— Прости, батюшка, но спокойствия у вас теперь действительно не будет. Сюда идет разъяренная толпа себров во главе с кметом и Гавро. Я так полагаю — что за Зоркой.
— Ведь чуяло мое сердце, чуяло. — Андрия в бессилии схватился за голову.
— Уходить тебе надо, Зорка, и немедля, — решительный тон Гргура заставил бы повиноваться любого. Но Зорка прекрасно знала своего брата и потому отрицательно покачала головой. Гргур подошел к ней, положил ей на плечи свои большие, тяжелые руки и заглянул в глаза.
— Немедля, Зорка. Я тут, за село, тебя провожу, а там…
Решив не терять более времени на уговоры, Гргур шагнул к люльке, вынул оттуда маленький живой комочек, поцеловал его в лоб и вручил сестре.
— Собираться уже некогда, не то будет поздно.
Он взял сестру за руку и вывел во двор. Драгана успела лишь дважды перекрестить их.
— Через сад идите, Гргур, — крикнул в окно Андрия и тут же повернулся к жене, бледный как смерть. — Никак и правда идут.
Губы его задрожали, руки нервно затеребили подол гуня.
Шум за окном с каждым мигом все усиливался, вот уже можно было вполне разобрать возгласы действительно разъяренной толпы, во главе которой шли кмет и Гавро. Андрия вышел во двор встретить непрошеных гостей. Драгана укрылась за его спиной.
— Где преступница закона? — еще издалека закричал кмет, подбадриваемый остальными.
— Что случилось, Миливое? — спокойно, насколько ему это удавалось, спросил Андрия. — Где же твои слова приветствия?
— Где преступница, спрашиваю?
— Дом Андрии из рода Живковичей никогда не был приютом для преступивших закон. Остынь, Миливое. Не бросайся понапрасну словами.
Кмет растерянно замолчал, оглянувшись назад. Сопровождающие его себры недовольно зароптали.
— О ком ты говоришь, Миливое?
— О дочери твоей, паскуднице. И о выкормыше влашском.
— Какая же она преступница? — удивился Андрия. — Ты ж ее вот с таких знаешь…
— Сам знаешь какая! Иначе не стал бы скрывать ее от честного народа.
— Языком молоть, что огород полоть, — вставила Драгана.
Это вывело из себя сдерживавшегося до сих пор Гавро. Он выступил вперед и крикнул, размахивая руками:
— Да что с ними болтать! Коли не скажут, где Зорка, все село проклянет их. И не будет счастья-доли им и их потомкам ни на этом, ни на том свете…
Драгана отмахнулась от этих слов и перекрестилась.
— За что ж ты нас так, побратим? — Андрия тоже перекрестился. — Али забыл, кому жизнью своей обязан, когда тонул в Марице?
Это взбесило Гавро. Он подскочил к Андрии и с размаху ударил его кулаком по лицу. Андрия откинулся назад и упал, из губы его потекла струйка крови. Драгана закричала, закрыла ладонями лицо, но тут же, видя агрессивность себров, встала между ними и мужем.
Себры одобряюще зашумели:
— Правильно, Гавро! Только так и надо! Будет знать, как с вонючими влахами связываться.
Гавро размашистым шагом направился в дом. Хозяйским оком окинул светлицу, но, не найдя никого, тут же вышел наружу.
— Где Зорка? — разъяренно заорал Гавро. — Где ее выродок?
— За что ты его так, Гавро? Так-то ты за добро платишь?
— Однако перед Богом все расскажут, — наконец подал голос кмет. — Вяжите их обоих и ведите в церковь. Перед Богом врать не смогут.
Себры словно дожидались этой команды. Они набросились на Живковичей, связали им сзади руки, помогли подняться и повели.
— Ничего, Гавро, на том свете сочтемся, — только и проговорил Андрия, сплевывая кровь изо рта.
Когда их вели по улице, односельчане плевали им вслед и кричали проклятия, будто это и не они некоторое время назад почитали Живковичей как рачительных хозяев и уважаемых себров. Андрия с Драганой лишь дивились подобной перемене, но на оскорбления не отвечали.
Процессия остановилась на площади перед церковью.
— Последний раз спрашиваем, где Зорка и ее дитенок? — выступил вперед кмет.
— Не знаем. Ну вот ей-богу, не знаем, — произнес Андрия.
— Не смей поминать Бога, вероотступник! — завизжал Миливое. — Предать их анафеме! Да проклянет их Бог!
Толпа, собравшаяся вокруг, зашумела, заревела:
— Да проклянет их Бог!
— А их-то за что?
— Это Зорку надо проклинать.
— Как за что?
— За укрывательство.
— На костер их!
— На костер!
Властелин Никола Орбелич стоял на крыльце своего дома, возвышавшегося рядом с церковью, и удовлетворенно наблюдал за происходившим. Его сын Стефан и вовсе затерялся в толпе.
— Не надо их на костер. Они ни в чем не виноваты. Вот она я, пришла к вам на расправу.
Усталый девичий голос каким-то образом прорезался сквозь неимоверный шум. Наступила гробовая тишина. Толпа медленно, словно боясь спугнуть, оборачивалась и широко раскрытыми глазами смотрела на ту, что произнесла эти слова.
Перед ними стояла Зорица. Молодая, цветущая, с пышными распущенными волосами.
