Пауки убежали.
Итак, ставки сделаны.
— Прочь с пути моего! — завизжал Паст. — Кто этот дурак и как он смеет дурить меня? Я порву его! Я растопчу его! Я пряну направо и поднырну влево, и он мигом отстанет! Поглядите на жалкого мула — ему нас никогда не догнать! Я схвачу меч. Мой, мой, он мой! Пусть Темный Трон скулит и ползает у моих ног! Искарал Паст, Верховный Жрец Драгнипура! Самый опасный мечник в десяти тысячах миров! Если вы видите в правосудии сплошной обман — просто подождите! — Он склонился в седле, ухмыльнулся: — Любезный сэр, не будете так добры подвинуть себя и своего одра в сторонку? Понимаете ли, у меня назначена встреча. Очень скоро. — Тут он зашипел: — Давай, прячься в породившую тебя задницу, обмотанный красными тряпками навозный шар, который кто-то прокатил по лесной подстилке! Иди! Улепетывай!
— Какое необычайное недоразумение, — отвечал Крюпп с самой блаженной из своих улыбок. — Кажется, мы не согласны, и если ты проследуешь в избранном направлении, непременно столкнешься ни с кем иным, как с Крюппом, Даруджистанским Угрем. Жалкий жрец, уже глубокая ночь. Твой бог знает, где ты сейчас?
— Угорь? Крюпп? Столкнемся? Жиряк и вдобавок идиот, что за смехотворная комбинация в эту ночь ночей? Слушай, выбери другую улицу. Если я набреду на Крупного Угря, то передам, что ты его искал. Непременно постараюсь.
— Едва ли. Но это неважно. Я и есть Крюпп Крупный Угорь.
— Чудесно. Мы уже набрели друг на друга. Рад встрече. А теперь пропусти!
— Крюпп сожалеет, но любая иная улица, на которую ты выедешь, окажется прегражденной никем иным, как им же, Крюппом. Разумеется, если ты решишь, что искомое не стоит усилий и горестей, кои непременно воспоследуют, и мудро возвратишься в тенистый храм…
— Ты не знаешь, чего я ищу, и это не твое дурацкое дело!
— Сплошные недопонимания. Но погоди, разве проклятый дурак хоть что-то способен понять?
— Что? Я не должен был этого слышать? Но я слышал, жирный идиот!
— Он только думает, что слышал. Милый жрец, Крюпп уверяет тебя, ты не слышал, а не слышал. То есть слушал, но не слышал. А, неважно. Лыбящаяся жаба все равно не поймет. Ух ты, у мула взгляд разумнее, чем у хозяина! Ну, милый жрец, уже поздно, тебе пора быть в постельке. Ужасающе одинокой, не сомневаюсь. Гм?
Искарал Паст пялился. Разевал рот. Глаза заметались, выхватив бхок’аралов (а они присели на камни мостовой и пялились, разевая рты, в ответ). — Мои поклонники! Конечно! Да! Да, вы! Соберитесь толпой, атакуйте жирного дурака! В атаку! Ваш бог приказал! В атаку!
— Мла бла вла кла дла сла гла хохи бохи мохи дохи сохи чохи блохи бла бла бла!
— Чего?
— Бла!
— Бла!
— Бярб?
— Ха! Вы тупые, бесполезные и еще уроды!
— Фла вла мла сам бла!
Искарал Паст ощерился.
Бхока’ралы тоже ощерились.
— Крысиный яд! — прошипел Паст. И улыбнулся.
Какой-то бхок’арал поднес ему сосиску из дерьма. И улыбнулся.
На этом сложные переговоры завершились.
Боевое улюлюканье вышло у Искарала Паста несколько задушенным; он нагнулся, высоко привстав в стременах, вытянув руки, словно когтистый хищник. Мул неохотно побрел вперед.
Крюпп созерцал сию невыносимо медленную атаку. Вздохнул: — Ну ладно. Дошло до битвы? Да будет так!
Он принялся понуждать мула.
Животные сближались. Шаг за шагом. Шагом.
Искарал Паст рвал ногтями воздух, мотаясь в седле и мотая головой. Бхок’аралы бешено летали кругами, испуская визги. Скотинка Мага задрала хвост.
Боевой мул Крюппа подался вправо. Скотинка Паста тоже подалась вправо. Они встали плечом к плечу и замерли.
Рыча и пуская слюни, Паст бросился на Крюппа, и тот испустил удивленное ух! Взметнулись кулаки, задергались пальцы ног, щелкнули челюсти — Верховный Жрец наседал что есть дури — Угорь поднял руки, отбивая нападение, и непредумышленно разбил Пасту нос. Голова мотнулась назад, раздался хрип. Атака возобновилась.
Они сцепились. Они свалились, шмякнувшись о мостовую клубком конечностей.
Бхок’аралы присоединились, падая в неба под визг и рычание, покусали обоих и занялись битвой друг с дружкой. Мотались кулаки, дергались пальцы ног, щелкали челюсти. Пауки набегали со всех сторон, крошечные жвалы виднелись повсюду.
Вся эта масса шевелилась и бурлила.
Два мула отошли, потом одновременно повернулись, чтобы пронаблюдать за происходящим.
Но оставим на время душераздирающую сцену.
Право слово.
Когда на боковой улице появились две женщины в полупрозрачных платьях, приближавшиеся с элегантной грацией — словно две сестрицы из благородного сословия, вышедшие на ночную прогулку — Великие Вороны взлетели, закаркав, а Гончие Теней подобрались, взъерошили шерсть, оскалили блестящие клыки.
Даже на таком расстоянии Семар Дев смогла ощутить истекающую от них силу. Она отступила; в груди защемило. — Кто это, во имя Худа?
