а Воплощенное Слово сказанным каждому, а себя — достаточно сведущей, чтобы проповедовать его на любом языке всем племенам и народам земли.
Мария Сибилла МерианМетаморфозы
В июне 1699 г., примерно в то же время, когда Гликль бас Иуда Лейб решалась начать новую жизнь в Меце, Мария Сибилла Мериан с дочерью Доротеей всходила в Амстердаме на борт судна, направлявшегося в Америку. Местом их назначения был Суринам, где они собирались изучать и зарисовывать насекомых (в том числе бабочек) и растения тропиков.
Пятидесятидвухлетняя Мария Сибилла Мериан пользовалась определенным авторитетом. Еще в 1675 г., когда она, молодая мать, жила с мужем в Нюрнберге, ученый художник Йоахим Зандрарт упоминал ее в своей «Немецкой академии», как он назвал книгу по истории германского искусства. Мериан не только хорошо писала акварелью и маслом, расписывала ткани и делала гравюры, не только умела очень натурально изображать цветы и насекомых, она была также естествоиспытателем, знатоком гусениц, мух, пауков и прочих подобных созданий. Добродетельная женщина и (несмотря на увлечение насекомыми) прекрасная хозяйка, Мериан, по словам Зандрарта, напоминала богиню Минерву[494]. Несколько лет спустя, когда она выпустила двухтомный труд под названием «Необычайное превращение и уникальный цветочный корм гусениц», нюрнбергская знаменитость Кристоф Арнольд воспел ее в стихах как искуснейшую женщину, превзошедшую многих великих мужчин. Ее работа была названа verwunderns, «изумительной»[495].
Затем, в 1692 г., Мария Сибилла Мериан приобрела иную известность, уже для других читателей. Разочарованный лабадист Петрус Диттельбах опубликовал сочинение о своих бывших товарищах по религиозной секте (радикальной протестантской общине в голландской провинции Фрисландии). Среди них была «женщина из Франкфурта-на-Майне», которая оставила в Германии мужа, художника Иоганна Андреаса Граффа, и переселилась к лабадистам в Виуверд. Когда Графф приехал забрать ее оттуда, руководители общины заявили ему, что верующая Мария Сибилла может считать себя свободной от брачных обязательств по отношению к нему, неверующему. Не допущенный на территорию общины, муж некоторое время прожил вблизи нее, занимаясь зодчеством, после чего уехал домой. Диттельбах сообщает, что, по слухам, муж собирается порвать матримониальные узы, и действительно, почти одновременно с выходом из печати книги Диттельбаха «Закат и упадок лабадистов» Графф обратился в нюрнбергский муниципалитет с просьбой о расторжении брака с Марией Сибиллой для заключения нового[496].
Все это предполагает крутые повороты в судьбе художницы и натуралиста Марии Сибиллы Мериан. Но ее ожидали и другие перемены. Она вернулась из Америки со множеством образцов, издала грандиозный труд «Метаморфоз суринамских насекомых», дополнила книгу «Европейские насекомые» и заняла важное место среди амстердамских ботаников и прочих естествоведов (а также коллекционеров), которое осталось за ней до самой смерти, последовавшей в 1717 г.
В общем, жизнь, насыщенная событиями и приключениями, а с другой стороны (как и в случаях с Гликль бас Иуда Лейб и Мари Гюйар дель Энкарнасьон) — прошедшая под сильным влиянием религии, хотя протестантское странствование Марии Сибиллы протекало по собственному, необычному маршруту. Если Гликль и Мари черпали силы в письменной речи, то Мериан помогало ее искусство, ее работа по наблюдению и отображению природы. Эти занятия способствовали созданию у нее четкого представления о самой себе и о других, в том числе об иноземцах и иноплеменниках. Зато создать достоверный образ Марии Сибиллы Мериан сложнее, поскольку она не оставила ни своей биографии, ни исповедальных писем, ни автопортрета. Вместо всего этого приходится довольствоваться выявлением ее «я» в энтомологических сочинениях, дополняя картину обращением к окружавшим ее ландшафтам и людям, из чего перед нами предстает женщина любознательная, волевая, скрытная, разносторонне одаренная, движимая по жизни со всеми ее религиозными и семейными перипетиями страстным желанием познать красоту и взаимосвязь в мире природы[497].
Мария Сибилла Мериан родилась в 1647 г. в вольном имперском городе Франкфурте-на-Майне в семье художника и издателя Маттеуса Мериана Старшего и его второй жены Йоханны Сибиллы Хейм. Маттеусу при рождении дочери шел уже шестой десяток, и он был известен по всей Европе своими гравюрами с изображением городских и сельских пейзажей, научными трудами, а также изданием иллюстрированных выпусков «Великих путешествий» (отчетов об экспедициях в Новый Свет), печатать которые за много лет до этого начал его первый тесть Теодор де Бри[498]. Отец умер, когда Марии Сибилле исполнилось всего три года, и вскоре мать снова вышла замуж. Ее вторым супругом стал вдовец Якоб Маррель, художник, писавший натюрморты, гравер и торговец произведениями искусства[499]. Между тем единокровные братья Марии Сибиллы, Маттеус Мериан Младший и Каспар Мериан, уже тоже заявляли о себе как граверы, издатели и художники: выпускали по стопам отца книги ведут (топографически точных городских пейзажей), изображали торжественные церемонии вроде коронации во Франкфурте-на-Майне императора Леопольда I и брались за многое другое[500].