Она прекрасно понимала, что отца с матерью не оставят в покое до тех пор, пока не расправятся с ней. Она не могла этого допустить. Едва они с Гргуром вышли за село и углубились в лес, Зорица остановилась и сказала, что не сделает отсюда больше ни шагу, пока брат не выслушает ее. И она рассказала ему все, от начала и до конца. И напоследок добавила:
— Я очень прошу тебя, Гргур, отнеси малыша его прадеду Йовану. Его дом — крайний в катуне. Передай ему, что я до конца жизни любила Милко. А я должна вернуться. За своего Милко я готова пойти даже в огонь.
Зорица говорила это таким тоном, что Гргур даже не стал ее отговаривать. Бесполезно. Он лишь скрепя сердце обещал исполнить ее просьбу. Они горячо попрощались. Зорица в последний раз покормила Милко, перепеленала и долго-долго смотрела на него…
— Развяжите батюшку с матушкой.
— Доченька! Девочка моя, зачем ты пришла? — Драгана зарыдала, рухнув на землю. — Зачем нужна мне моя жизнь, купленная ценой твоей?
Андрия лишь бессильно повесил голову. В следующий миг толпа, позабыв стариков, окружила Зорицу.
— Где твой выродок? — спросил ее кмет.
— Это тебя мать выродком родила. А мой сын родился человеком, — гордо подняв голову, бросила в лицо кмету девушка.
Тот завизжал от гнева.
— На костер ее! А до ее выродка потом доберемся!
Схватив Зорицу за обе руки, ее потащили к месту казни, где уже лежал заранее приготовленный сухой хворост, способный вспыхнуть от малейшей искры. Несколько в стороне были положены стволы деревьев, разрубленные на несколько частей. В землю был вбит деревянный столб и к нему пристроено небольшое возвышение. Тут же ударили в барабаны, затрубили в большие турьи рога. Зорица, уже простившаяся с жизнью, равнодушно шла к месту своей последней остановки на этом свете. Однако, увидев перед собой столб, приготовленный для нее, она вздрогнула и остановилась.
— Иди, иди! — грубо толкнул ее в спину Миливое.
Толчок был сильным и неожиданным. Зорица упала. Вставать ей не хотелось. Пусть бьют. Все равно умирать. Мир для нее провалился в бездну. Она ничего не видела и не слышала. Открыла глаза лишь тогда, когда почувствовала себя в чьих-то нежных объятиях. Это был Андрия. Кмет разрешил ему проститься с дочерью. Драгана же так и осталась рыдать на площади у церкви.
— Батюшка, — бледные, обескровленные губы Зорицы с трудом шевелились.
— Зорка моя ясная! — Отец обхватил ее своими большими руками и горячо-горячо целовал.
— Батюшка! — Зорка вдруг очнулась, боясь, что может не успеть сказать самого главного. — Гргур отнес малыша в катун к деду Йовану… Это Милков прадед… Найдите его там… и прощайте…
Больше Зорица ничего сказать не могла. Спазм перехватил ей горло. Она заплакала, но тут же вырвалась из объятий отца и встала. Поняв ее движение, к ней подошел Миливое, крепко, до боли, сжал ее руку и подвел к столбу. Тотчас же добровольные помощники привязали ее к нему веревкой. Миливое подали факел. Помощники разложили дрова и хворост вокруг привязанной Зорицы и отошли на безопасное расстояние. Но едва кмет приблизился к хворосту с факелом, раздался из толпы истошный женский крик:
— Стойте! А как же без попа-то, без креста? Чай, не нехристь она какая. Без Бога-то умирать негоже.
— Не нужен мне крест, — спокойно ответствовала Зорица. — И Бог ваш мне не нужен. Такой Бог, как этот.
Тут же толпа заревела:
— Это богохульство! Она еретичка!
— Правду, видать, говорил старик богомил, что существует два творца — Бог, который печется лишь о праведном мире, про который попы нам трижды в день поют, и дьявол, вершащий все дела на земле.
— Замолчи! — крикнул кмет, замахнувшись факелом.
— И еще говорил богомил, — продолжала Зорица, — что дьявол построил мир по своей злой задумке — на шею бедняка себра посадил богатого властелина и заставил этого себра пинать ногами с дороги своего собрата влаха-пастуха, разжигая между ними ненависть, чтобы властела могла прочно сидеть на шее себра…
Стефан Орбелич побледнел и хотел было уже вмешаться, но его опередил завизжавший от стремления выслужиться Гавро.
— Что ты медлишь, кмет! — Он выхватил из рук кмета факел и бросил его на хворост.
Пламя вспыхнуло мгновенно. Толпа охнула и отступила. Вот уже огромный и ненасытный огненный дракон лизнул нежную девичью кожу.
— Я иду к тебе, Милко-о! — от этого предсмертного крика, казалось, содрогнулась гора за селом, и эхо донесло его до влашьего катуна. Воцарилась мертвенная тишина, прерываемая лишь сухим потрескиванием горящих сучьев.
Когда-то огонь был высшим благом для человека. Подобно солнцу, пробуждающему от зимней спячки окоченевшую природу и вдыхающему в застывшие легкие земли живительное тепло, огонь вдохнул в человека жизнь, оберегал его от холода и назойливых врагов, отгонял злых духов и разогревал пищу. Огонь был чем-то святым, неприкосновенным, подобным кормящей матери. Но человек рос, времена менялись. И теперь человек не боится потерять огонь, он вырос и материнская грудь ему больше не нужна. Он научился добывать огонь разными способами и из материнского молока превратил его в ядовитую смесь, из орудия жизни превратил в орудие смерти, из друга сделал врага. Так было и будет всегда! Если человек не научится обуздывать себя, он, движимый дурными порывами, будет превращать свои благие мысли в черные замыслы, от которых потом сам же и ужаснется.