Карса не ответил; она оглянулась и увидела, что он смотрит на одинокого всадника, приближавшегося со стороны озера. В руке тот держал копье; едва коснувшись взглядом оружия, ведьма громко, прерывисто вздохнула. «Боги, сколько ещё?»
Копыта стучали, словно треснувшие колокола какого-то храма.
В этот самый миг Верховный Алхимик Барук стоял во дворе особняка, у своего экипажа. Слугам и стражникам могло показаться, что он изучает обезумевшее ночное небо… но никто из них не стоял так, чтобы видеть его лицо.
Алхимик плакал.
Он не видел расколотой луны. Не видел полос низко нависшего дыма. Строго говоря, он не видел ничего, что видели окружающие, ибо взор его обратился внутрь, к воспоминаниям о дружбе, о разделенных тяготах — и над всем вздымался поток чего-то… он не был уверен, но верил, что это смирение.
Живя, мы вынуждены бываем приносить жертвы, принимать мрачное наследство. Мы можем взвалить бремя на собственные хлипкие плечи — или глазеть, как сгибаются под ним святые мученики. Таков выбор, предлагаемый духу. Никто никогда не усомнится, какой выбор сделал Сын Тьмы.
Великий муж ныне мертв. Жестоко убит в разгар жуткой ночи.
А Барук потерял друга.
Ему казалось, что все принятые им самим решения, его тяжкие заботы ничего не стоят.
В творящемся ныне трагическом завершении у него есть еще роль. Но он чувствует, что сломался.
Все кажется тонким, хрупким. Все, что он чувствует сердцем, что видит вокруг. Таким хрупким.
Да, луна умерла, но готовится возрождение.
Продержится ли он?
Надо попытаться.
Но пока он даже не может сдержать слез.
Барук повернулся к карете. Вошел внутрь. Дверца захлопнулась, он сел на мягкую скамью. Поглядел на гостя — но ничего не сказал. Что он мог сказать потерявшему гораздо больше? «Гораздо больше».
Ворота раскрылись, карета выехала. Качались фонари на боках.
Резак спешился и оставил коня на свободе. Он шел, не обращая внимания на Псов — да и они сами были заняты чем-то иным. Он не смотрел на Воронов, которые принялись взмахами и ударами клювов разгонять зевак. Глаза его не отрывались от простертого на мостовой тела.
Он прошел мимо женщины, стоявшей в тени громадного воина, выхватившего двуручный кремневый меч и внимательно глядящего на кого-то за спиной Резака.
Эти детали не могли отвлечь Резака от тела, от мерцающего черного меча, столь грубо вогнанного в лицо, в голову. Он шел, пока не встал вплотную к трупу.
Женщина подошла к нему. — Оружие в твоей руке… оно не…
— Мы в беде, — сказал Резак.
— Что?
Он не мог принять то, что видит. Не мог принять, что Лорд Отродья Луны лежит вот так — один глаз закрыт, второй слепо смотрит в небо. Убит своим же мечом. Убит… ВЗЯТ. Драгнипуром. — Как такое могло случиться? Кто смог…
— Дассем Альтор.
Он наконец поглядел на женщину. Она из семи Городов, это он определил сразу. Старше лет на десять. Может, и больше. — Знакомое имя, но… — Он пожал плечами.
Женщина указала куда-то вбок. Резак повернулся.
Мужчина припал к стене, сжавшись. Перед ним лежит меч. Лицо закрыто руками. Глаза Резака снова метнулись к мечу. «Я уже видел эту штуку. Но… где? Когда?»
— Мы знали его, — продолжала женщина, — как Скитальца.
Воспоминания ворвались в душу, сделав ее холодной, какой-то мертвенной. — Не одно и то же, — шепнул он. — Мщение. Или горе. Выбирай. — Он хрипло вздохнул. — Меч… его выковал Аномандер Рейк. Это был его клинок. До Драгнипура. Он отдал его брату, Андаристу. А потом я… я передал… Сбереги Беру…
Воин — великан резко повернулся. — Если хочешь защитить тело, — пророкотал он, — готовь копье.
Две женщины замерли посреди улицы: их продвижение преградили Гончие, вставшие полукругом шагах в двадцати.
Завидев женщин, Резак нахмурился. — Злоба, — пробормотал он. — Ты догадалась? Или чесотка замучила?
— Семар Дев, — крикнул великан. — Ведьма! Подними Скитальца! Он нам понадобится!
— Чтоб тебя! — взвизгнула стоящая рядом с Резаком женщина. — Что это?!
Ответа не потребовалось. Она увидела сама, как увидел Резак.
Новые Псы, бледные как призраки, свора вдвое большая, чем свора Гончих Теней. Они выскочили со стороны Приозерного района и были готовы напасть.
— Это меч, — произнесла женщина по имени Семар Дев. — Они пришли за мечом.
Резак почувствовал, что ноги у него превращаются в лед. Зато копье в руках запылало жаром.
— Дайте место, — крякнул великан, шагнув вперед.
«Против десяти Гончих? С ума сошел?»
Резак встал слева от воина. Ведьма бросилась к Скитальцу.
Копье трепетало. Оно стало таким горячим, что трудно было держать. Но что еще у него есть? Какие-то чертовы кинжалы — против подобных тварей? «Боги, да что я вообще тут делаю?!»
Но он будет стоять. Он готов умереть здесь, рядом с обреченным великаном. Ради чего? «Ничего нет… ничего нет в моей жизни. Кто я такой, чтобы ввязываться?» Он бросил взгляд на белых Гончих. «Всё меч. На что он вам? Пожевать рукоять? Пометить лезвие?» Он поглядел на здоровенного воина: — Хотя бы имя свое скажи. Напоследок.