все, что угодно. Маграт нащупала наличник, поднялась на ноги, после чего протянула руку туда, где, согласно предположениям, должна была находиться стена.
Там была полка. И свеча на ней. И коробка спичек.
«По крайней мере, – успокоила себя Маграт, стараясь не обращать внимания на бешено колотящееся сердце, – в этой комнате недавно кто-то был». Большинство жителей Ланкра до сих пор пользовались трутницами. Только король мог позволить себе заказывать спички из самого Анк-Морпорка. У матушки Ветровоск и нянюшки Ягг тоже были спички, только они их не покупали. Им их дарили. Ведьмы редко что-то покупают, обычно им все дарят.
Маграт зажгла огарок свечи и огляделась по сторонам, пытаясь понять, в какой части замка она оказалась.
– О нет…
– Так-так, – сказал Чудакулли. – Знакомое дерево.
– Заткнись.
– Кажется, кто-то утверждал, что нам нужно всего-навсего подняться по склону, – продолжал Чудакулли.
– Заткнись.
– А помнишь, когда-то мы гуляли по этому лесу, и ты позволила мне…
– Заткнись.
Матушка Ветровоск устало опустилась на пень.
– Нас водят по кругу, – констатировала она. – Кто-то решил подшутить над нами.
– Есть одна история, – сказал Чудакулли, – о двух маленьких ребятишках, которые заблудились в лесу, а потом налетели птицы и забросали их листьями. – В его голосе проступила надежда, так из-под кринолина выглядывает носок изящной туфельки.
– Да, ты прав, до такой глупости только птицы и могли додуматься, – фыркнула матушка и потерла виски. – Это все ее проделки. Эльфийские фокусы. Сбивать путников с пути. Она копается в моей голове. В моей настоящей голове. О, у нее есть сила. Она нас направляет. Заставляет бродить кругами. Делает это со мной.
– Может, ты просто задумалась о чем-то, вот и заблудилась чуток, – предположил Чудакулли, все еще не теряя надежды.
– Конечно, задумалась. Сосредоточишься тут, когда ты все время падаешь и несешь всякую чепуху! – рявкнула матушка. – Если бы господин Зазнайка Волшебник не поехал головой и не вспомнил то, чего на самом деле никогда не было, я бы здесь не торчала, а находилась бы в центре событий и знала, что происходит.
Она сжала кулаки.
– А может, и хорошо, что мы здесь? – примирительно сказал Чудакулли. – Такая чудесная ночь. Мы могли бы посидеть тут, на полянке, и…
– Ну вот, ты тоже поддался, – упрекнула матушка. – Все эти грезы, их-взгляды-встретились и прочая чушь. Не понимаю, и как ты удерживаешься на этой своей должности главного волшебника?
– В основном благодаря тому, что всегда заставляю кого-нибудь съесть кусочек того, что принесли мне, и каждый раз перед сном тщательно перетряхиваю постель, – ответил Чудакулли с обезоруживающей честностью. – А так заниматься особенно нечем, подписывай себе бумажки, покрикивай…
Чудакулли грустно вздохнул. Его надежды развеялись как дым.
– Ты, кстати, была удивлена, когда увидела меня, – пробормотал он. – Ты так побледнела.
– Побледнеешь тут. Видел бы ты себя со стороны – ты был похож на поперхнувшуюся овцу.
– Ты ни капли не изменилась. Просто поразительно. Не уступаешь ни на йоту.
Мимо пролетел еще один лист.
Чудакулли не пошевелился.
– Знаешь, – произнес он вполне спокойным голосом, – либо раньше срока наступила осень, либо в этом лесу живут птицы из моей истории, либо прямо над нами на дереве кто-то сидит.
– Знаю.
– Знаешь?
– Да, потому что, пока ты путешествовал по Улице Воспоминаний, я смотрела по сторонам. Их по меньшей мере пять, и они устроились прямо над нами. Как твои волшебные пальцы?
– Думаю, я смогу сотворить пару-другую шаровых молний.
– Не поможет. А как насчет вынести нас отсюда?
– Обоих – нет.
– Только себя?
– Вероятно, но тебя я здесь не брошу.
Матушка закатила глаза.
– Слушай, а ведь это правда… Все мужчины такие сентиментальные. Отваливай, старый пень. Меня они не убьют. По крайней мере, пока. А вот о волшебниках они даже не слышали никогда, поэтому зарубят тебя не задумываясь.
– Ну и кто сейчас сентиментальничает?
– Просто от тебя живого всяко больше проку. Ненамного, но все-таки.
– Особенно много проку я принесу, если сбегу отсюда.
– Это будет гораздо мудрее, чем оставаться здесь.
– Если я тебя сейчас брошу, то никогда себе этого не прощу.
– А я никогда не прощу тебя, если ты останешься, а не прощать я умею куда лучше, чем ты. Когда все закончится, попытайся разыскать Гиту Ягг. Попроси ее заглянуть в мою старую шкатулку. Она знает, что там лежит. И если ты сейчас же не уйдешь…
Рядом с Чудакулли в пень воткнулась стрела.
– Эти паскудники палят по мне! – завопил он. – Мне б сейчас мой верный арбалет…
– Вот и слетай за ним, – перебила его матушка.
– Правильно! Я сейчас! Я быстро!
Чудакулли исчез. Мгновение спустя на то место, которое он только что занимал, упала пара кусочков древней лепки, которой были покрыты потолки Ланкрского замка.
