Отпустив Зорицу, Гргур задумался: идти ему в катун или нет? Он уже полюбил этого малыша, своего племянника. У него-то две дочки. Нет, никому и ни за что он не отдаст Милко. Он возьмет его себе и подарит ему все свои родительские чувства, так же, как и Милица. Он в этом не сомневался. И еще он подсознательно понимал, что, приняв жертву от Зорицы (а это он, увы, предотвратить не в силах), сельчане успокоятся и оставят невинного младенца в покое. Не изверги же! Да и дальше им все равно жить вместе. Чай, не среди язычников или магометан он живет. А в Милко душа тоже христианская.
С этими нелегкими думами и побрел Гргур домой, нежно прижимая к груди теплый спящий комочек.
Князь Лазарь постепенно осваивал свое положение «благоверного и самодержавного господина» земли Сербской. Практически все великаши, не говоря уже о властеле, признали его верховную власть, видя в нем человека, действительно могущего объединить силы раздробленной страны и дать отпор завоевательским притязаниям османов. И лишь некоторые еще противились этому усилению, желая проводить свою самостоятельную политику. В их числе были Никола Зоич и Новак Белоцрквич, а также небезызвестные задиры братья Растислаличи и наследник старшего брата Радич Бранкович. Но, выступая порознь, они не представляли для Лазаря грозной силы, а объединиться они либо не догадались, либо не пожелали.
И князь Лазарь начал готовиться к походу на непокорных. Однако лазутчики из Венгрии доложили, что Людовик I, недовольный последними событиями в Сербии, начал собирать войско. Правда, было неясно, против кого готовился поход: то ли против непослушных Растислаличей, то ли против непомерно усиливающегося и все более независимого в своих поступках (в том числе и в отношении самой Венгрии) князя Лазаря. Узнав об этом, князь решил упредить Людовика и летом 1378 года направил к нему свое посольство.
Неизвестно, чем руководствовался Людовик, но в данном случае он поступил с Растислаличами так же, как когда-то с жупаном Николой Алтомановичем, — отдал их на «съедение» князю Лазарю, хотя именно Растислаличам он был обязан своим суверенством над Боснией и Сербией. Может быть, он все еще был уверен в том, что сможет, если захочет, в любой момент сокрушить сербского великаша? А может быть, и наоборот, понимал, что последний ему уже не по зубам и при случае, если даже он и не позволит Лазарю, тот все равно нападет на Браничево?
Как бы то ни было, но в 1379 году князь Лазарь наголову разгромил войско Радича Бранковича и занял его города Браничево и Кучево, а также вторгся, словно подтверждая второе предположение, в Мачву, где властвовал королевский палатин жупан Никола Гара. Тут же, на волне успеха, он покорил и Николу Зоича с Новаком Белоцрквичем, захватив, естественно, и их города — Звижду, Пеку, Битву. А если прибавить сюда Ниш, Ужице, Крушевац и богатейшие рудниковые и торговые центры Ново Брдо и Рудник, то к началу восьмидесятых годов под властью князя Лазаря находилась уже четвертая часть бывшей Душановой Сербской империи.
Но Лазарь понимал, что для полного укрепления своего господства этого конечно же мало. В Сербии у него были только три настоящих союзника — племянники, братья Мусичи, и зять, Вук Бранкович, который хоть и ковал свои деньги, но рядом со своим профилем на монетах помещал и лик его, князя Лазаря. И вот спустя многие годы после женитьбы Вука на его старшей дочери Маре, уже успевшей родить сыновей Джюрджа и Гргура, князь Лазарь решил выдать замуж чуть ли не одновременно всех своих остальных дочерей (кроме младшей, Оливеры, попавшей впоследствии в гарем турецкого султана).
Однако убить одновременно двух зайцев Лазарю не удалось. Вук Бранкович не смог понять смысла в породнении князя с его заклятым врагом Балшичем, и какой-то холодок повеял в отношении Бука к своему тестю, имевший роковые последствия. И с монет, чеканенных Буком Бранковичем, исчез лик князя.
Недолгим было счастье короля Твртко I. Страшная болезнь, начавшая подтачивать здоровье Доротеи еще при дворе Людовика, окончательно одолела королеву. Через пять с небольшим лет замужества Доротея умерла, так и не родив коронованному мужу наследников. Вскоре Твртко женился на Елице, дочери видного боснийского великаша. Фрейлиной при дворе новой королевы была властелинка Вукосава. Твртко приметил ее еще во время свадьбы. Белоснежные локоны, высокий лоб, большие глаза с длинными ресницами, маленькие алые губки делали Вукосаву неотразимой. И хотя Елица тоже не была дурнушкой, ей все-таки не хватало того внутреннего света, который озарял ее фрейлину.
Вукосава вскоре и сама почувствовала на себе внимание короля. Ей это польстило, хотя, не желая неприятностей ни своей госпоже, ни своему жениху Радичу Санковичу, сыну известного великаша Санка Милтеновича, она сочла благоразумным поменьше находиться в свите королевы и тем самым реже попадаться на глаза Твртку.
