Она кивнула: — Да, мы ее видели.
— Она несла новорожденного бога. Нет, не намеренно. Нет, механизм летающей повозки по самой природе своей создавал врата, странствовал из Королевства в Королевство и бросал сеть, и в сеть эту попался бог — ребенок. Принесенный сюда…
— И что случилось со странником?
Скол пожал плечами.
Кедевисс изучала его, склонив голову набок. — Нам не удалось?
Он глядел на нее с легкой усмешкой.
— Мы думали, будто изгнали из тебя Умирающего — но на деле загнали его еще глубже. Уничтожив пещеру — мир, в котором он обитал.
— Вы прекратили его муки, Кедевисс. Оставив только … голод.
— Рейк уничтожит тебя. А мы, — продолжала она, — не станем сопровождать тебя в Черный Коралл. Уйди прочь, божок. Мы сами отыщем путь…
Он улыбался. — Придете первыми? Неравная выйдет гонка — я с моим голодом и вы с вашими ссорами. Рейк мне не страшен — Тисте Анди меня не пугают. Они увидят во мне сородича. Пока не будет слишком поздно.
— Божок, ты проник в мозг Скола и думаешь, что познал Тисте Анди? Должна сказать — ты ошибаешься. Скол был варваром. Невеждой. Дураком. Он ничего не знал…
— Тисте Анди мне не интересны — о, я убью Аномандера Рейка, ибо он заслуживает смерти. Я напитаюсь им, заберу силу. Но нет, я ищу не Коралл, а то, что лежит рядом, в кургане за городом. Другого юного бога — столь юного, столь беззащитного, столь наивного. — Он снова расцвел в улыбке. — И он знает, что я иду.
— Придется нам самим останавливать тебя?
— Вам? Нимандеру, Ненанде? Вам, щенкам? Не смеши, Кедевисс.
— Если…
Атака была молниеносной — рука сомкнулась на ее горле, вторая зажала рот. Она ощутила, как ломается гортань. Пошарила у пояса, ища кинжал… Он развернул ее и бросил наземь так резко, что голова ударилась о камень. Кедевисс теряла сознание, движения стали неуклюжими. Что-то текло из его руки в зажатый рот, что-то, заставившее онеметь губы, челюсти. Проникшее в глотку. Густое как смола-живица. Она подняла взор, увидела мутный блеск в глазах Умирающего Бога — нет, уже не умирающего, освобожденного — и подумала: «Что мы наделали?»
Он шептал: — Я мог бы остановиться. Ты стала бы моей. Какое искушение.
Но мерзость, истекавшая из руки, только нарастала, разбухала, скользя словно жир, проникая в горло, разворачиваясь в кишках.
— Но ты можешь вырваться — всего на миг, но этого хватит, чтобы предупредить. Не могу такого позволить.
В местах касания яда рождалось мгновение экстатического желания, растекалось по телу… но тут же проглатывалось онемением и еще чем-то… темным. Она могла ощутить, как гниет заживо.
«Он меня убивает». Но понимание не смогло пробудить ушедшие силы.
— Видишь ли, остальные мне нужны, — шептал он. — Чтобы мы могли придти компанией, чтобы никто ничего не заподозрил. Мне нужен путь внутрь, вот и всё. Погляди на Нимандера. — Он фыркнул. — В нем нет коварства. Совсем нет. Он будет моим щитом. Моим щитом.
Он уже не сдавливал ей шею. Не было нужды.
Кедевисс смотрела на него, умирая, и в последний миг подумала: «Нимандер… безобидный? О, но ты не…» А потом наступило ничто.
Ничто, о котором не смеют говорить жрецы, не пишут священные книги, которое не славят провидцы и пророки. Ничто ничто. Ожидание души.
Пришла смерть, и душа ожидает.
Араната открыла глаза, села, коснулась плеча Нимандера. Тот пробудился, вопросительно оглядел на нее.
— Он убил Кедевисс, — едва слышно сказала она.
Нимандер посерел.
— Она была права, — шептала Араната. — Нужно быть осторожными. Ничего не говори, никому, или все умрут
«Кедевисс».
— Он утащил тело к пропасти, сбросил. Теперь создает видимость ее небрежности — будто бы она поскользнулась. Он придет к нам, объятый испугом и горем. Нимандер, не выказывай сомнений, понял?
И она увидела, что горе затмило в нем все иные страсти — по крайней мере, на время. Хорошо. Это необходимо. Увидела, что гнев, ярость еще придут, но станут нарастать медленно. И она сможет поговорить с ним, придать нужные силы.
Кедевисс первой увидела истину — или так кажется? Однако Араната знала: смиренность Нимандера — не врожденный порок, не фатальная слабость. Нет, смиренность — выбор, им сделанный. Путь его жизни. И этому были свои причины.
Легко увидеть такое — и понять неправильно. Легко увидеть в смирении падение, поверить, что падение необратимо.
Скол совершил эту ошибку в самом начале. Как и Умирающий Бог, считающий, что мысли Скола несут истину.
Она опустила взор, увидела, что слезы не потекли по его лицу, что он ждет появления Скола с вестью о трагической случайности. Араната кивнула и отвернулась, изображая, что спит.
