рабежами и насилием разного рода. Законник Душана не предвидел такие случаи, потому что их в те времена не было. Жупан Никола своими поступками осквернил звание рыцаря! Для него не существовало чести и достоинства великаша! А коли так, я предлагаю внести в Душанов Законник такую статью, как лишение подобных лиц рыцарского и великашского звания. И потому предлагаю жупана Николу отныне не считать нам равным!
Слова князя Лазаря прозвучали неожиданно для присутствующих. Но в них были верные мысли, и потому с ними было трудно не согласиться. После короткой паузы собор зашумел. Каждый высказывал свое мнение. Когда все утихло, поднялся со своего места дьяк, развернул папирусный свиток, на котором красными чернилами (какими отныне во всей Сербии мог писать только один человек — князь Лазарь Хребелянович) был начертан приговор Алтомановичу, заверенный большой золотой княжеской печатью. Согласно этому приговору, жупан Никола предавался в руки Стефана Мусича, в одном из монастырей во владениях которого он должен замаливать свои грехи. Ему в управление оставили небольшой клочок земли, способный содержать своего господина, дабы тот не дошел до полной нищеты. Вскоре после суда по тайному согласию князя Лазаря жупан Никола был ослеплен. На этом закончилась воинственная карьера амбициозного великаша. В ту эпоху победитель мог поступать с побежденным, как он считал нужным. Умер Никола в глубокой старости, в конце XIV века, слепым и полунищим.
В один из последних августовских дней, когда большая часть урожая была собрана и дни стали не такими напряженными, во дворе дома Живковичей появились двое мужчин — один старый, другой молодой. Оба высокие, статные. Но если в старике еще до сих пор были видны следы былой силы и удали (не знаком ли этой удали был шрам, рассекавший лоб старика от переносицы над правой бровью до самых волос?), то молодой был явно слабее и неискушеннее, хотя его крутые плечи и налитые мускулы также говорили о немалых богатырских возможностях. Оба были в нарядных синих штанах и чистых серых гунях[18], подпоясанные широким холщовым поясом с кинжалом на левом боку. Судя по твердому шагу, каким они ступали по незнакомому двору, намерения их были самыми решительными.
Отец Зорицы, словно давно ждал дорогих гостей, встретил мужчин у самых ворот и проводил до двери дома. В этот момент и увидела их Зорица, случайно взглянув в открытое окно.
— Матушка, посмотри, кого отец привел, — ничего не подозревающая дочь повернулась к матери.
Драгана выпрямилась, встала, поспешно спрятала кудель и поправила юбку.
— Сваты это, доченька. Отец и сын Младеновичи из Грбуши. — Драгана взглянула в окно, чтобы убедиться в собственной правоте, а когда повернулась снова к дочери, чтобы привести ее в порядок, вздрогнула от неожиданности: Зорица побелела и изменилась в лице. Боясь, как бы дочь не упала, Драгана обхватила ее за плечи и заглянула в мгновенно помутневшие глаза.
— Что с тобой, Зорка?
— Мне страшно, матушка. Я уж лучше скроюсь.
Едва Зорица успела выскочить в сени и забиться в самый темный угол, как Андрия широко распахнул двери своего дома и с самого порога зычным голосом произнес:
— Драгана! Принимай дорогих гостей. Сваты к нам пожаловали.
— Входите, входите, гости дорогие, — вышла навстречу Младеновичам Драгана. — Гостям мы всегда рады, а таким и подавно.
— Да славится имя Господне! Мир да благоденствие вашему дому, — поздоровался с Драганой старик Младенович. — Не в гости мы к вам пришли, а по важнейшему делу.
Едва за сватами закрылась дверь, Зорица выскочила во двор и садом, чтобы ее не увидели из окна, помчалась к соседнему дому, в котором жил брат Гргур со своей женой Милицей и двухлетней дочкой. Увидев растрепанную и побледневшую сестру, Гргур не на шутку испугался.
— Что случилось, Зорка? Ты вся какая-то… страшная.
— Гргур! — Зорица бросилась брату на грудь и разрыдалась.
Он обнял сестру, погладил по голове, а потом осторожно взял за плечи и отстранил ее.
— Что случилось, Зорка?
Зорица взглянула заплаканными глазами на могучего, славившегося во всей округе необыкновенной силой брата и понемногу начала успокаиваться.
— К нам пришли сваты…
— Правда? — обрадовался Гргур. — И кто же они!
— Младеновичи.
— Та-ак. Который из братьев?
— Не знаю. Там только старый Младенович и молодой…
— Знаю я эту семью. Шесть братьев, и все как на подбор, — улыбнулся Гргур. — Ну, и стоит из-за этого слезы проливать? Тебе уже шестнадцать лет, давно замуж пора. Вон моя Милица в твои годы уже и родить успела.
— Но я не хочу замуж… за Младеновича… Он мне не нравится.
— Почему?
Почему! Как же всем им объяснить, что есть у нее, у Зорицы, одна запрещенная любовь, за которую готова она идти и в огонь, и в воду. Нет, нельзя ей об этом ни полсловечка сказать, даже брату, иначе судьба ее решится в тот же миг.
— Почему? — переспросил ее Гргур. — Это хорошая семья. Не из бедных.
— Не знаю почему. Не нравится, и все. Я как его увидела, меня сразу в лихоманке затрясло. Лучше за нищего и бесправного какого пойти, чем за этого Младеновича.
