— Не знаю. Я там был в первый раз.
— Неожиданное? — фыркнула Финт. — Скорее безумное. Все мертвецы вселенной вышли в поход.
— Зачем? — спросил Грантл.
— Может, не зачем, а от чего.
«От чего? Отступают? Да, это тревожная мысль. Если мертвецы боятся…»
— Обыкновенно, — бормотала Финт, — королевство мертвых — самое спокойное место. Но в последние несколько лет… Что-то там творится. — Она оглянулась на Квела. — Если не сработало, Мастер Квел, что делать будем?
Стоявший на четвереньках поднял голову: — Ты же их не видишь, так?
— Кого?
— Мы не добрались до проклятых врат.
— Но тогда, куда…
— Потому что врат НЕ БЫЛО! — взвизгнул маг.
Наступило долгое молчание.
Неупокоенный собирал неподалеку ракушки.
Водянистые глазки Джулы Бревна взирали на Чудную Наперстянку с мечтательным восторгом. Заметив это, Амба постарался сделать выражение своих глаз еще более восхищенным, таким, чтобы она, решись наконец оглянуться, сразу поняла: для нее годится лишь один, лишь тот, что справа. Время тянулось; молчаливое состязание становилось все яростнее.
Левая нога Амбы все еще болела от поясницы до кончиков пальцев, и еще у него остался только один мокасин; но песок тут теплый, так что все совсем неплохо.
Наперстянка встречалась с Мастером Квелом, жутким полосатым мужиком и обросшим волосьями громадиной-огром по имени Маппо. Он решил, что все они важные люди — но водить с ними близкое знакомство ему не хочется (разумеется, за исключением Чудной Наперстянки). Даже находиться близко вредно для здоровья. Головы взрываются, сердца лопаются — он видел все собственными глазами, давным-давно, когда был мальцом (но гораздо больше мальца — Джулы!). Семья наконец решила сразиться с малазанами, подобно ядовитым грибам проникшим на родные болота. Правил тогда Буна Бревно, до тех пор, пока его не съела жаба; но это ближайшие братья Буны — пожелавшие выйти на ближний бой — погибли одним махом. Взрывались головы. Вскипали кишки. Лопались сердца. Конечно, нужно уметь правильно уворачиваться. Маршалы и их подмаршалы были умными, а быть умными значит быть быстрыми; поэтому, когда летели стрелы, дротики и волны магии, они уворачивались. А те вокруг, что пытались быть умными, были не особенно умными, а значит, не особенно быстрыми, ну, они уворачивались слишком медленно…
Джула наконец вздохнул, признав поражение, и поглядел на Амбу: — Поверить не могу, что спас тебя.
— Я тоже. Не стоило оно того.
— Вот почему поверить не могу. Но она должна была увидеть, какой я смелый, какой великодушный и самоотверженный. Она увидела бы, что я лучше, ведь ты такого не совершил бы.
— Может, и совершил бы. Может, она знает, Джула. К тому же один из тамошних
вонючек пытался открыть дверцу, и если б я его не стащил, он влез бы к ней. Вот что она увидела.
— Ты не смог его стащить.
— Откуда знаешь?
— Ты ударил его лицом.
Амба снова пощупал нос и поморщился. Потом усмехнулся: — Она видела то, что видела, и видела она не тебя.
— Она видела мои руки, поднимающие тебя назад. Она видела!
— Не видела. Я постарался прикрыть их… э… своей рубашкой.
— Врешь.
— Сам врешь.
— Нет, ты.
— Ты!
— Можешь болтать что хочешь, Амба. Я спас тебя…
— То есть стащил с меня мокасин.
— Случайность.
— Да? Тогда где он?
— Упал на сторону.
— Нет, не упал. Я проверил твой мешок, Джула. Ты вовсе не спасти меня пытался, а стащить мокасин, потому что это твой любимый мокасин. Давай обратно.
— Против закона смотреть чужие мешки.
— Закона болот? Разве тут болото? Непохоже.
— Неважно. Ты нарушил закон. К тому же ты нашел запасной мокасин.
— Один запасной?
— Точно.
— Тогда почему он набит письмами от моей любимой?
— Какими письмами?
— Теми, что мы с ней пишем друг дружке. Теми, что я храню в мокасине. Именно теми, Джула.
— Теперь ясно, как много раз ты нарушал закон. Ты писал любовные письма — причем сам себе, это ж ясень пень — и прятал в моем запасном мокасине!
— А ты так и не заметил.
— Я бы заметил, если бы знал.
— Но ты же не знал, а? К тому же у тебя нет запасного мокасина, ведь я его украл.
— Вот почему я украл его обратно.
— Ты не мог украсть обратно, когда не знал, что он украден в первый раз. Это была простая кража. И противозаконная.
— Против закона болот!
— Твой мешок и есть болото.
— Хахахаха!
Тут Амба улыбнулся собственной шутке и захохотал тоже. — Хахахаха!
Финт вытащила пробку, глотнула и передала мех Полнейшей Терпимости. — Послушай этих идиотов, — сказала она.
— Не хочу. — Полнейшая Терпимость вздрогнула. — Знаешь, ко мне в первый раз вот так пробовали залезть в трусы.
— Может, это проклятие трупного окоченения?
Женщина фыркнула: — Смеешься? Если у них там что и было, то не настоящее. Палки привязанные или еще что. — Она выпила вина, вздохнула и огляделась. — Лучше.
— Наш крошечный кусочек рая.