Впрочем, Елица и без этого заметила внимание своего супруга к Вукосаве и была весьма признательна той, когда она скрывалась от короля. Но долго так продолжаться не могло. К тому же Елица, как и Доротея, оказалась бесплодной. Дошло даже до того, что Твртко сам засомневался в своей способности иметь детей. Может быть, в отсутствии наследника виноват он, а не его жены?
Однажды теплым июньским вечером Твртко прогуливался по дорожке в дворцовом саду. Полная луна освещала Сребреницу. Сверчки затянули свои серенады. Твртко любил эти вечерние прогулки в одиночестве. Они успокаивали его перед сном и как бы наполняли новой силой. И думалось в такие минуты хорошо… Вдруг он увидел в одной из беседок знакомый профиль. Девушка сидела, облокотившись на резной столбец беседки, и, казалось, слилась с самой природой, глядя на звезды и не замечая ничего вокруг. Оглядевшись по сторонам, Твртко убедился, что Вукосава была одна. Он так же твердо, как и при решении государственных вопросов, приблизился к беседке.
— Я рад приветствовать, хоть и в столь поздний час, самый прелестный цветок в своем саду.
Вукосава вздрогнула и даже вскрикнула от неожиданности и испуга.
— Из-за вашего величества я едва не лишилась чувств. Сердце чуть не выскочило из груди.
— Прошу прощения за причиненные тебе неудобства, однако я не мог смириться с тем, что ты скучаешь одна в такой прекрасный вечер. — Твртко вошел в беседку и сел рядом с девушкой.
— Я люблю по вечерам приходить сюда. Здесь так легко дышится.
— Мне кажется, что ты любишь приходить сюда не только по вечерам, ибо я давно уже не видел тебя во дворце в свите ее величества королевы Елицы.
Вукосава не нашлась, что ответить, лишь опустила голову и прикрыла глаза. Сердце ее учащенно билось от близости этого человека. Нет, лучше встать и уйти. Однако ноги будто ватные. О Боже, что же ей делать? Ей помог случай: в этот момент невдалеке замаячила чья-то фигура. Твртко подошел к ней вплотную и положил свою ладонь на ее задрожавшие пальцы.
— Прошу тебя, Вукосава, не скрывайся от меня. Если кого и не хватает мне, когда я вижу королеву с ее свитой, так это тебя.
Через миг он исчез, будто его и не было, будто это видение поиграло с ней и бросило. А между тем фигура, вспугнувшая короля, приблизилась и Вукосава узнала в ней Радича Санковича. Он искал ее.
Но сердцу не прикажешь. Чувство влекло короля и фрейлину друг к другу и вскоре скрывать его стало невозможно. Да и королева Елица понимала, что ее бесплодие является главной помехой в браке с королем, потому и мирилась с присутствием в собственной свите фаворитки Твртка. Естественно, Радич Санкович разорвал с Вукосавой все отношения.
Через год с небольшим Вукосава родила Твртку сына, получившего при крещении имя отца. Отцовства Твртка никто не отрицал и не оспаривал, но в будущей борьбе за власть Твртко II почти никакой роли не играл, ибо был внебрачным сыном.
— Руби, руби их! Не давай им уйти! Сбоку, сбоку отсекай!
Властелин из Тьентишта Милош Обилич во главе своей дружины гнался за шайкой османов, давно хозяйничавших в здешних местах. А места, надо признать, богатые — самая сердцевина торгового пути из Верхнего Подримья в Дубровник. Османы давно уже чувствовали себя хозяевами и практически безнаказанно грабили и жгли. Но чаша терпения переполнилась. Милош Обилич, собрав немалую дружину, решил проучить разбойников. В живых мало кто остался. Милош возвращался домой победителем. Окрестные села с благодарностью приветствовали его, приглашали принять участие в гуляниях или хотя бы пройти в круг коло.
О силе и красоте властелина Милоша ходили целые легенды. Говорили, что он запросто может руками вытащить из стойла коня и одним ударом может разрубить полено любой толщины. Правда, сам Милош, когда слышал подобные речи, лишь смеялся, сверкая белыми зубами, и, отмахиваясь рукой, молча отходил в сторону. И слуги, и себры, да и другая властела любили его. Он был человеком слова и долга. Честь для него была превыше жизни.
— Думаю, что османы теперь здесь не скоро появятся, — повернулся Милош к своему оруженосцу Юраю.
— Да, господин, мы их здорово проучили.
— И все-таки нужно держать ухо востро. Расслабляться нельзя ни в коем случае. Вукашин с Углешей на Марице показали всем, чем чревато такое расслабление.
Наконец дружина Милоша въехала в родной Тьентишт и остановилась у ворот господского замка. Внимание привлек разгоряченный спор управляющего Слободана, с каким-то седым ссохшимся стариком, рядом с которым стоял кряжистый мускулистый паренек. Старик что-то пытался доказать Слободану, постоянно указывая рукой на мальчишку, а управляющий нетерпеливо отвечал ему, жестикулируя своей единственной правой рукой. Левую он потерял в битве на Марице.
Увидев приближающегося Милоша, Слободан облегченно вздохнул.
— Замучил ты меня, старик. Но Бог, видать, милосерднее тебя. Повернись назад. Приехал господин Милош.
— Что случилось, Слободан? — Милош Обилич, не слезая с коня, приблизился.