Император на мгновение скривился, будто его пронзила острая зубная боль.
— Так ли это, деспот?
Андрей промолчал, лишь кротко опустил глаза. Иоанн не стал добиваться ответа, ибо это и для него не было секретом. Он медленно прошелся по залу, крепко задумавшись, затем снова сел и на минуту прикрыл глаза. Наконец едва заметно улыбнулся, пропуская улыбку в себя, пряча ее от присутствующих. Это означало, что он принял решение. Какое? Все ждали слов императора. Однако он произнес совсем не то, что все жаждали услышать.
— Я благодарю вас, мои верные подданные, за советы. Я приму их во внимание, когда буду решать вопрос о будущем нашего отечества. А теперь оставьте меня наедине с моими мыслями и хранителем тайн и печати.
Недоуменно пожимая плечами, но соблюдая ритуал и церемонию, все вышли. Остался только хранитель печати. Он один только мог сейчас услышать то, что было на некоторое время закрыто для других ушей. Уж он-то знал наверняка, что император принял решение.
Да, император принял решение. Однако оно было настолько неожиданным, что обескуражило даже привыкшего ко всему державного хранителя печати и логофета: взвесив советы всех трех партий, отчаявшийся император Иоанн V Палеолог решил, что, не предпочитая ни одного, можно воспользоваться ими всеми. Посредством духовенства он приказал скрепить союз с Сербией, точнее, с Восточной Македонией, подчинявшейся деспоту Йовану Углеше, подтвердив самостоятельность ее церкви при условии вечного мира и взаимной защиты. Посредством сторонников деспота Андрея он начал переговоры с турками о неприкосновенности остальных византийских областей. Вняв, наконец, предложениям о помощи латинян, решил сам отправиться на Запад с тем, чтобы посетить папу римского и других влиятельнейших в то время лиц в Европе.
Однако, прежде чем отправиться в вояж по Европе, Иоанн написал послание своему родственнику, савойскому принцу Амадею, сыну Анны Савойской, происходившей из рода Палеологов, в котором просил о помощи. Амадей Савойский, единственный, кто без всяких обещаний помог византийскому императору и прислал ему свое войско, которое и отвоевало у турок в 1366 году город Галлиполи, оказавшийся захваченным двенадцать лет назад в числе первых балканских городов. Архиерей Павел, прибывший вместе с войском принца Савойского, был рукоположен на епископство в этом вернувшемся в лоно Византии городе.
Благодаря усилиям патриарха Филофея и деспота Углеши произошло, наконец, частичное, как бы сейчас сказали — сепаратное, примирение сербской и вселенской константинопольской церквей, заключившее тем самым и политический союз двух государств.
В 1369 году принц Савойский вновь прибыл на своих кораблях в святой Константинополь, да не один, а с посланником папы Урбана V, тем же самым архиереем Павлом, уполномоченным вести переговоры с императором о воссоединении церквей и в связи с этим о необходимости созыва нового, первого после далекого 1054 года и восьмого по порядковому номеру Вселенского собора. Папа римский, кажется, внял мольбам Византии о помощи. И в июне этого же года патриарх константинопольский разослал всем архиепископам, митрополитам и патриархам вселенской православной церкви длинное послание с просьбой, отложив все свои дела, прибыть через два года в Константинополь, чтобы принять участие в этом примирительном Вселенском соборе.
Но пока этот собор подготавливался, император Восточной Римской империи, подстегиваемый тяжелой политической ситуацией, собирался лично посетить Европу.
Оставив править в свое отсутствие в Константинополе своего сына и престолонаследника Андроника, Иоанн V Палеолог в осенние дни 1369 года отбыл, наконец, в свое неблизкое и ставшее для него роковым путешествие по странам католической Европы. Первая остановка была, как и предполагалось, в независимой Республике Венеция, чей флот тогда господствовал не только в Адриатике — с ним вынуждены были считаться все страны Средиземноморья. Во-первых, Иоанн предполагал и здесь заручиться поддержкой если не военной, то хотя бы материальной. Во-вторых, в Венеции должны были оставаться корабли византийского императора до возвращения его сюда после посещения Европы. Переговоры в Венеции, однако, ни к чему не привели, так как венецианским купцам было известно, что генуэзцы не платят при въезде в Константинополь пошлину и имеют там торговые льготы. А Венеция в тот момент воевала с Генуей. Обещания Иоанна отменить пошлину и для венецианских купцов ничего не изменили, ибо венецианцы, помимо этого, требовали еще и полностью обложить пошлиной генуэзцев. Как ни тяжело было его положение, Иоанн Палеолог, разумеется, на это согласиться не мог.
