ым препятствием, камнем преткновения в предстоящих ей переговорах с цареградским патриархом вселенской церкви.
— Мне очень приятно видеть столь важную миссию в моем дворце, хотя я не могу предположить, каковы цели вашего посольства.
Неплохо искушенная в политических делах, Елена простым дипломатическим шагом сразу дала понять, что можно без проволочек приступать к главному. И Калликст понял ее.
— По поручению державного и святого нашего самодержца императора Иоанна миссия наша прибыла сюда, превозвышенная деспина, в тяжкие часы для богохранимого и богоспасаемого Константинополя, чтобы выразить пожелание наше о союзе с твоим государством, ибо те же враги, что угрожают нам, угрожают и вам. А посему единоверцы должны быть едины в борьбе с общим врагом, в борьбе с варварами.
— И каковы же будут условия нашего единения?
Калликст на мгновение задумался, не сводя глаз с Елены. Внезапно ему стало трудно дышать, дыхание спирало, перед глазами поплыли радужные круги. Такое случалось с ним в последнее время довольно часто, и он знал, что через несколько секунд это пройдет. Наконец тихим голосом он произнес:
— Мы сделали к вам первый шаг. Мы сами сделали… — Он замолчал, давая понять этой неоконченной фразой, что смысл его ответа заключается именно в ней.
Царица медлила. Она не знала, что ей ответить. Ведь пока Калликст не ставил никаких условий. С надеждой она взглянула на приближенных, затем на отцов церкви. Все молчали, то ли сами будучи в затруднении, то ли предпочитая все бремя переговоров и решений возложить на Елену. Ну что ж, в таком случае она готова ответить.
— Насколько я понимаю, речь здесь в первую очередь будет идти о нашей патриархии, святой отец.
— Точнее, о примирении сербской патриархии с патриархией цареградской, — поправил царицу молчавший до сих пор Углеша.
— Однако как мы можем решать подобный вопрос без присутствия его святейшества патриарха Саввы? Его святейшество уже извещен о прибытии вашей высокой миссии и должен явиться в Серры со дня на день. Согласен ли ты дожидаться его, святой отец?
— Я нахожу это весьма важной причиной и потому буду ждать, превозвышенная деспина. Однако смею ли я надеяться на твою поддержку в решении всех наших вопросов?
Что могла на это ответить Елена? Ее положение было ныне весьма и весьма шатким, несмотря на ее авторитет. И она это понимала. Священство уже не раз подталкивало ее саму сделать этот первый шаг к примирению. Церковная реакция в пользу цареградской церкви и против сербской патриархии нигде не могла быть более сильной, чем здесь, в области Серр, Драмы, Крстополя и Святой горы, ибо то были исконные греческие земли, да к тому же политические и церковные настроения в данный момент тесно переплелись.
— Я постараюсь сделать все, что будет в моих силах. — Елена встала, давая этим понять, что аудиенция окончена.
Первосвященники цареградские поклонились и вышли.
По истечении нескольких дней прибыл в Серры патриарх сербский Савва, но переговорам не суждено было продолжиться — сбылось предсказание святогорского провидца-отшельника. Калликст, а с ним и еще несколько посланцев Иоанна Палеолога умерли неожиданно, причем от разных болезней. Воистину, фортуна отвратила свой лик от Константинополя.
Елена приказала похоронить Калликста со всеми почестями в митрополии Серрской и на все просьбы цареградских служителей церкви позволить перенести мощи старца в монастырь на Атосе отвечала:
— Мне необходима его защита, а потому и мощи старца останутся здесь.
Однако в большей части всех несчастий, выпавших на долю Византии, виновата была она сама, точнее, ее монархи. Турки-османы после окончательной своей победы в Малой Азии вызваны были самими византийцами участвовать в их внутренних распрях. Узурпатор константинопольского престола Иоанн VI Кантакузин и преследуемый и теснимый им законный император Иоанн V Палеолог попеременно спешили воспользоваться их помощью. Первый, чтобы поддержать свои притязания, выдал малолетнюю дочь свою за престарелого султана Орхана; второй, предупреждая на будущее время их вражду, предложил свою дочь сыну и наследнику Орхана Мурату. Иоанн Палеолог и Орхан дали друг другу ручательства в том, что сын Орхана, женившись на дочери императора, будет его зятем, а также в том, что между ромеями (то есть греками) и турками-османами будет постоянный и неразрывный союз. Родственный союз императоров византийских с османами и открыл дорогу непрестанным их вмешательствам в дела византийские. В то время как византийские политики, бросив христиан в жертву наемным полчищам, кичились тем успехом, с каким удалось им минутно распоряжаться услугами турок, последние, упрочив окончательно свое владычество в Малой Азии, начали селиться в Европе с согласия императора-узурпатора Кантакузина. Более того, он просто требовал, чтобы турки с женами и детьми переселялись на Балканы, пытаясь тем самым насолить зятю и воспитаннику своему, Иоанну Палеологу, и тем из сербов и болгар, кто захотел бы помогать императору. Не веря своим соплеменникам, ставя их в один ряд с врагами своими, Кантакузин часто произносил слова из Святого Писания: «И так призову народы, и они меня прославят», — радуясь готовности турок услужить ему. Но турки, убедившись, что могут не только грабить, но и господствовать, мало-помалу из союзников превращались в повелителей.
