А затем оба воина отскочили, оставляя между собой открытое пространство.
— Каменные Лица… — прошипел Карса Орлонг.
— Карса…
— Нет. Лишь глупец захочет встать между ними.
В голосе Тоблакая звучало… потрясение.
Дассем вновь ринулся вперед. Не было ни боевых кличей, ни громких проклятий, ни даже выдохов, когда буйное железо ударилось о железо. Однако мечи начали петь — ужасный, траурный дуэт, изобилующий зловещими синкопами. Выпады, блоки, взмахи, свист лезвий, прорезающих воздух там, где только что была голова; тела извиваются, избегая ответных выпадов, искры летят дождем, сыпятся на мостовую словно сбитые с небес звезды.
В этот раз они не расходились. Яростный натиск не стихал, бой продолжался, хотя это казалось невозможным. Две силы не желали сдаваться, ни одна не хотела сделать один шаг назад.
И при всей бешеной скорости, сквозь ливень искр, сквозь брызги этой железной крови Семар Дев увидела смертельный удар. Увидела очень ясно. Увидела неотразимую истину — и почему-то, почему-то она была совершенно неправильной.
Рейк широко расставил ноги, держа Драгнипур острием вниз, всё выше поднимая навершие — и Дассем, соединивший руки на клинке, все силы вложивший в боковой удар — тело воителя словно поднялось в воздух — с ее стороны казалось, будто он бросился к Рейку, желая заключить его в объятия — меч касается Драгнипура под прямым углом — два клинка на миг образуют совершенный крест — а затем сила прыжка Дассема вбивает заднее лезвие Драгнипура в лоб Аномандера. Меч рассекает лицо хозяина…
Рейк отнял скованные перчатками руки от меча, но Драгнипур остался завязшим в плоти; Сын Тьмы повалился навзничь, и кровь струилась с блестящего острия. Но даже падение не высвободило Драгнипур. Меч задрожал и замолк; теперь только одна песня висела в воздухе, жалобная и умирающая.
Кровь кипела, становясь черной. Лежащее на камнях тело не двигалось. Аномандер Рейк был мертв.
Дассем Альтор медленно опустил оружие. Грудь его вздымалась.
И тут он закричал; голос полнился такой болью, что готов был прорвать дыру в воздухе ночи. Нечеловеческому крику вторило карканье: Великие Вороны взлетели, накрывая улицу громадным покрывалом из перьев, спускаясь по спирали. Культисты отпрянули, прижимаясь к стенам, их бессловесное пение утонуло в кошачьей какофонии черного, мерцающего савана, занавесом падающего на город.
Дассема шатало; он как пьяный накренился на сторону, меч дребезжал по камням, выводя змеящийся след. Вскоре он наткнулся на выщербленную стену и припал к ней, скрыв лицо ладонью. Казалось, только это позволило ему не упасть.
«Сломлен. Сломан. Они сломаны.
О, да простят их боги. Они сломаны».
Карса Орлонг потряс ее, потому что наклонился и прицельно сплюнул на мостовую. — Обдурили, — сказал он. — Обдурили его.
Она взирала на него, объятая ужасом. Она не понимала, о чем он… ну нет, понимала, как же. Да. — Карса, что тут произошло? «Неправильно. Все неправильно». Я видела… видела…
— Ты увидела верно, — бросил он, скаля зубы. Глаза воина были устремлены на лежащее тело. — Как и сам Скиталец. Погляди, что с ним стало.
Пространство вокруг Аномандера Рейка кишело Великими Воронами — хотя ни один не подскакивал так близко, чтобы коснуться холодеющей плоти. Пять израненных Гончих Псов подбежали, разгоняя птиц и формируя у тела защитный круг.
«Нет, не у тела. У меча…»
Семар Дев ощутила тревогу. — Еще не всё кончено.
Зверь может ощущать слабость. Зверь знает, как уловить момент уязвимости, миг возможности. Зверь знает, когда напасть.
Луна умерла и сразу же начала мучительное возрождение. Космос равнодушен к жалким ссорам тех, что ползают, пищат, истекают кровью и дышат. Он держит их судьбы на ниточках неизменных законов, и за миллионы, десятки миллионов лет каждая судьба разматывается до конца. У него есть время подождать.
Нечто массивное прибыло недавно из глубин запредельной черноты и поразило луну. Начальный взрыв осыпал мир — спутник луны обломками; но смертельный толчок луне нанесла ударная волна, и на это потребовалось время. В самой сердцевине потоки энергии разверзали громадные трещины. Энергия поглощалась, но ее было слишком много. Луна рассыпалась.
Пусть досужие умы мельтешат, ища пророчеств и предзнаменований. Космосу всё равно. Судьбам не дано родить трещину улыбки на лике его.
Свет солнца, отраженный ныне из тысячи зеркал, дико танцует на поверхности синего, зеленого и охряного мира далеко внизу. Тени пожраны, тьма бежит. Сама ночь дробится на осколки.
В городе Даруджистане свет повсюду, словно божьи пальцы. Он гладит, трогает, ковыряет, влезает в аллеи, никогда не видевшие солнца. Каждое нападение уничтожает и тьму, и тень. Каждое вторжение воспламеняет, словно декларируя свою мощь.
Гадайте, досужие умы, но не смейте искать возможности для отрицаний. Не этой ночью. Не в городе Даруджистане.
