дамского счастья».
Рисуя в ярких тонах безнадежную борьбу с Мурэ ремесленника-художника Бурра, разорение и гибель семьи Бодю, отчаянную попытку Робино и мелкого фабриканта Гожана «свалить» выскочку, Золя далек от идеализации мелкобуржуазной патриархальности. Изображение мелкой торговли в «Дамском счастье» доказывает, что автору была чужда та позиция по отношению к капиталистическому развитию, о которой В. И. Ленин пишет, как о «мещански-реакционной критике капиталистического империализма», которая «мечтает о возвращении назад, к «свободной», «мирной», «честной» конкуренции».[5]
Показывая жалкие условия существования мелких торговцев, их узкий жизненный кругозор, их идеалы, которые не превышают стремления накопить небольшой капитал, приобрести участок земли и дожить жизнь «на покое», Золя разоблачает мнимую романтику патриархального торгового мирка.
Неравная борьба между Октавом Мурэ, возглавляющим универсальный магазин, и представителями уходящей в прошлое старой патриархальной торговли — Бодю, Бурра, Робино, Пио, Бедорэ, меховщиками братьями Ванпуй, перчаточником Кинет и другими — заканчивается трагически: ветераны старой торговли разоряются, становятся жертвами «чудовища» — магазина «Дамское счастье». Мелкие торговцы капитулируют перед всесильным монополистом.
Процессия на похоронах Женевьевы, дочери Бодю, приобретает символическое значение. «Все мелкие коммерсанты квартала решили выразить семье Бодю свое сочувствие; это была своего рода демонстрация против «Дамского счастья»... против равнодушия машины, работающей на всех парах и не сознающей, что она может по дороге раздавить кого-нибудь насмерть».
Не случайно старик Бурра, владелец лавки зонтов, заявляет: «Да все мы хороши, нечего сказать, целая процессия мертвецов тащится за гробом этого милого ребенка».
Владельцы мелких магазинов в романе «Дамское счастье» проклинают Октава Мурэ, считая, что он является единственной причиной их несчастья и разорения. Но вся логика образов романа опровергает эту наивную точку зрения: не индивидуальные свойства Мурэ, а законы капиталистического общества обрекают на г