Где-то за пределами лагеря ждала душа, недвижная, как испуганный заяц. Грустно. Араната глубоко любила Кедевисс, восхищалась ее умом, ее чувствительностью. Почитала ее преданность Нимандеру — даже если Кедевисс сомневалась в причине смерти Фаэд, она видела, что тайна Фаэд до сих пор подавляет Нимандера.
Если тебе удается сохранить верность, поняв всё, зная жестокую истину — перед тобой открываются все тайны сочувствия.
«Кедевисс, ты — чудный дар. А теперь твоя душа ожидает, как и должна. Ибо это участь Тисте Анди. Наша судьба. Мы должны ждать.
Пока не окончится ожидание».
Эндест Силан стоял спиной к восходящему солнцу. И к городу, к Черному Кораллу. Воздух был свеж, в нем еще веяло дыхание ночи; вьющаяся вдоль Залива дорога казалась тусклой бесцветной лентой. В полулиге к западу она пропадала в зарослях черного можжевельника. Никакого движения.
Покров навеки опустившейся на город темноты задерживает солнечные лучи — только склоны холма справа от них исчертили золотистые полосы, да белой стала дымка над темной гладью Залива.
— Будут, — сказал Аномандер Рейк, — неприятности.
— Знаю, Лорд.
— Непредвиденные осложнения.
— Да, будут.
— Я пойду пешком, пока не достигну леса. Вне чужих глаз. По крайней мере пока.
— Вы ждали слишком долго, Владыка?
— Нет.
— Тогда все хорошо.
Аномандер опустил руку на плечо Силана:- Ты был другом, которого я не заслуживаю.
Эндест Силан сумел лишь покачать головой в отрицании.
— Если приходится жить, — продолжал Аномандер Рейк, — приходится принимать риск. Иначе жизни наши не будут отличаться от смерти. Не бывает борьбы слишком тяжелой, слишком неравной, ведь даже проиграв — если мы проиграем — мы будем знать, что жили.
Эндест кивнул, ибо способность говорить покинула его. Наверное, по лицу текут слезы — но душа высохла — внутри черепа, за глазами… сушь. Отчаяние — горн, выжигающий все, оставляющий только золу; однако жар остается даже в золе, раскаленной, потрескивающей, огненной.
— День начался. — Рейк отвел руку, надел перчатки. — Прогулка по дороге… я буду наслаждаться, друг мой. Буду помнить, что ты стоишь здесь и следишь за мной.
И Сын Тьмы вышел в путь.
Эндест Силан взирал. Воитель в развевающемся плаще, с длинными серебряными волосами. Драгнипур — скованный ножнами взмах.
Небо наливалось синевой, тени прятались, отступая по склону. Золото запятнало верхушки деревьев. Аномандер Рейк помедлил на опушке, оглянулся и высоко поднял руку.
Эндест Силан сделал так же, но движение заставило его задохнуться. Рука упала.
Тогда далекая фигура повернулась.
И пропала под деревьями.
Книга четвертаяДАНЬ ПСАМ
Как черные глыбы
Ненависть копим
Навалены груды
Выше холмов
Изломаны линии
Подъемов, падений
Смутно я вижу
В свете зари
Вороны сели
На неровные стены
Ищут поживы
Рассыпаны кости
У подножия камня
Кучи обломков
Прошлых свершений
Вороны смотрят
Вправо и влево
Всюду находят
Пищу себе
Но и ослабленный
Мир не погибнет
От злобы бессильной
От нашей вражды
Работников вижу
Серые плиты
Они притащили
Слепые, хромые
Но без ошибки
Стенка за стенкой
Бойню возводят
Для душ невиновных
И вволю бормочут
О славной погоде
О добрых делах.
Глава 19
Молюсь, да не услышишь смутного дыханья
И в грубую не попадешься сеть
Но бог любой в конце глаза отводит
И шепота не слышно в тишине
Жизнь не растрать на ожиданье смерти
И в грубую не попадайся сеть
Ты бабочкой порхай от мига и до мига
Пока не канет шепот в тишину
Молюсь, да не услышишь смутного дыханья.
Вдохнуть в любви и выдохнуть в горе — для души нет большего страдания. Времена расплетаются. События наступают друг другу на пятки. Столь многое нужно вспомнить — молитесь, чтобы сей круглолицый человек не запнулся, не сбил дыхание. История живет мгновением, и находясь в нем, ничего не поймешь. Вас затянул водоворот, и понимание собственного невежества служит не лучшим доспехом, чем мягкий плащ. Вы содрогнетесь от ран. Всем нам надо содрогнуться.
Как ворона или сова, или даже крылатый угорь, зависните на миг над славным городом, над его дымкой, над суетливыми фигурками на улицах и площадях, над непроницаемо-темными трещинами переулков. Дороги Воров сплели запутанную сеть между домами. Животные кричат, жены шпыняют мужей, а мужья ругаются в ответ; ночные горшки выплескиваются в сточные канавы, а в самых бедных кварталах района Гадроби даже и на мостовые, и прохожие приседают и отбегают — каждоутренний ритуал опасного пути на работу или домой. Рассвет пробудил тучи мошек. Голуби снова безуспешно пытаются летать по прямой. Крысы крадутся в укромные гнезда; в эту ночь они опять увидели слишком много. Ночные запахи выгорели, их сменяют новые ароматы и новая вонь.