23 сентября 1363 года умер от чумы князь Воислав Воинович, оставив своей вдове Гоиславе и двум сыновьям огромные владения, которые лишь формально принадлежали сербской короне. Смерть остановила и прекратила его завоевательный порыв, но и то, что оставалось после него, было необозримо.
Но время неумолимо. Смерть одного человека выдвигает на его место другого. Так, место князя Воислава быстро занял чельник Вукашин. Хотя его возвышение и началось еще при жизни Воиновича, нельзя сказать, что он уже тогда стал первым человеком при дворе Уроша, хотя, бесспорно, без его советов Урош не решался ни на что. Мощь и сила феодала измерялись в то время размером его владений. А размер владений Вукашина (даже в пору его зенита) уступал владениям Воислава, хотя у чельника были такие крупные города, как: Призрен, Скопле, Прилеп, Охрид, Приштина и Ново Брдо.
С 1364 года главной силой при дворе царя Уроша стал Вукашин, а при дворе царицы Елены (постригшейся в монахини и принявшей имя Елизаветы) — его младший брат Углеша. Сила братьев Мрнявчевичей заключалась и в их разветвленных семейных связях. Благодаря им они имели влияние (а значит, и союзников) на огромной территории. Углеша был женат на Елене, дочери наместника Драмы кесаря Воихны. Вукашин выдал свою старшую дочь Оливеру замуж за Джюраджа, старшего из братьев Балшичей, господствовавших в Зете. Старший сын Вукашина Марко был женат на дочери властелина Радослава Хлапена, наместника Бера и Водена. Все это, разумеется, делалось не сразу, а постепенно. А потому и возвышение Вукашина ни для кого не стало неожиданным, хотя для многих оно было нежелательным. И молодые, завистливые и амбициозные великаши сербские стали высказывать Урошу свое неудовольствие этим возвышением, грозя отвернуться от него. Но слабовольный царь, которого уже тогда нарекли Урошем Безумным, ничего не мог поделать. Ведь со смертью князя Воислава он лишился поддержки самого сильного великаша, и ему нужна была новая опора, каковой и стал Вукашин, высокий седой великаш с глубоко посаженными глазами.
Воислав и Вукашин как бы противостояли друг другу, не давая сопернику развернуться в полную силу. После смерти Воислава подобного ему противостоящего великаша не нашлось. Не было, значит, у Вукашина и достойного соперника. Это понял даже Урош. В 1364 году царь дарует Вукашину самый высокий титул — деспота, на что набиравший силу князь Лазарь Хребелянович бросил царю: «Смотри, царь, как бы сей старик не утащил тебя за собой в могилу». Тогда еще князь Лазарь не знал, что слова его были пророческими. Но Урош, смеясь, только отмахивался рукой.
Весной 1365 года умер последний царь единого Болгарского царства Александр, родной брат Елены Душановицы. По завещанию он разделил Болгарию на три части и каждую отдал в управление одному из своих сыновей. Сыновья поклялись жить и царствовать в дружбе. На похороны Александра приехала и царица Елена. Вернувшись домой в Серры, она почувствовала усталость. Она поняла, что и ей пора уходить на покой. Призвала к себе любимца своего, великого воеводу Углешу Мрнявчевича. В последнее время откровенно разговаривать могла она только с ним.
— Вот и брат мой, любимый шурин покойного супруга моего, Стефана Душана, отправился на свидание с ним, а мою душу Бог никак не призовет к себе. Даже покровительство Калликста не помогает.
— Это говорит о том, матушка, что Господь Бог считает тебя более нужной для дел земных, — склонил голову перед ней Углеша.
— Ох, какие уж там дела, — отмахнулась царица-монахиня. — Стара я стала для них. Десять лет минуло после смерти мужа. Пора и честь знать. По мне, ряса монашеская более достойна, нежели платье царское.
Углеша начал понимать, к чему клонит Елена, но боялся услышать имя наследника, потому и пытался уговорить ее остаться. Он не чувствовал себя еще полноправным хозяином в Серрах, но Елена, словно разгадав его мысли, успокоила его.
— Я послание написала царственному сыну моему Урошу, дабы приласкал он тебя рукой своею и дабы считал он тебя отныне полным наместником своим в Серрах.
Углеша пал перед нею на колени и поцеловал полы монашеского платья царицы.
— Как возблагодарить мне тебя, матушка, за благодеяния твои?
Елена-Елизавета улыбнулась и положила маленькую ладонь свою на крупную голову Углеши.
— Господа Бога нашего благодарить надобно, не меня. А теперь иди, сын мой, оставь меня одну. Дай довершить дела земные пред тем, как удалиться в стены монастырские.
Углеша поднялся с колен, поклонился и вышел.
Урош внимательно прочитал хрисовулю матери и задумался. Что же, судьба такова! Он укрывался за спиной Вукашина, а мать его — за спиной Углеши. А идти супротив судьбы Урош не мог. В августе 1365 года Урош подписал указ о даровании Углеше, сыну Мрнявы, титула деспота. Но поскольку два родных брата не могли носить этот титул одновременно, то Вукашин должен стать… королем. Только это звание (разумеется, после императора) было выше титула деспота. Таким образом, Вукашин стал при Уроше тем, кем был сам Урош при своем отце Душане — соправителем. Но так было только на бумаге. На самом деле все обстояло иначе.