— Я действительно останусь, — сказал Дюкер. — Но только если ты расскажешь все получше, Сциллара.
— Как пожелаешь.
— С того момента, как встретила Геборика.
— Это займет всю ночь. А я голодна.
— Муриллио будет счастлив оплатить наш ужин, — провозгласил Крюпп.
— Первый случай, когда он прав.
— Я не думаю, что ты слишком толстая, — подал голос Резак. — Ничего подобного не думаю, Сциллара.
— Очень хорошо.
— Почему ты не замечала, как смотрит на меня Баратол? По мне, Апсалар правильно сделала, что сбежала. Я ее не виню. В мире нет женщины столь низкой, что подходила бы мне.
«Звучало ли это как жалость к себе? нет», подумал он, «это просто реализм.
О, а упомянутая драконица оделась в шелка и проводит время на палубе своего треклятого судна, тут, в гавани Даруджистана… О, я не забыл сказать, что городу грозит опасность?»
Бутыль опустела, и Сальти отослали за новой. Миза выказывала радость по поводу заказанного ужина, ведь она понимала, что сегодняшняя пьянка принесет ей неплохой доход.
А Сциллара рассказывала.
В пропитанном алкоголем мозгу Резака блуждали мысли, вовсе не проникнутые жалостью к себе. Ни одна женщина в целом мире…
Госпожа Чаллиса Видикас села за узким концом стола; Шарден Лим сел слева, а Ханут Орр справа от нее. Для этой ночи она выбрала короткую облегающую блузу изумрудно-зеленого шелка — без воротника, чтобы показать напудренную, ничем не украшенную шею, и с низким вырезом, почти обнажающим надушенные груди. Волосы были уложены и пронизаны серебряными заколками. На щеках блестели румяна. Веки были густо накрашены и удлинены. С ушей свешивались длинные серьги, сверкавшие зеленью изумрудов и синью сапфиров. Короткие рукава не скрывали голых рук. Кожа ее была мягкой, гладкой, не тронутой солнечным загаром. Ноги облачены в лосины из козьей кожи с небольшим начесом; сандалии — самой последней моды, с высокими и узкими каблучками.
Янтарное вино блестело в хрустальных бокалах. Свет шандалов заливал нежным золотистым светом поверхность стола и затухал за спинами троих сидевших за ним, так что слуги двигались подобно теням, являясь лишь чтобы переменить блюда, поправить приборы и принести еще больше пищи.
Она едва касалась угощений, желая напиться допьяна перед неизбежным итогом ночного визита. Единственный вопрос, который она никак не могла решить: кто из них будет первым?
О, она испытывала сексуальное возбуждение, никаких сомнений. Оба мужчины здоровы и привлекательны, хотя на разный манер. Оба одинаково навязчивы, но с этим она как-нибудь смирится. Разумеется, сердце не примет участия в предстоящем, не затрепещет, не породит смущения, ведущего к конфликту чувств… и всяким иным конфликтам.
Она просто сделает это. Ведь все пользуются тем, чем владеют, особенно заметив, что это привлекает окружающих. Так и достигается сила. Один из мужчин, справа или слева, поимеет ее сегодняшней ночью. Интересно, они уже договорились? Гадали на пальцах? Делали ставки? Она еще не решила — вечер только начался, и пока что она не видела откровенных знаков.
Ханут заговорил: — Шарден и я обсуждали вас сегодня, Госпожа Чаллиса.
— О, как это приятно.
— Это было в ночь убийства моего дяди, не так ли? В имении госпожи Симтали — вы были там.
— Да, да, Ханут.
— Той ночью юный Горлас Видикас спас вашу жизнь.
— Да.
— И завоевал сердце, — сказал Шарден Лим, улыбнувшись из-за бокала в руке.
— Вы так говорите, будто это легко — завоевать мое сердце.
— Благодарность положила доброе начало, — заметил Шарден. Ханут уселся поудобнее, как бы намереваясь только слушать их беседу, по крайней мере пока. — Он, как и вы, был очень молод. Возраст, в который страсти пылают ослепительно ярко.
— И у меня закружилась голова, — поддакнула она.
— Горлас выбрал верно, вынужден признать. Надеюсь, он ежедневно выражает вам благодарность… когда дома, хотел я сказать. Всяческие ясные и недвусмысленные поступки, все такое.
Ханут Орр пошевелился. — Не так давно, Госпожа Видикас, Дома Орр и Д’Арле были противниками в Совете. Так повелось поколениями. Лично я не нахожу этому разумного обоснования. Зачастую мне приходит на ум, что ваш отец мог бы повстречаться со мной, уладить старые споры и выковать нечто новое и прочное. Настоящий союз.
— Далеко идущий замысел, Ханут Орр, — отозвалась Чаллиса. «К сожалению, отец считает тебя претенциозной тупой задницей. Иными словами, настоящим Орром». — И вас примут с удовольствием. Уверена. Сделайте предложение. Желаю вам поддавков Повелительницы.
— Ах, я получаю от вас благословение моим замыслам?
— Конечно. Произведете ли вы впечатление на отца? Это надо еще увидеть.
— Уверен, вы пользуетесь полной его любовью, — промурлыкал Шарден Лим. — Разве может быть иначе?
«Представь себе, может». — Дом Видикас всегда был слабо представлен в Совете, — произнесла она. — Долгая череда женщин и мужчин слабых, неизменно лишенных дерзости.
Ханут Орр фыркнул и потянулся за вином. — Разумеется, за исключением последнего.
