Непосредственной причиной, возможно, побудившей Грюнвальд оставить Петербург, было чрезвычайно неприятное и обидное для ее женского самолюбия обстоятельство: в январе 1860 г. Добролюбов начал пользоваться платными услугами некой Клеманс (ее письмо к Добролюбову печатается под № 51). Отношения с ней начались у Добролюбова еще до отъезда Грюнвальд в январе 1860 г. и продолжались до 14 мая, пока критик не уехал лечиться в Европу. О начале их отношений нам известно из письма Грюнвальд к Добролюбову 26 февраля 1860 г., из которого и выясняется, что Клеманс – имя, возможно, вымышленное, а на самом деле ее звали Катериной:
Одно только больно: если бы не Катерина Кл[еманс], я бы, кажется, ни за что не уехала. Я ведь только уступила свое место и думала, что ты ее очень полюбил, и притом она ведь сказала, что она ни за что не уступит тебе. И даже хотела мне самой сказать это, и слава Богу, что не пришлось слышать (письмо № 23, с. 130).
Добролюбов между тем сам сообщал Грюнвальд о визите к нему Клеманс, но подчеркнул, что он якобы не стал ее «принимать». Тереза на слово ему не поверила и писала 11 февраля 1860 г.:
насчет Кл[еманс]: ты, верно, нарочно мне пишешь, что ты не принял ее. Ты думаешь меня этим успокоить, а мне так думается, что ты ее принял даже слишком ласково – я ведь не могу на тебя за то сердиться – одно бы мне хотелось, чтобы ты лучше другую нашел, только порядочную, а не такую, которая тебя обманывала, так же, как и я, впрочем, гораздо хуже (письмо № 22, с. 127).
Чрезвычайно показательно, что Грюнвальд сама вскрывает карты, указывая на искусство обманывать клиентов – типичную черту поведения, которая приписывалась публичным женщинам в дискурсе XIX в. вообще и в письмах Добролюбова в частности. Это то самое недоверие и подозрительность, которые заставляли мужчин, завязавших отношения с камелиями и другими типами публичных женщин, сомневаться в их верности и представлять их мотивы как исключительно меркантильные. Разумеется, в реальности подобные отношения могли принимать разный характер, включая и искреннюю привязанность, однако доминирующий в публицистике дискурс о специфике характера публичных женщин был именно таков.
Когда Грюнвальд решилась, наконец, уехать, нужно было решить – куда. Дерпт был выбран подругами не случайно: в Лифляндии они бы чувствовали себя комфортнее в родной для них немецкоязычной среде. К тому же у Амалии в Нарве жили родители. Быть может, Амалия что-то рассказала Терезе и о том, что в Дерпте легче найти работу – например, стать акушеркой, отучившись на кратких акушерских курсах при тамошней университетской клинике. (В начале 1860-х годов в России как раз начали массово открываться акушерские и фельдшерские курсы для женщин[73].)
22 января 1860 г. или около того Грюнвальд вместе с Амалией прибыли в Дерпт, сняли квартиру в доме Соболева около немецкой церкви – скорее всего, лютеранской церкви Св. Иоанна (St. Johanniskirche zu Dorpat), которая располагается в пределах старого города, недалеко от университета (сейчас Jaani kirik). Квартира была маленькая – «в 2 комнаты, и платим 6 р[ублей] с[еребром], с дровами и с водой, так что мне обходится квар[тира] с кушаньем в месяц 8 р[ублей] с[еребром]» (письмо № 21, с. 124). Первым делом подруги отнесли сбережения (250 рублей) в Рентерею – местное отделение казначейства, которое, помимо прочего, принимало вклады от населения под проценты на несколько месяцев (там же). При такой дешевизне жизни в Дерпте, по сравнению с Петербургом, неудивительно, что, имея в распоряжении 250 рублей и возможность дополнительно просить и получать от Добролюбова, а позже Чернышевского денежные переводы, Грюнвальд могла жить, не работая, довольно долго. Первые месяцы жизни в Лифляндии она и не могла работать, поскольку долго, с конца января по начало марта 1860-го года хворала, если верить ее постоянным жалобам (письма № 22–25). Первые упоминания о поиске занятий встречаются лишь в письме от 8 марта (№ 25): «За обучение и экзамены здесь нужно платить 60 р[ублей] с[еребром], а врач считает, что я не могу учиться, пока не поправлюсь, но все же дома учиться можно» (с. 135). Речь идет об акушерских курсах при клинике Дерптского университета, на которые Грюнвальд планировала записаться. Из этой затеи той весной ничего не вышло – то ли потому что поступать Тереза была еще не в состоянии из-за болезни, то ли потому что она и не хотела учиться, то ли потому, как она писала Добролюбову 28 апреля 1860 г., «в Дерпте до августа не учат» (№ 27, с. 141). В итоге Тереза на лето поехала во Псков, где у ее подруги Амалии якобы жила «больная тетя» («Что мне было делать одной в Дерпте»). Здесь она прожила с 26 апреля и до 22 августа. Если доверять письмам Грюнвальд, именно во Пскове она каким-то образом, не имея специальной подготовки, впервые исполнила роль повивальной бабки и принимала роды:
Добрый Количка, в Дерпт я не могу раньше 25 сентября ехать, потому что тогда я могу взять денег 250 р[ублей] с[еребром], а надо бы ехать раньше, потому что женские лекции в клинике начнутся 22го августа, и лучше гораздо, если я могла быть в начале да притом надо внести 60 р[ублей] с[еребром], иначе там не примут. Не знаю, как мне делать, если я внесу эти деньги, то я могу заняться практикой, и это будет гораздо выгоднее. Тогда я могу и по домам ходить, на то дают право и такую бумагу. Отчего ж ты, милый Количька, не поздравил меня. Я тебе писала, что принимала мальчика у моей хозяйки. Мне не трудно было, потому что я обошлась без Доктора и без Бабки, только тем было трудно, что она мучилась 3 дня родами, а перед тем была 3 недели больна, и я должна была за ней ухаживать день и ночь, за что они мне много благодарили. Хозяйка дала мне 15 р[ублей] с[еребром], подарила 2 кольца, а муж подарил хорошенькие серьги руб[лей] 18 сер[ебром] (письмо № 29, с. 147–148).