Зорица одна, пожалуй, и умела найти дорогу к сердцу брата. Даже Милице, жене его, трудно было в чем-нибудь убедить Гргура, а Зорице это удавалось, и довольно часто. Может быть, потому, что любил он ее не братской, а скорее отцовской любовью — ведь он был старше ее на двенадцать лет и однажды, когда даже знахарка махнула на нее рукой, потому как ни травы, ни наговоры не помогали, только своим, одному ему известным способом он ее выходил от тяжелой болезни. С тех пор и Зорица ему платила тем же.
— Зря ты так, Зорка. Батюшка плохого жениха тебе не сыщет.
— Не люб он мне, Гргур, — снова прислонилась Зорица к большому и сильному телу брата.
— Что же я-то могу сделать, Зорка? Ведь в таких случаях все решает батюшкина воля.
— Но ведь и брат невесты имеет право вызвать будущего жениха на поединок.
Эти слова привели Гргура в замешательство. Не ожидал он такого от своей сестры.
Отличие совершеннолетних невест от несовершеннолетних состояло в том, что первые имели право воспротивиться родительской воле, если жених в чем-либо не угодил девушке. Бывало это, как правило, редко и самое большее — один раз. При повторном сватовстве девка, вновь отказывающаяся от жениха, выдавалась замуж насильно. Кроме этого, родственники совершеннолетней невесты могли непонравившегося жениха по своей ли воле или по просьбе невесты вызвать на поединок. Этим-то правом и хотела сейчас воспользоваться Зорица.
— Уж так сильно он тебе не люб? — Гргур заглянул Зорице в глаза.
Та вся вспыхнула и отвернулась.
— Глаза бы мои на него не смотрели.
— Ну-ка, пойдем, посмотрим. — Гргур, как бывало в детстве, взял Зорицу за руку и повел в отцовский дом.
И так же, как в детстве, Зорица послушно пошла за братом.
В дом, однако, Зорица входить не стала. Свернула в хлев подсыпать корму теленку и свиньям. А Гргур вошел как раз в тот момент, когда старый Андрия договаривался с Младеновичами о приданом.
— Тридцать динаров динаров даю за нее, отрез шелка и третью часть сада.
— Мы знаем, что у тебя и виноградник есть, — пытался увеличить приданое старик Младенович.
— Виноградник-то есть, — почесал затылок Андрия, — да он и так уж пополам разделен. Половина сыну теперь принадлежит.
— А вторую половину можно бы и еще пополам разделить, — настаивал Младенович.
Гргур глянул на молодого Младеновича. Это был Обрад, третий сын в семье. Он гордо восседал на табурете, то смотря себе под ноги, то разглядывая убранство дома Живковичей, то глядя в окно.
Андрия не мог согласиться с этим.
— Неужто вам и того, что я отдаю, мало?
— Однако же ты посмотри, какого юнака[19] я сватаю за твою дочь.
— Сила юнака познается в бою, а не в словесах пустозвонных, — не выдержал Гргур, которому не понравилась упрямая настойчивость Младеновича. — Пускай сразится сей юнак со мною в поединке, и, коли победит он в честном бою, тогда отдаст батюшка за Зорку половину виноградника, а коли проиграет… — Гргур улыбнулся и молча развел руками.
Зорица, уже давно сидевшая под открытым окном, прислушивалась к разговору (не могла же она упустить решающий в ее судьбе момент). Услышав слова брата, она неслышно захлопала в ладоши и послала брату воздушный поцелуй. Андрия же сначала посмотрел на Младеновичей, желая выяснить их первую реакцию на предложение сына, затем на жену Драгану, все это время молчавшую, и, наконец, на Гргура, чтобы убедиться в серьезности его слов и в решительности постоять за них. Однако Гргур всем своим видом показывал готовность выйти на поединок. Ведь так хотела Зорица, о чем он, разумеется, никогда не скажет ни отцу, ни матери, к тому же ему не нравилась слишком самоуверенная поза Обрада Младеновича, которую тот изменил лишь после решительных слов Гргура.
— Что же, так тому и быть, — произнес Андрия. — Если поединок будет за вами, вы получите все, что требуете.
— Мы согласны, — даже не повел бровью старик Младенович, настолько, видимо, он был уверен в успехе.
После этого оба Младеновича встали и, раскланявшись и перекрестившись, ушли. Андрия, как и положено хозяину, пошел их проводить. При этом никто не проронил ни слова. Радостно же возбужденная Зорица вбежала в дом, благодарно поклонилась брату и поцеловала его в щеку, а после этого бросилась к матери и расплакалась.
Началась подготовка к поединку. Младеновичи в какой-то степени рисковали, ибо не было еще ни одного человека в округе, который победил бы Гргура, сына Андрии, известного своей честностью, силой и ловкостью. Ведь еще несколько лет назад он был в числе личных дружинников деспота Углеши, а это уже говорит о многом. Однако и семья Младеновичей еще ни разу не выходила посрамленной из поединка. Благодаря победе в подобном поединке старший Младенович много-много лет назад добыл себе жену с хорошим приданым; и вот совсем недавно его старший сын оказался победителем в поединке с опытным и хитрым соперником. И все же для Гргура Обрад был слабоват и неотесан. Это было видно даже неискушенному в таких делах человеку. Поэтому вместо Обрада драться будет Милорад, второй сын Младеновича. Он уже участвовал в нескольких схватках и знает, что к чему. Да и силы в нем побольше, нежели в Обраде. С таким отцовским решением согласилась вся большая семья Младеновичей. А срок, назначенный для поединка, неумолимо приближался.