— Разумеется. Я о том, что отец придает мало значения желаниям Дома Видикас, а я отныне часть этого Дома.
— Жалуетесь?
Она устремила взор на Лима. — Смелый вопрос, господин.
— Извините, Госпожа Видикас. Я ведь пришел, чтобы порадовать вас. Желаю вам только счастья и довольства.
— Почему вы решили, что я не счастлива и не довольна?
— Потому что, — с расстановкой сказал Орр, — сегодня ночью ты хлещешь вино словно кабацкая шлюха. — И встал. — Благодарю вас, Госпожа Видикас, за редкостно приятный вечер. Увы, должен откланяться.
Подавляя гнев, она сумела учтиво кивнуть. — Разумеется, Советник Орр. Извините, что не провожаю.
Он улыбнулся: — Охотно извиняю, госпожа.
Когда он ушел, Шарден тихо выругался. — Он рассердился на вас.
— О? — Она увидела, что рука, подносящая к устам бокал, дрожит.
— Ханут желает, чтобы ваш отец пришел к нему, а не наоборот. Не хочет казаться скулящим щенком.
— Щенок никогда не решается сделать первый шаг, Шарден Лим. Он не понял моего вызова.
— Потому что это требовало от него выказать слабость. Слабость нервов.
— Возможно. Но почему он рассердился на меня? Как именно это работает?
Шарден Лим хохотнул и вытянул ноги. Сейчас, выйдя из тени Ханута, он казался ядовитым цветком, что раскрывается только ночами. — Вы выявили его суть. Самовлюбленный, но слабовольный громила.
— Нелестные слова для друга.
Шарден опустил взор на кубок и сделал глоток. Потом хмуро проговорил: — Ханут Орр мне не друг.
Вино делало ее разум до странности свободным, словно сорвавшимся с привязи. Она уже не считала глотки — слишком много уже выпито; слуга склонялся безмолвным привидением, наполняя и наполняя ее кубок. — Думаю, он считает иначе.
— Вряд ли. Мой отец погиб в результате одного из проклятых заговоров Дома Орр. Мне кажется, что моя семья стала заложницей игры, которая длится и длится.
Мужчина выказал себя с совершенно неожиданной стороны; она не знала, что ему отвечать. — Ваша честность поражает, Шарден Лим. Я ни за что не разглашу то, что услышала этой ночью.
— Это не важно, но все равно спасибо. Я скорее обрадуюсь, если ваш муж осознает ситуацию. Ханут Орр — опасный человек. Дома Лим и Видикас объединяет многое, в особенности печать недоверия Совету. Скорее даже презрения. Но мне интересно… — тут он поднял на нее острый, любопытный взор. — Предприятие вашего мужа, продвижение торговца железом в Совет… Что за игру повел Горлас?
Она смущенно моргнула: — Извините, ничего не знаю.
— А можете узнать? Для меня?
— Не уверена… Горлас не доверяет мне в подобных делах.
— Он вообще вам доверяет? — спросил Лим и продолжил, не дожидаясь ответа: — Госпожа Видикас — Чаллиса — он растрачивает вашу жизнь, разве не ясно? Я вижу это… о боги, я разгневан! Вы умная женщина, прекрасная женщина, а он относится к вам как к одной из этих серебряных тарелок. Просто новое приобретение, новая вещь в груде богатств.
Она опустила кубок. — Чего вам нужно от меня, Шарден Лим? Это род приглашения? Хотите любовной интрижки? Свиданий за спиной мужа? Когда он будет уезжать, мы станем встречаться в какой-нибудь жалкой лачуге? Будем соединяться телами, а потом лежать рядом и строить бесполезные планы? Будем бесконечно лгать друг другу о счастливом будущем?
Он выпучил глаза.
Все слуги с необычайной быстротой исчезли в кухне и подсобных комнатах — в столовой не осталось никого. Пропал даже виночерпий. Чаллисе пришло в голову, что слуги имения Шардена оплачиваются лучше ее слуг и что сейчас скользкий молчаливый лакей сидит во дворе, передает трубку подобострастным, жадным до слухов работникам, все хохочут, фыркают, закатывают глаза и еще хуже. Слишком поздно, поняла она тут же. Ничего не исправишь. Вольные мысли уже не вычистишь из их жалких умишек.
— Вы описали, — сказал наконец Шарден Лим, — на редкость мерзкое будущее с цинизмом знатока подобных дел. Но я не верю. Вы были верны, Чаллиса. Иначе я о вас не беспокоился бы.
— О? Так вы шпионите за мной? — Насмешливый вопрос приобрел зловещую ауру, когда мужчина не стал возражать. Ее внезапно пробрало холодом до костей. — Преследовать чужую супругу… это не кажется достойным поступком, Шарден Лим.
— В любви нет чести.
— В любви? Или в одержимости? Разве не страсть к приобретению заставляет вас желать чужой жены?
— Он не владеет вами, Чаллиса. Вот я о чем. Идеи обладания — подлая ложь, прикрытая разговорами о любви. Я не хочу обладать вами. Не хочу красть … Если бы я хотел, то уже давно придумал бы повод для дуэли и убил вашего мужа без капли сожаления. Ради вас. Чтобы вернуть вам свободу жизни.
— И оказаться рядом со скорбящей вдовушкой? О, разве не странная вышла бы картина? Я под ручку с человеком, убившим моего мужа. И вы говорите о свободе?! — Она поняла, что остается на редкость трезвой. Ее отрезвило то, что открыл ей этот человек — ужасающие глубины его безнадежного желания.