– Что ж, теперь он мне не помешает, – непонятно кому сказала матушка.
Она встала и обвела взглядом деревья.
– Ну ладно! – крикнула она. – Я здесь. Приходи, я жду! И убегать не собираюсь. Я здесь. Вся без остатка.
Маграт успокоилась. Конечно, он существовал. Он был в каждом замке. И, разумеется, им периодически пользовались. В пыли была протоптана дорожка от двери к вешалке, на которой висели несколько расплетающихся кольчуг. Рядом стояли пики.
Вероятно, Шон заходил сюда каждый день.
Это был арсенал.
Грибо спрыгнул с ее плеча и двинулся прочь по опутанным паутиной улицам в бесконечном поиске чего-нибудь маленького и пищащего.
Маграт, словно в оцепенении, последовала за ним.
Ланкрские короли никогда ничего не выбрасывали. По крайней мере, не выбрасывали ничего такого, что можно было как-нибудь использовать для того, чтобы кого-нибудь убить.
Здесь были собраны доспехи для людей, доспехи для боевых коней, доспехи для бойцовых псов. Здесь даже хранились специальные доспехи, предназначенные для воронов, хотя королю Гурнту Глупому так и не удалось осуществить свои планы по использованию военно-воздушных сил. А еще здесь было великое множество пик, копий, мечей, абордажных сабель, рапир, эспадронов, палашей, цепов, булав, дубинок с шипами и без оных. Все это свалили в одну большую кучу, которая там, где протекала крыша, превратилась в сплошной кусок ржавчины. Луки складывали в вязанки, на манер хвороста, не балуя особым уходом, – длинные луки, малые луки, луки-пистолеты, стременные луки и арбалеты. Невысокими горками валялись отдельные части порыжевших от ржавчины доспехов. На самом деле ржавчина была повсюду. В этом огромном помещении царствовал Смерть железа.
Маграт шла вперед, как игрушка с заводным механизмом, которая не может изменить направление, пока во что-нибудь не упрется.
Свет свечи тускло отражался от шлемов и нагрудников. Особенно жутко выглядели доспехи для коней. Висящие на гниющих деревянных рамах, они очень походили на скелеты и, подобно скелетам, наводили на мысли о смертности. Пустые глазницы слепо таращились на маленькую фигуру со свечой.
– Госпожа?
Голос донесся из-за двери, которая осталась далеко позади. Но эхо, словно одеяло, окутало Маграт, отразившись от древнего, разваливающегося оружия.
«Сюда им не войти, – подумала Маграт. – Здесь слишком много железа. Здесь я в безопасности».
– Если госпожа хочет поиграть, мы можем привести ее друзей.
Когда Маграт повернулась, свет свечи отразился от чего-то блестящего.
Маграт отбросила в сторону большой щит.
– Госпожа?
Маграт протянула руку.
– Госпожа?
Рука Маграт нащупала ржавый железный шлем с крылышками.
– Приходи танцевать на свадьбу, госпожа.
Руки Маграт сомкнулись на выпуклом нагруднике с шипами.
Грибо, который гонял мышь среди разбросанных по полу рыцарских доспехов, высунул голову из железной штанины.
Маграт менялась. Сначала изменилось дыхание. Минуту назад она задыхалась от страха и изнеможения. Затем несколько секунд ее дыхания не было слышно. Потом оно вернулось. Стало медленным. Глубоким. Размеренным.
Грибо увидел, как Маграт, которую он всегда считал мышкой, ни с того ни с сего принявшей человеческий облик, поднимает и надевает на голову шлем с крылышками.
Маграт знала все о силе головных уборов.
Мысленно она уже слышала грохот боевых колесниц.
– Госпожа? Мы приведем твоих друзей, чтобы они спели тебе.
Она повернулась.
Грибо поспешил скрыться в доспехах. Однажды ему довелось нарваться на чокнутую лисицу. Обычно Грибо расправлялся с лисами без пота и пыли, но у этой, как оказалось, были детеныши. Правда, узнал он об этом только после того, как загнал ее в нору. В том бою он потерял часть уха и много частей шкуры.
Взгляд у той лисицы был таким же, как сейчас у Маграт.
– Грибо? Иди-ка сюда, котик.
Развернувшись, кот попытался забиться в нагрудник. Но дальше отступать было некуда. Рыцарь закончился.
Эльфы рыскали по королевским паркам. Проходя мимо декоративного прудка, они убили в нем всех рыбок – просто так, потехи ради.
Господин Брукс, забравшись на притащенный с кухни стул, заделывал трещину в стене конюшни.
Он смутно чувствовал, что что-то происходит, но это касалось людей, а значит, имело для него второстепенное значение. Однако он отчетливо услышал, как изменился звук, доносящийся со стороны ульев. Сразу за этим послышался треск досок.
Один улей уже опрокинули. Рассерженные пчелы роились вокруг трех фигур, ноги которых топтали соты, мед и пчелиных деток.
Впрочем, смех сразу стих, когда за оградой появилась фигура в белой одежде и сетке от пчел. Фигура подняла длинную металлическую трубку.
Никто не знал, что именно заливал господин Брукс в свой опрыскиватель. В смесь входили табак, вареные коренья, обрезки коры и некие травы, о которых не слышала даже Маграт. Из трубки вылетела струя жидкости. Стоявшему в центре эльфу она попала между глаз и чуть задела двух его товарищей.