— По крайней мере, можно увидеть восход. Это будет красиво. — Она на мгновение замолчала, затем продолжила: — Когда Рекканто показался, я думала, они спешит на помощь. А теперь думаю — он хотел урвать кусочек удовольствия и себе.
— Удивлена, Полуша? Он же мужик.
— С дурным глазом.
— Дурным глазом и дурными руками.
— Можно бы его убить.
— Погоди, — сказала Финт, забирая мех. — Он спасал-таки тебя, отрубал ладони и целые руки…
— Устранял соперников.
— Защищал твою честь, Полуша.
— Как скажешь.
Финт вставила пробку. — Боги подлые, Полуша. Как думаешь, во что мы там вляпались?
Полнейшая Терпимость поджала сочные губы, опустила длинные ресницы. — Давно, в Одноглазом Коте, когда я девочкой была, меня взяли на Зарю Мух — сама знаешь, ту церемонию в храме Худа, когда все жрецы мажутся медом…
— В некоторых местах, — прервала ее Финт, — они мажутся кровью.
— Я тоже слышала. В Одноглазом Коте был мед, и мухи прилипали. Мухи и еще осы. Но я там была с дедушкой, который служил солдатом в Выходцах…
— Боги, давненько я не слышала о них! — Финт уставилась на Полнейшую Терпимость. — Правда? Твой дед был с Выходцами?
— Он всегда так говорил. В детстве я верила каждому его слову. Став постарше, не верила ни одному. А став еще старше, снова начала верить. Вещи в доме, резные водостоки, ломаные маски на стенах… да, Финт, я верю, что он был с ними.
— Под командой сегуле…
— Сегуле — изгнанника. Да. Как бы то ни было, дедушка взял меня посмотреть на храм бога-покровителя своего прежнего отряда, на всех жрецов и жриц, занимающихся мухами…
— Погоди. Считается, что все Выходцы пропали — взяты самим Худом служить ему в мире мертвых. Так что твой живой дедушка делал в Одноглазом Коте?
— Он потерял в битве правую руку. Его посчитали мертвым, а когда нашли — исцелять было уже поздно. Тогда они прижгли культю и отправили его в отставку. Ну, ты дашь мне рассказать всю историю или нет?
— Да, давай. Извини.
— Он сказал, жрецы неправильно пользовались медом. Осы и мухи — не главное в церемонии. Важна кровь, и мед символизировал кровь. Выходцы — они были все равно что воины-жрецы Худа в мире смертных… ну, они занимались самобичеванием. Кровь на коже, жизнь истекающая и умирающая на коже — вот самая важная деталь. Вот почему Худ ценит павших солдат гораздо выше множества покойников, пробирающихся в его врата. Торговцы Кровью, армия, что станет сражаться на тайной равнине, которая именуется Последним Призывом. — Она замолчала и облизнула губы. — Вот к чему Заря Мух. Финальная битва, сборище мертвецов на равнине Последнего Призыва.
— Итак, — сказала Финт, потрясенная рассказом Полнейшей Терпимости, — наверное, поэтому Худ забрал Выходцев. Потому что битва близка.
— Дай еще хлебну этого, — сказала Полнейшая Терпимость, указывая на мех с вином.
Гланно Тряп толкнул Рекканто Илка: — Видал их? Говорят о нас. Ну, больше обо мне. Скоро оно случится, Илк, очень скоро.
Рекканто Илк покосился на собеседника. — Что? Они зарежут тебя во сне?
— Не глупи. Одна из них попросит взять ее замуж до конца жизни.
— И вот ТОГДА зарежет во сне. Хорошо, все мы разделим твою долю.
— Думаешь, я не видел, как ты щупал Полушу?
— Как ты мог? Ты же правил повозкой.
— Нет ничего такого, чего бы я не заметил, Илк. Вот отчего я такой хороший возчик.
— Эти объятия были лучшими в ее жизни.
— Подумай, прежде чем чо-то сотворить с моей будущей женой.
— Может, ты окрутишься с Финт. Значит, с Полушей я могу делать что захочу.
Гланно Тряп громко рыгнул. — Пора чем-то подкрепиться. Позавтракать. Когда они там кончат пререкания, куда нам ехать, и мы поедем.
— Хоть куда бы.
— Не имеет значения. Никогда и не имело.
Рекканто Илк ухмыльнулся: — Правильно. Цель значения не имеет…
И они добавили хором: — А путь имеет!
Финт и Полнейшая Терпимость оглянулись и скривили губы. — Хватит вам! — крикнула Финт. — Просто прекратите! Прекратите, или мы зарежем вас во сне!
Рекканто Илк толкнул Гланно Тряпа.
Маппо присел, покачался на широких ступнях, отыскивая равновесие. Он ждал, пока Мастер Квел кончит причитать, как ему больно. Трелль сочувствовал магу, ибо тот явно страдал — бледное лицо всё в поту, руки дрожат.
Труднее всего принять, когда кто-то соглашается на подобную работу, чреватую смертельным риском. Стоят ли того деньги? Он не понимал людей, согласных на такое.
Что в нашем мире имеет реальную ценность? Да и в любом мире? Дружба, дары сочувствия и любви. Честь. Готовность отдать жизнь ради ближнего. Ничего из этого не купить за деньги. Кажется, такая простая истина! Но он понимал: сама банальность истины питает презрительный цинизм и насмешку. Пока наносные чувства не смоет ужасающее, опустошающее вторжение в нашу жизнь личного горя, личной потери. Лишь в такой крайний миг маска насмешника исчезает, обнажив голую, неоспоримую истину.