Мы остались вдвоём в повисшей тишине, она до жути щекотала нервы, и ведь никто из охранников даже носа не показал.
Какие выдрессированные ребята!
Меня потряхивало от того, что нагородила и того, что Хан был на пике взорваться и меня убить. Чувствовала это всеми фибрами души, и она тщедушненько трепетала.
И сердце отчаянно колотилось, перед глазами плыло от ужаса.
А когда дверь за Каримом захлопнулась, я, точно очнувшись ото сна, вздрогнула и тихо протянула:
— У-у-у, — мысленно руки потирала. Моя игра сработала, как бы о ситуации не думал Хан. Да, перегнула палку, но зато мой план сыграл! Я избавилась от жениха…
— Закрой, мать твою, рот! — с рыком, опять обрушил ладони на стол Хан. Дышал жадно и глубоко, меня глазами уже давно расстреляв. — Твой рот — помойка…
— Думается мне, это не так страшно, как ваши «мужские» поступки, — задумчиво пробормотала. — И что я такого неправильного сказала? — уже без насмешки, но всё с тем же сарказмом. — Мне правда стало интересно, как он собирался на меня взбираться? Я не покладистая кобыла — залезай и скачи. А он такой нежный, ранимый… Куда ему со мной тягаться, если даже в словестной баталии уступает?..
Вот тогда я выпорхнула со своего места. Не по собственному желанию — даже не поняла, как и что случилось. Хан, точно тигр ко мне метнулся, его стул грохнулся на пол. Я ещё смаргивала эту картинку, а уже была на столе. Между ног маньяк, держащий меня за горло. Так крепко, что накатила панике, но я не билась истерично — лишь вцепилась в запястье карательной руки, понимая, что меня от смерти отделяло только одно мгновение.
Хан возвышался надо мной. Разъярённый, грозный, готовый убивать. И я текла… Я, чёрт возьми, дрожала от желания.
И ждала!
Затаив дыхание, ждала!
Хан дьявольским взглядом облизал моё лицо, стопорнув на губах:
— Тебе точно семнадцать? — хрипло отчеканил, тараня мраком глаз.
— Это… имеет значение? — сбивчиво уточнила, облизнув в миг обсохшие губы. — Твоему члену точно плевать! Он твёрд… и упирается в мою промежность. Заметь, не впервой. Я не ханжа и не поборница законов, но прослеживаю извращённую закономерность. Так что, какая на хрен разница, малолетка я или нет? Тут главное «я тебя возбуждаю»! Нравятся дерзкие девочки? Грубые. Непослушные… Грязные на язык? — шипела, уже расцарапав звуком глотку от усилия, потому что хват руки Хана усиливался.
Я рисковала намерено, ведь получала истинное наслаждение от нашей стычки. И продолжала нарываться, даже если это будет последнее в моей жизни. Потому что уступить не могла! Мне хотелось этого козла! Так хотелось, что я уже горела, изнывала… чего никогда не испытывала до Хана. Моё тело ломило от желания. Я точно гитара с натянутыми струнами, каждая из которых вибрировала от напряжения.
Меня потряхивало от похоти: грудь стала чувствительной, между ног нестерпимо подсасывало, и там было так влажно, что я качнулась, мечтая заполнить пустоту в себе… вышло не специально. Тело само реагировало на мужика и тянулось, вымаливая ласки, даже если она будет через боль.
— Ты исчадие ада! — сквозь зубы процедил Хан, его горячее дыхание коснулось лица.
Я кивнула, согласная на всё, ещё и ногами обвив Хана, уже подрагивая от того, как он близко. Я бы прокляла себя за такую развратность, за слабость перед этим мужиком! Перед врагом и его влиянию на неопытную меня, но в тот момент была такая же жертва химии, как и он…
— В этом вы с сыном тоже разные! — обронила чуть слышно, впитывая каждый миг нашей близости и пытаясь сообразить, что делать и как выкручиваться дальше. — Вот и представь, как мы с ним будем вместе… в его постели… — на секунду умолкла, потому что пальцы на глотке уже почти лишали меня сознания, а рука, сжимающая мою несчастную ягодицу, грозила оставить на ней пожизненный оттиск.
— Он у тебя тихий, спокойный… — едва цеплялась за реальность. — Не любит дерзости. Не выносит отказа. Отпора и сопротивления. Он не насильник, как ты… — хмыкнула натужно, чёрные кляксы перед глазами смаргивая. — Даже боюсь представить, кто ему даст… — а потом меня переклинило, как щелчок в башке — и я утону во мраке глаза Хана, склоняющегося ко мне. Так близко, что его гневное дыхание от жадности ртом хватала, и губы его чувствовала на своих, как никогда мечтая о поцелуе, ведь горела в адском огне.
— Если только трупы…
Хан утробно рыкнул, и в следующую секунду меня, точно тряпичную куклу, сдёрнули со стола. Я туго соображала, что происходило, а обзор снова поменялся. Ориентиры сдвинулись, а меня крутанули лицом к столу и грубо прогнули…
Глава 17
POV Даниила/Дань
Придушил он меня умело и одурманивающе. Я, как вялая рыба, выброшенная на берег и уже подыхающая без воды. Головой мотала, ногами и задом взбрыкивала, слушая гулкое эхо в башке и пытаясь сообразить, что же происходит?!