И Маттеус Мериан Старший, и Якоб Маррель имели франкфуртское гражданство (Bürgerrecht), так что Мария Сибилла тоже могла впоследствии заявить о своем праве на него. Не принадлежа к властвующей элите города, куда входили представители патрициата, доктора правоведения и крупные банкиры, отец и отчим Марии Сибиллы были тем не менее зажиточными людьми, пользовались хорошей репутацией и как художники стояли во франкфуртской сословной иерархии значительно выше своих собратьев по ремеслу[501]. И все же кое-что связывало Мериана и Марреля с евреями из городского гетто (среди которых был брат Хаима Хамеля — Исаак) и с осевшими во Франкфурте иностранцами — это была связь не по положению, не по закону, но по воспоминаниям и опыту прошлого. Оба были иммигрантами, как была приезжей и мать Марии Сибиллы: Маттеус родился в Базеле, Йоханна Сибилла происходила из валлонской семьи, которая покинула Нидерланды и переехала в близлежащий Ханау, а Маррель, хотя во Франкфурт перебрался еще его французский дед, сам родился во Франкентале, провел много лет в Утрехте и лишь потом осел в городе на Майне[502]. По этому космополитизму Мерианы и Маррели напоминали скорее семейство Гликль, чем Гюйаров и Мартенов с их сугубо туренскими корнями.
Почти все художницы начала нового времени родились, подобно Марии Сибилле Мериан, в семьях живописцев или других людей искусства. Только в таком окружении их способности бывали замечены и получали возможности для развития, невзирая на распространенные в ту пору взгляды о губительном воздействии на талант женского темперамента[503]. И все же художниц воспитывали несколько иначе, чем их братьев. Одно из отличий не играло для Марии Сибиллы никакой роли. Женщин традиционно не допускали к писанию крупномасштабных исторических полотен, а также к изображению обнаженной натуры, но ни Мерианы, ни Маррели не занимались ничем подобным. Хотя мать обучала ее и сводную сестру вышиванию, это не мешало Марии Сибилле под руководством отчима и наравне с его учениками мужского пола учиться рисованию, писать натюрморты, осваивать акварель и офорт.
Со вторым отличием было хуже: художников-мужчин посылали образовываться в другие страны, города и мастерские. Маттеус Мериан Младший побывал в Амстердаме, Лондоне, Париже, Нюрнберге и Италии, Каспар не намного отстал от него[504]. Иоганн Андреас Графф приезжал из Нюрнберга учиться у Марреля, а перед своей помолвкой с Марией Сибиллой, оставив Аугсбург, несколько лет работал в Венеции и Риме. Когда у Марреля захотел учиться рисовать цветы одаренный юный франкфуртец Абрахам Миньон, Якоб отослал его в Утрехт к одному из собственных наставников, Яну Давидсу де Хеему[505].
Мария Сибилла Мериан, как и прочие дочери художников, была этого лишена. Хорошо хоть во Франкфурте не было недостатка в наглядных пособиях — у Якоба Марреля и у Мерианов были богатейшие собрания книг, гравюр и живописи[506]. Во Франкфурте Марии Сибилле оказалось также доступно и нечто более скромное, а именно гусеницы. Ее братья еще в 1653 г. делали иллюстрации к «Естественной истории насекомых» Яна (Иоганна) Йонстона, однако они больше срисовывали картинки естествоведов прежних времен, чем работали с натуры[507]. Зато живые гусеницы могли попадаться в мастерской Якоба Марреля, потому что он часто изображал на своих картинах не только цветы, но и гусениц, бабочек и других насекомых и, возможно, иногда делал эскизы и даже писал их на натуре или с живых экземпляров у себя в ателье[508]. Кого-кого, а гусениц найти было нетрудно: живший во Франкфурте брат Якоба занимался торговлей шелком; конечно, он не сам разматывал коконы (это была женская работа) и все же мог в любой момент раздобыть личинки у тех, кто имел дело непосредственно с шелкопрядом[509]. Как бы то ни было, Мария Сибилла впоследствии скажет, что принялась за наблюдения в тринадцать лет: «С самого юного возраста меня интересовали насекомые. Начала я с шелкопрядов в моем родном городе, Франкфурте-на-Майне; потом я наблюдала за гораздо более красивыми бабочками, которые выводились из других видов гусениц. Это навело меня на мысль собирать всех доступных мне гусениц и изучать их превращения… а также совершенствовать свое художественное мастерство, дабы зарисовывать их с натуры, передавая истинные цвета»