Третья причина, побудившая императора остановиться в Венеции, была связана с деньгами. Как это ни смешно звучит, но у императора Восточной Римской империи такого количества денег, чтобы их хватило на дорогое путешествие, какое он нынче предпринял, не было. Поэтому он повелел продать церковные драгоценности, еще ранее отданные в залог венецианским банкирам. Более того, у него не оставалось другого выхода, как занять под большие проценты у тех же банкиров значительную сумму, способную покрыть расходы, необходимые в таком путешествии. Ссужая нищему императору деньги, купцы понимали, что Иоанн не в состоянии будет их вернуть в ближайшее время. Но они руководствовались в данном случае не столько экономическими, сколько политическими расчетами, ибо расправа с должником была у них короткой (невзирая на личности и национальную принадлежность!) — долговая яма.
По пути во Францию Иоанн заехал в Авиньон, а точнее, на Виллу Нуова, где лично встретился с папой и, после бесед с ним, дал устные и письменные заверения в своем подчинении папе взамен обещанной защиты. Иоанн соглашался с католической верой во всех спорных вопросах христианства, а также признавал папское первенство. Папа Григорий XI обещал ему помочь. Однако Иоанн V не учел того, что хотя папа и имел все еще неоспоримый и полный авторитет в латинском мире, но не обладал уже такой силой, как прежде, способной поднимать и бросать в крестовые походы на вероотступников и неверных целые народы и страны. В то время папа римский сам был игрушкой в руках французского короля.
Французский же король Карл V сразу дал понять императору константинопольскому, что он ему ничем помочь не сможет, так как сейчас занят делами более важными для жизни Франции, нежели угроза порабощения Византии, — он находился в непрестанных военных столкновениях не только с Англией, но и со своими вассалами.
Так ни с чем Иоанн Палеолог вернулся в Венецию. Тут-то и разыгралось неслыханное во всей истории человечества действо. К императору явились кредиторы и попросили его уплатить долги. Иоанн пообещал заплатить деньги сей же час, как вернется в Константинополь, ибо наличных денег с собою у него уже не осталось. Но все понимали, что, вернувшись на родину, в Константинополь (который, может быть, будет даже взят турками в самом скором времени), Иоанн с выплатой долгов торопиться не станет. Императору ответили, что он не уедет из Венеции до тех пор, пока не заплатит. Его корабли были блокированы. При этом венецианские заправилы не стеснялись в выборе слов и выражений. Что мог чувствовать император, когда его в глаза оскорбляли и унижали?! Иоанн послал письмо Андронику, но вскоре получил от него ответ, что денег своему отцу и императору он выслать не может. То ли действительно у Андроника не было денег, чтобы выкупить отца из долговой ямы, то ли властолюбие его (которое в полной мере проявится в 1373 году, когда он на некоторое время свергнет отца с престола) толкнуло Андроника дать такой ответ Иоанну? Оставалась единственная надежда на младшего сына Мануила, бывшего императорским наместником в Фессалониках. К нему Иоанн послал лично Димитрия Кидония. Мануил-то и помог отцу вырваться из долговой кабалы. 28 октября 1371 года Иоанн вернулся в Константинополь.
Вернувшись домой, озлобленный и исполненный недоверия к Западу, Иоанн решил принять сторону партии туркофилов. Первым делом, по их совету, он решил вернуть туркам Галлиполи. Узнав об этом, сербы прислали своих послов, предлагая сообща отражать общих врагов, прося родственных союзов и даже обещая деньги. Даже Димитрий Кидоний заключил, что «их должно почесть верными союзниками, потому что и они обижены варварами». Но Иоанн больше не слушал Кидония, он всецело доверился деспоту Андрею, заключил с турками союз, вернул им Галлиполи и в знак дружбы с султаном Муратом отдал ему в спутники своего сына Мануила.
— Так все наклонны к рабству и угодливости варвару, что если этот готов что взять, то эти еще готовее отдать, — только и смог после этого произнести Кидоний.
С этого момента набеги турок на Византию на какое-то время прекратились, и основное внимание султан Мурат смог теперь уделить захвату и присоединению к своей державе земель болгарских и сербских.
В 1366 году впервые во весь голос заявил о себе восемнадцатилетний жупан Никола, сын Алтомана, старшего брата грозного князя Воислава Воиновича. Он дал всем понять, что пришла пора мщения и возмещения ущерба, который ему нанес в свое время, воспользовавшись его сиротством и малолетством, дядя Воислав. Через два года жупан Никола перешел от слов к делу, и застонала земля от топота лошадей его ратников. Первый удар приняла на себя вдова князя Гоислава и двое ее сыновей, Добровой и Стефан. Владения жупана охватывали земли вокруг Рудника и Ужице с сербской частью среднего Подринья. Что и говорить, тесноватой была держава для такого честолюбивого и воинственного юноши. Дерзкий и вероломный, вспыльчивый и бесстрашный, Никола Алтоманович при любой возможности хватался за оружие, заставляя считаться с собой даже таких сильных соседей, как боснийский бан Твртко и сербский король Вукашин. Сын славных родителей — великого жупана Алтомана Воиновича и Витославы, дочери воеводы Младена, родоначальника Бранковичей, — он, конечно, вправе был рассчитывать на лучшую судьбу.