Это был первый заработок Грюнвальд; в дополнение к нему она получала деньги от Чернышевского, пересылавшего ей, по просьбе Добролюбова, часть жалованья последнего из кассы «Современника». На эти деньги Тереза смогла за лето 1860 г. обеспечить себя одеждой и новым гардеробом, пригодившимся ей в следующие, гораздо более тяжелые годы:
Видишь, милый Количка, распорядилась я так, получивши от Ник[олая] Г[авриловича] 120 р[ублей][74] (два раза по 60 р[ублей] с[еребром]). Я дала хозяйке 40 р[ублей], на 25 шила я себе белье, на 20 юпок, простынь и наволок, да сделала себе 2 ситцевые платье да одно шерстяное. Это будет вместе 16 р[ублей] с[еребром]. И еще сапоги и чулки 5 р[ублей]. И еще тальму 8 р[ублей] с[еребром]. Здесь дешевле гораздо, чем [в] Пет[ербурге], а когда я поеду в Дерпт, тогда я сделаю себе форменное коричневое платье и теплое пальто. – Еще жаль, милый Количка, шубу. Только ползимы я в ней щеголяла, и дешево она обошлась ведь, 28 р[ублей] с[еребром], а здесь нет такие меха (письмо № 29, с. 148–149).
22 августа 1860 г., вернувшись в Дерпт по Псковскому и Чудскому озерам, Тереза какое-то время снова проболела, однако все же внесла 60 рублей серебром в клинику и в сентябре начала посещать акушерские курсы. Известный биограф Добролюбова Б. Ф. Егоров не обнаружил в архиве акушерских курсов клиники Дерптского университета никаких документов, в которых упоминалась бы Грюнвальд, что заставило его сомневаться в том, что она вообще училась на курсах, и считать всю эту историю выдумкой для вытягивания денег у Добролюбова с Чернышевским[75]. Но, хотя подтверждающие ее обучение документы не были обнаружены, исключать их существование полностью все же нельзя, равно как и самого факта хотя бы кратковременного обучения Грюнвальд при клинике, поскольку архив акушерских курсов, судя по всему, плохо сохранился. На это указывает историк Дерптского университета Г. В. Левицкий, который не нашел в университетском архиве вообще никаких документов о повивальной школе при клинике за период ранее 1883 г.[76]
Однако, по воспоминаниям профессора Рунге, такая школа все-таки существовала и ранее, в 1860–1870-е годы[77]. Сама Грюнвальд сообщает столько мелких и вполне правдоподобных деталей (фамилии профессоров, названия учебных предметов, экзаменов, стоимость обучения и проч.), что вполне можно предположить ее хотя бы кратковременное посещение акушерских курсов, а, возможно, и успешное их окончание с последующим получением разрешения принимать роды. Начиная с этого момента письма Грюнвальд разительно отличаются по тону от прежних: у нее появляется уверенность в себе, удовлетворение от собственной жизни и того положения, в каком она находится. Вот как она описывала первые недели занятий 17 сентября 1860 г.:
Я, как приехала, сейчас просила Доктора внести в клинику 60 р[ублей] с[еребром], которые он и внес. После 2х недель я поправилась и теперь совсем здорова, только имею мало времени: постоянно у больных и больше у больных, нежели на лекции. Теперь если бы ты меня увидел, мой друг, я думаю, ты бы лучше полюбил, потому что я стала больше на себя обращать внимание. Одеваюсь гораздо опрятнее и хожу в чепчике, что другие находят, что мне идет чепчик, поэтому мои волосы постоянно гладки. Ведь ты не любил, когда я была растрепанная, и ручки всегда чистенькие. Здесь все удивляются, что у меня маленькие руки и ноги, и потому называют die kleine gnädige Frau. Устроилась я здесь очень хорошо. У меня три высокие комнаты с парадной и грязный коридор. И с порядочной мебели за 8 р[ублей] с[еребром], и с дровами, и водой за стол плачу 6 р[ублей] с[еребром], за прислугу 2 р[убля] с[еребром]. Только мне ее не надо кормить. Значит, 25 р[ублей] с[еребром] в месяц мне очень довольно, и даже живу на 25 р[ублей] с[еребром] роскошно. Одно только не