Развернувшись на месте, Хес подкинул горячий чайник вверх – так что обжигающая лента кипятка хлестнула Кевина по рукам и лицу, – одновременно нанеся ему мощный удар ногой в промежность. Когда Кевин, согнувшись, метнулся вперед, Хес обрушил чайник ему на голову, схватил его правую руку и резко вывернул ее, заставив пистолет вывалиться из разжатых пальцев. Он оттолкнул ногой пистолет в дальний угол комнаты и, нанеся Кевину апперкот в левый висок, подскочил к своему тюфяку и вырвал из ножен на стене искривленный черный меч.
Кевин, надо отдать ему должное, был бойцом умелым и, несмотря на полученные ожоги, почти ослепившие его, и два сокрушительных удара ногой и кулаком, устоял и даже ухитрился сорвать кухонный нож с магнитного держателя над плитой. Хес отшвырнул нож и ринулся на своего врага, отведя лезвие в сторону и изготовившись для удара.
– Мужик, я знал, что ты ревнуешь, – прохрипел Хес, – но я не думал, что ты совсем спятил!
– Ревную? – переспросил Кевин, морщась от боли. – Да меня к тебе подослала эта сука!
– Забери назад свои лживые слова, ублюдок, – гневно вскричал Хес.
– Это правда, дружище! Она сказала, что ты ее шантажируешь и что тебя надо убить!
– Нет! – выкрикнул Хес. – Нет!
Но даже не веря своим ушам, он понял, что Кевин не врет. И единственное, чему он мог безоговорочно доверять в этом дерьмовом мире, так это оружию в своих руках.
– Нет! – снова крикнул Хес и полоснул Кевина по шее.
Потом взял с края мойки аккуратно сложенную льняную салфетку и обтер лезвие. Сунув меч обратно в ножны, он думал только об одном – об отмщении.
– Тебе надо поехать на совет! – тихо произнесла Флоренс.
– Я тебя не оставлю, – возразил Данбар. – Уилсон может поехать вместо меня.
– Я не уеду, пока мы не поймем, в чем дело, – вмешался Уилсон.
– Карета «Скорой помощи» приедет минут через шесть, – сообщил врач.
– О, перестаньте соревноваться в преданности мне! – улыбнулась Флоренс, но хотя она старалась выглядеть беззаботной и деловитой, ей пришлось вновь отвернуться и извергнуть в таз порцию крови и слизи. – Помимо всего прочего, – добавила она, – я не хочу, чтобы вы видели меня в таком состоянии.
– Могу, по крайней мере, я остаться? – спросил Крис. Он сидел на краю кровати, нежно сжимая ногу Флоренс под одеялом. – Ты забываешь, – с улыбкой добавил он, – что мы вместе дважды плавали вдоль берегов Мексики и я тебя такую уже видел…
– Это совсем другое, – возразила Флоренс. Впервые в ее глазах отразился затаенный страх. – Меня просто выворачивает наизнанку. Мне никогда не было так плохо.
Но заметив выражение лица отца, она сразу пожалела, что так разоткровенничалась с Крисом.
– Ради бога! – закричал Данбар, обращаясь к врачу, словно тот мог уступить его напору и поделиться наконец своими соображениями. – Что вы намерены предпринять?
– На дому это вылечить нельзя, – сухо отчеканил врач. – Когда приедет «Скорая», мы введем ей сильное противорвотное, начнем прочищать желудочно-кишечный тракт активированным углем, возьмем анализ крови и кожи из ранки на шее и направим его в лабораторию экстренной патологии. А через полчаса она будет находиться в отделении реанимации Пресвитерианской больницы, где ей окажут самую квалифицированную в мире медицинскую помощь. И если мы все будем сохранять спокойствие, пациентке это пойдет на пользу!
Данбар испуганно уставился на врача.
– Отделение реанимации? – повторил он хриплым шепотом.
Меган развалилась на заднем сиденье своей машины, притворяясь, будто ждет, когда же наконец выйдет Эбби, а на самом деле она с нетерпением ждала эсэмэску от Кевина. Они уговорились о двух вариантах кодового сообщения. Спустя час после его утренней встречи с Хесом она отправила ему невинную эсэмэску с просьбой встретиться с ней у Данбар-билдинга сразу по окончании совета директоров. В случае успешной расправы с Хесом он должен был ответить: «Понял». В случае же возникновения непредвиденных сложностей ответ был бы таким: «Подъеду туда». Но ответа вообще не было никакого. Она приказала себе не волноваться, приказала строго-настрого, но ее тревога, в отличие от многих угодливых членов ее свиты, отвергла ее приказ и полностью подчинила себе все ее мысли. А вдруг Кевин и Хес каким-то образом сговорились о сотрудничестве? Они же, в конце концов, были братьями по оружию. Кто знает, какие странные узы могут связывать мужчин, которым официально позволено калечить, пытать и убивать? А что, если Хес его одолел? Сможет ли она тогда убедить его в том, что Кевин действовал по причине безумной ревности и что она готова зажечь тысячу свечей в церкви и возблагодарить бога за спасение драгоценной жизни Хеса?