Блед и Локон — белые словно кость шкуры забрызганы алым, кожа свисает лохмотьями, на шее и в иных местах страшные раны, окаймленные багрянцем черные дыры — шагают бок о бок по главному проспекту, что идет параллельно берегу озера. Раненые, но не утратившие мужества.
Свет расцветает, дождем сыплется на их путь.
Свет бросает лучи между домами, и некоторые лучи вспыхивают ярче, и из вспышек выбегают новые Псы.
Глядите, прибыли Гончие Света.
Что, мир неожиданно изменился? Без намека, без предупреждения? Как ужасно, как неожиданно! Как совершенно… естественно! Правил в избытке, законы выбиты на скрижалях, но все они — иллюзии. Узри тех, кому нет дела. Узри понимающую насмешку в яростных очах. Сетуй на неведомое, когда челюсти уже вцепились в податливое горло.
Но не огорчай круглого человека. Он простирает пухлые руки. Он пожимает плечами. Он оставил хитрую улыбку для… да, для тебя!
Венасара и Каст первыми присоединились к Бледу с Локоном. Каст в два раза тяжелее, Локона, а вот Венасара до сих пор несет следы тяжких испытаний детства. Вскоре прибыла Ультама, длинноногая и тощая, широкая голова мотается на жилистой шее. Огромные, словно кинжалы, клыки Ультамы выступают из-под губ, блестя белым.
На перекрестке их поджидают Джалан, Грасп и Ханас, самые молодые в стае; они вздыбили шерсть, глаза горят от злого возбуждения.
Гайт и Геннан прибыли последними, хозяин и хозяйка стаи, скорее серебристые, нежели белые, с мордами, покрытыми шрамами тысячелетних битв. Эти двое несут толстые ошейники из черной кожи, усыпанные жемчугом и опалами — хотя камней гораздо меньше, чем было раньше.
Всего их десять. Каждая равна любой Гончей Теней.
Которых осталось, увы и ах, только пять.
Никто не заступит путь этим зверям. Они пришли, чтобы взять трофей для хозяина.
Драгнипур. Меч совершенного правосудия.
О, какого совершенного правосудия.
Высоко в небе над городом, скользя, подныривая и огибая столбы адского света, неупокоенный дракон выслеживал Его Гончих.
Тулас Отсеченный был сердит, хотя нечто проносилось по его разуму, сладкое, благое, пропитанное слабыми, едва заметными нотками чуда.
Тулас никогда не догадывался, что Худ, Повелитель Сраженных, может оказаться столь… щедрым.
А может, это всего лишь присущий проклятому царственному собрату талант предчувствовать худшее.
Как мог бы указать любой Старший, нет ничего хуже, чем мнительный дракон.
Но не скорбите. Еще немного подождите, и придет время для скорби.
Некоторые дары — зло. Некоторые — нет, но что они такое, нам не дано понять.
Так что расслабьтесь на несколько мгновений, ибо есть о чем рассказать.
Искарал Паст скакал как безумный. К сожалению, мул под ним решил, что ему вполне достаточно ленивой прогулки, и это делало их на редкость несовпадающей парой. Верховный Жрец качался взад и вперед, отклонялся влево и вправо. Ноги его взлетали к небесам, растопыривая пальцы, и обрушивались вниз. Пятки молотили по бесчувственным бокам, словно барабанные палочки, хотя каденциям явно недоставало ритма. Поводья мотались, но мул успел пережевать ремешок, так что поводья были привязаны только к двум обгрызенным мундштукам, норовившим забить Паста до бесчувствия.
Он подскакивал в седле, будто влез на бешеного быка. Пот хлестал ручьями, губы оттягивались в дикарской гримасе, глаза чуть не выскакивали из орбит.
Мул же… ну, мул шагал. Чоп чоп (пауза) чоп чоп (пауза) чоп чоп. И так далее.
Над головой Искарала Паста, умело избегая ударов уздечкой, хлопали крыльями бхок’аралы. Они кружились, будто буря комаров — переростков, и о как мотался хвост мула! Он — нет, все же она — пыталась отогнать их, однако бхок’аралы впали в раж комариности и не отставали; им даже удавалось выхватывать новые кучки помета прямо из-под ее хвоста. Они дрались над добычей, пуская в ход зубы, когти и… еще раз когти.
По следу мула и его седока текла река пауков, заливая мостовую черным мерцанием.
Наконец три белых Гончих появились на улице шагах в тридцати. Три необычайно уродливые головы повернулись, рассматривая мула и седока. Скотинка подняла уши, показывая, что недовольна. Чоп чоп (пауза) чоп чоп чоп.
Гончие побежали дальше.
Не стоит сердить мулов.
Увы, но Искаралу Пасту и его смиренной скотинке через несколько мгновений предстояло узнать, что в мире есть силы, способные смутить обоих.
Да, тут прибыл, наконец, сверкающий, сияющий, поражающий центр событий, предпоследний пик глубокой ночи, храбрец Крюпп! Он поставил своего боевого мула на пути Паста, его скакуна и разновидной кучи пауков и бхок’аралов.
Мул узрел мула. Они встали, осклабившись, в пятнадцати шагах друг от дружки, замахали ушами.
Всадник узрел всадника. Маг зловеще замолчал, глаза его затуманились. Крюпп приветственно помахал пухлой рукой.
Бхок’аралы устроили столкновение в воздухе между ними; в результате один зверек неуклюже шлепнулся о мостовую слева от Верховного Жреца, а все прочие нашли окна, карнизы и головы милых горгулий, на которых и уселись, тяжело дыша и высунув языки.