Нет, смутно понимала, что границу всё же переступила. Нарвалась, спровоцировала и сейчас заслуженно огребала. Только близость с этим Зверем меня тоже делала ненормальной: сбивала с толку, волновала и отупляла. Меня лихорадило от страха и возбуждения.
Так что мы оба — в равных неравных условиях!
— А ну пусти! — рьяней боднула задом, намереваясь обернуться, да Хан меня рукой в спину по столу распластал, не позволяя подняться. Яростно пыхтел, судя по звукам… справляясь с ремнём?!
Лишь когда он с гулким вжиком покинул шлёвки, сознание прояснилось. Аж ослепило от ужаса.
Ох ты ж?! Сейчас меня поимеют! Напросилась! Нарвалась! Теперь Хану похрену до моих отмазок: на возраст, школу, девственность…
Допекла мужика.
Отымеет по полной. Мои слёзы его не остановят, а псы, верные ему, не прибегут на помощь, хоть глотку сорви.
Лежала, прогнутая на стол, руками истерично шлёпала, пытаясь ухватить что-нибудь для защиты, но ладони лишь по пустоте лупили. Отчаянье накатывало всё сильнее, Хан за спиной уже жаром гнева меня палил. И тогда я взбрыкнула, не желая оказаться под насильником послушной и тихой жертвой. Если уж нарвалась на грубость — буду воевать за себя и дальше. До последнего!
— Пусти! Урод! — просипела, потому что горло резало от сухости. — Маньяк! Извращенец! — вопила-хрипела, извиваясь точно змея, но из крепкого хвата освободиться не получалось. — Пусти! — взвизгнула истеричней, когда он без нежности, дёрнул меня к себе, прокатив по столу, а мой зад к себе ближе подгоняя, а потом рывком за волосы прогнул:
— Отпущу. Только урок преподам. Если первый не усвоила, дам другой! — рычал зверем на ухо, а я уже ослепла от откровенных картинок, что застыли перед глазами. Как его член в мою промежность упирается. Грубо врывается. Как боль меня пронзает. Как воплю, кровью истекая, а маньяк долбиться в меня, разрывая всё сильнее.
Слёзы отчаянья и ярости побежали по щекам, я прикусила губу, дав себе клятву не проронить ни слова. Насилие — не смерть! Потом… оклемаюсь и убью тварь! За то, что осквернил меня. Что мои девичьи надежды разрушил. Что обвинил невиновную, казнил, не слушая доводов!
Затаилась, натянутая как струна, уже ощущая, что меня вот-вот… Но стон всё же сорвался — сдавленный, шокированный, глухой, проглоченный аккурат с хлестким шлепком ремня по моему заду. Это было неожиданно и обжигающе неприятно. Так неприятно, что слёзы брызнули против воли. Я губу закусила сильнее, чтобы одна боль перекрыла другую.
И так удар за ударом, шлепком за шлепком, но с каждым всё острее и ярче. Всё резче и ядовитей меня кусала «змея». Кожа пылала, а ремень оставлял своим жалом всё новые очаги возгорания.
Меня встряхивало от каждого шлепка. Я продолжала глотать всхлипы и стоны, а во рту сладость. От звона в ушах глохла. И сердце чуть не выпрыгивало в ожидании следующего удара, и вместе с ним отбивало яростный громкий дробный стук в груди.
Порка — унижение хуже не придумаешь…
В очередной раз замерла — та самая секунда «до» тянулась. Я даже зажмурилась в ожидании, но удара не последовало. Рука, крепко держащая мои волосы в кулаке, ослабила хват, и моя голова обессиленно склонилась. Я бы глотнула воздуха, но горло сдавливала невидимая удавка, лёгкие болели от долгого воздержания без кислорода.
А потом я вздрогнула — тяжёлая, крупная, шершавая ладонь Хана скользнула по позвоночнику, медленно вычерчивая дорожку вниз, пока не остановилась на пылающей в огне ягодице. Подрагивающей рукой огладил мою разнесчастную задницу, словно пытался собрать ту боль, что причинила другая рука.
И я зашипела, преисполненная лютой обидой:
— Неужто ещё не кончил, изврат Ханович?
За спиной шумно всхрапнули.
А из меня обида и гордость выплёскивались ядом:
— Нет? Тогда продолжай, — сглотнула шершавым горлом. И вновь губу закусила, когда ягодицу ошпарила безжалостная ладонь. И вздрагивала каждый раз, когда она звучно опускалась на мою измученную плоть. Это было мерзко, аморально и неправильно, но я… почти кончала.
Боль от шлепка сменялась приятным жжением, прогоняющим сотни разрядов по телу. Лоно судорожно сжималось, извергая жидкость на трусики, которые промокли насквозь. Это была до отвращения приятно. Это было до слёз сладко.
Я уже точно знала, что хочу его убить!
Экзекуция была короткой. Я едва не выла, раздираемая противоречиями: готовая сдаться и заорать, как мне больно, признаться и молить меня трахнуть. И чуть было не озвучила что-то из этого, но за спиной сдавленно выдохнул Хан, точно конь, буйство выплёвывая, а потом меня опять крутанули к себе лицом.
На ногах не устояла — они подкосились. Я едва не навернулась, почти скатившись на пол, но мужик меня придержал за ткань платья на груди. Пока собирала крошево мыслей и выискивала слова пооскорбительней, будто ничего не вешу, рывком вернул на стол и я непроизвольно всхлипнула, не ожидав такой боли в пятой точке.
Глянул свирепо и, дотошно обшарив лицо, опять на губах остановился.