Сколько падений состоялось с той поры? Сурат Коммон — последний фрагмент старого леса Харкенаса. Черное дерево напитало огромные печи. Ему не хочется смотреть на запад. Там не только яростный свет. На фабриках неустанно трудятся, создавая оружие. Доспехи. Все готовятся к войне. Сюда его заслала Верховная Жрица. «Будь свидетелем», велела она. И он принялся свидетельствовать. Глаза Храма, жрецы, должны оставаться открытыми и сознающими, ничего не упуская — особенно в нынешние хрупкие времена. Он избран один среди многих — но это отнюдь не повод для гордости. Его появление- политический ход: скромный ранг посланца выражает гнев Храма.
«Будь свидетелем, Эндест Силан. Но молчи. Ты просто присутствуешь. Понял?»
Он понял.
Они показались почти одновременно — один с севера, другой с востока, а третий — с юга. Три брата. Три сына. Это встреча кровных родичей, и они прогонят его, ибо он посторонний. Даже Храм для них посторонний. Так прогонят ли его?
Деревья словно рыдали обещанием нового цветения — сезона, который никогда не наступит, ибо негде волоскам пустить корни на десятки лиг во все стороны. Река подхватит миллионы прекрасных черных семян, но даже волоски не способны плыть по Дорсан Рил, и река хранит все, что приняла — в мертвых слоях ила. «Наше дыхание должно было дарить жизнь, а не красть ее. Наше дыхание было даром, но дар принес Чернолесу измену. Вот наше преступление, и прощения ему не будет».
— Добрый вечер, жрец, — сказал Андарист, добавив: — Кажется, Аномандер, ты был прав.
— Легкое предсказание, — отозвался Аномандер. — Храм следит за мной, словно свора ротесов за умирающим гинафом.
Эндест моргнул. Последний дикий гинаф пропал столетие назад; среброгривые стада больше не сотрясают почву южных равнин. А своры ротесов в наши дни машут крыльями лишь над полями сражений, никогда не бывая голодными. «Вы последний, Лорд? На это вы намекаете? Благослови меня Мать, никогда не понимаю, что именно вы сказали. Никто не понимает. Мы знаем слова, но не их смысл».
Третий брат молчал, не сводя красных глаз с неба над кузнями.
— Столкновения между Дретденаном и Ванутом Дегаллой близятся к концу, — заявил Андарист. — Может быть, пришло время…
— Стоит ли говорить вслух? — вмешался Сильхас Руин, повернувшись к Эндесту. — Это не для Храма и в особенности для жалкого аколита третьего уровня.
Аномандеру, кажется, было не интересно смотреть на Эндеста. На резкость брата он ответил пожатием плеч: — Может, так мы убедим Храм оставаться… в нейтралитете.
— Раскрыв все планы? Почему это Храм должен нам доверять? Что делает нас, троих братьев, более ценными, чем, например, Манелле или Хиш Туллу?
— Ответ вполне очевиден, — сказал Андарист. — Жрец?
Он мог бы не отвечать. Мог бы изобразить незнание. Он всего лишь служитель третьего уровня… И все же он произнес: — Вы собрались не для того, чтобы поубивать брат брата.
Андарист улыбнулся Сильхасу.
Тот скривился и отвел глаза.
— Есть о чем поговорить, — сказал Аномандер. — Андарист?
— Я послал представителей в оба лагеря. С предложением смириться. Велел сделать прозрачные намеки, что готов вступить в союз против вас двоих. Ключ в том, чтобы усадить Дретденана и Ванута в одной комнате с клинками, вложенными в ножны.
— Сильхас?
— И Хиш и Манелле согласились на договор. Манелле все еще меня беспокоит, братья. Она не дура…
— А Хиш — дура? — хохотнул Андарист. Смех был до безумия беззаботным, хотя они собрались обсуждать измену.
— Хиш Тулла не сложна. Ее желания очевидны. Правду говорят сторонники, что она не лжет. А вот Манелле подозрительна. Я ведь, в конце концов, говорю о величайшем преступлении — пролитии крови сородичей. — Он замолчал и поглядел на Аномандера, и лицо его вдруг преобразилось. Беспокойство, некое ошеломление, отсвет ужаса. — Аномандер, — прошептал он, — что мы затеяли?
Лицо Аномандера отвердело: — Мы достаточно сильны, чтобы пережить всех. Увидишь сам. — Тут он посмотрел на Андариста: — Перед нами тот, кто разобьет наши сердца. Андарист, решивший отвернуться и уйти.
— Решение, вот как? — Последовало тяжелое молчание. Он снова захохотал. — Да, точно. один из нас… должен быть хотя бы один, а я не желаю идти вашим путем, братья. У меня недостает смелости. Смелости и… жестокого безумия. Нет, братья, моя задача проще некуда: ничего не делать.
— Пока я не предам вас, — сказал Сильхас Руин, и Эндест потрясенно увидел слезы на глазах белокожего Владыки.
— Другого пути нет, — заявил Андарист.
Столетия складывались в тысячелетия, а Эндест гадал — не имея возможности узнать в точности — всё ли произошло по плану троих братьев. Смелость, сказал Андарист. Смелость и… жестокое безумие — со стороны Матери, да — все разрушения, откровенные предательства — могли ли они замышлять именно это?
Следующая встреча Эндеста Силана с Аномандером произошла на мосту у основания Цитадели; по его словам было понятно, что Лорд не узнал в Силане служку, посланного некогда разведывать творящееся между троих братьев. Странная рассеянность — для такого, как Аномандер. Хотя, понятное дело, Лорду в тот миг было что обдумывать.
Эндест передал Верховной Жрице отчет о злосчастной встрече. Докладывая подробности измены — зная, к каким последствиям она уже приводит — он ожидал узреть на лице Жрицы негодование. Однако она попросту отвернулась (впоследствии он увидел в этом еще одно предзнаменование).
А тогда в небесах еще не было бурь. Ничто, казалось, не предвещало грядущего. Черные стволы Сурат Коммона стояли уже две тысячи лет — а может, и дольше — и каждую осень разбрасывали по ветру длинные семена. Да, в следующий раз, когда ему случится бросить взгляд на статные деревья, они будут пылать.
— Ты стал каким-то очень уж тихим, старый друг.
Эндест смотрел на угасающее пламя. Быстро накатывал рассвет. — Я припомнил… как легко дерево становится золой.
— Высвобождая энергию. Может быть, лучше смотреть на это так?
— Подобное высвобождение гибельно.
— Для растений — да, — сказал Каладан Бруд.
«Для растений…» — Я думал о даре, что мы приносим им. О дыхании.
— И они возвращают нам дыхание, — отозвался полководец, — обжигающее руки. Похоже, хорошо, что я не склонен к иронии.
— Дар фальшив, когда мы ждем воздаяния. Словно алчные торговцы, мы даем — и требуем чего-то взамен. Похоже, обмен — основа наших отношений со всем миром. Всех нас. Людей, Анди, Эдур, Лиосан, Имассов, Баргастов, Джагутов…
— Только не Джагутов, — прервал его Каладан.
— Ах. По правде, я слишком мало знаю о них. В чем их сделка?
— Между ними и миром? Не думаю, что это возможно объяснить — по крайней мере, мне, с моим ничтожным умишком. Джагуты отдавали гораздо больше, чем получали. До тех пор, пока не начали ковать лед, защищаясь от Имассов. Разумеется, за исключением Тиранов — но ведь это делало тиранию особенно гнусной в глазах самих Джагутов.
— Значит, они были управляющими мира.
— Нет. Идея управления подразумевает превосходство. Известную степень высокомерия.
— Заслуженное, учитывая их силу.
— Скорее иллюзию силы, сказал бы я. Эндест, если ты уничтожаешь все вокруг себя, однажды ты уничтожишь и себя самого. Высокомерие создает некую отстраненность; мы думаем, будто можем переделывать мир в угоду своим целям, будто можем использовать его, словно живой инструмент с миллионами рабочих частей. — Но замолчал, качая головой. — Видишь? У меня уже голова трещит.
— Похоже, от истин, — ответил Силан. — Итак, Джагуты не считали в себе хозяевами. И паразитами тоже. Высокомерие не было им свойственно? Полководец, я считаю, что это необычайно. Фактически это невозможно понять.
— Они делили мир с Форкрул Ассейлами, во всем противоположными им. Они видели примеры чистейшего проявления высокомерия и отстраненности.
— Были войны?
Каладан Бруд молчал так долго, что Эндест Силан решил: ответа не будет. Но потом полководец поднял взор над костром, блеснув звериными глазами: — Были?
Эндест уставился на старинного друга и едва слышно вздохнул от удивления. — Боги подлые! Каладан! Ни одна война не длится так долго.
— Длится, если лик врага не имеет значения.
Это откровение… ужасно. Безумно. — Где?..
Улыбка полководца была лишена веселья. — Далеко отсюда, друг, что само по себе хорошо. Вообрази, что стал бы делать твой Лорд, будь иначе.
— Он вмешался бы. Он не смог бы удержаться.
Каладан Бруд поднялся. — У нас гостья.
Миг спустя во тьме над их головами захлопали большие крылья. Эндест поглядел вверх и увидел Каргу — она махала крыльями, спускаясь между воздушными течениями. Приземлилась птица на каменной осыпи за пределами круга света.
— Чую рыбу!
— Не знал, что ваш род умеет чуять, — отозвался Каладан.
— Смешной тупица. Признай хотя бы, что наше зрение — истинный дар совершенства. Мы лучше всех иных. Да, Великие Вороны прокляты даром превосходства… Что я вижу? Груду костей! Да, вижу с отчаянной ясностью: вы, грубияны, ничего мне не оставили!
Карга подскочила ближе, поглядела на мужчин одним глазом, затем вторым. — Печальная беседа? Рада прервать. Эндест Силан, твой Владыка призывает тебя. А тебя — нет, Каладан Бруд. Итак, послания доставлены. Желаю перекусить!
Харек бежал через Ночь. Старые запутанные улочки, оставшиеся после осады горы ломаного камня; узкие кривые аллеи, заваленные мусором по колено… Он пересекал развалины зданий, карабкаясь словно паук. Он знал: Тов погиб. Он знал, что погиб и Бач, как и еще полдюжины заговорщиков. Все мертвы. Убийцы порезвились. Наверное, Тисте Анди, некий вид тайной полиции, проникшей в ячейки и истребляющей всех выслеженных борцов за свободу.
Уж он — то всегда понимал, что демоны, нелюдское отродье, совсем не такие благожелательные завоеватели, какими они себя выставляют. О да, у них полно гибельных тайн. Планы захвата и порабощения, замыслы установления тирании — не только над Черным Кораллом, но и над ближними городами, над всеми местами, где обитают люди. Тисте Анди положили завистливый глаз на всё. Теперь он получил доказательства.