– Привет! – Услышав голос Эбби, Меган вздрогнула и отвлеклась от своих невеселых раздумий. – Ну и жуткий же сегодня денек…
– А, привет! Я тоже рада тебя видеть! – буркнула Меган, ухватившись за сарказм, как за спасательный круг, чтобы не утонуть в лавине вопросов, роившихся у нее в голове.
– Мне неприятно признаться, – продолжала Эбби, – но сегодня у меня состоялся крайне неприятный разговор с Диком Байлдом. Он полностью облажался. Ему не удалось обеспечить выкуп пакетов акций, которые мы наметили. Нам придется занять еще больше денег, и эта задолженность съест значительную часть нашей прибыли.
– Может, мы просто не пойдем на этот сраный совет? – предложила Меган, и ее встревожило внезапное равнодушие к деньгам, возникшее из-за страха оказаться за решеткой.
– Ради бога, Мег! – начала Эбби, но, взглянув на перекошенное лицо сестры, осеклась. Она никогда еще не видела Меган такой испуганной и уж точно никогда не видела ее в отчаянье; и теперь оба эти несвойственные Меган чувства, соединившись, отразились в ее застывшем взгляде. Она излила свое раздражение на водителя.
– Ну и чего ты ждешь? Едем!
– Будет весело, – усмехнулся Когниченти, включив компьютер. – Я наладил контакт с новым членом совета директоров, чью анонимность я сохраню, называя его просто «доктором Бобом».
– Ах, этот осел! – воскликнул Дик Байлд. – А он-то что делает в совете?
– Девочки сделали его членом совета в награду за некоторые благодеяния.
– Благодеяния, связанные с экстрасильным перкосетом или оказанные им «Данбар-Трасту»?
– Полагаю, он выписывал рецепты пачками, и кроме того, еще и сыграл ключевую роль в отстранении Данбара.
– Недостаточно ключевую! – сварливо заметил Байлд. – Я слышал, старик вчера вечером вернулся в Нью-Йорк. Даже Виктор не осмеливался перечить Генри Данбару. Вот почему ты решил их подслушивать. Хочешь понять, остался ли у него еще порох в пороховницах.
– Порох? – переспросил Когниченти. – Да старик еще два дня назад был клиническим безумцем. Без тебя заявка «Игл-Рока», считай, накрылась медным тазом. И что он сможет сделать? Обратится с прочувствованной речью к членам совета директоров и объяснит им, что, коли они отвергнут его предложение двадцатидвухпроцентной премии, ответственность целиком ляжет на них и им придется до конца своих дней судиться с разгневанными акционерами?
Стив поставил на стол пару ледяных бутылок японского пива – словно оба собирались посмотреть футбольный матч.
– Это дело решенное, Дик, – сказал Стив и, нагнувшись к компьютеру, усилил звук. – Смотри и получай удовольствие!
18
– Нет! – горестно произнес Данбар. – Только не Флоренс!
– Мне жаль, – произнес врач, изумившись неуместности своих слов.
– Ей надо пересадить новые органы, – рассуждал вслух Данбар, – подключить ее к какому-то аппарату, пока производится замена. Возьмите у меня, если невозможно быстро найти донора. Я понимаю, что я старик, но мои органы все еще работают.
Данбар скинул пиджак и сорвал галстук с шеи.
– Мистер Данбар… – начал врач.
– Это же противоестественно, если она умрет раньше меня! – Данбар расстегнул пуговку на воротнике. – Все должно быть наоборот. Возьмите то, что ей нужно: сердце, легкие, печень, почки, глаза, все, что спасет ей жизнь!
– Мистер Данбар, мы ничего не можем сделать. – Врач взял старика за локоть. – Мне очень жаль, у нее весь организм поражен, даже если мы пересадим ей новые органы, они быстро начнут отказывать. Флоренс отравили абрином – токсином, для которого не существует антидота, и к тому же соединенным с другими ядами, чтобы гарантировать ее смерть, причем сделав ее максимально болезненной. Мы чистим весь ее организм, мы сделали ей переливание крови, что немного оттянет конец, но процесс умирания ее организма уже не остановить.
Данбар медленно расстегивал пуговки на рубашке, пока не дошел до самого низа.
– Что ты делаешь? – пробормотала Флоренс, очнувшись от забытья, в которое ее погрузили сильные седативы.
– Я хочу стать донором…
– О папа! – Глаза Флоренс наполнились слезами.
Данбар сжал ее руку. С облегчением и ужасом он понял, что чувствует онемение, охватившее все его тело – точно такое же он ощутил, услышав, что Кэтрин «уже не оправится», – и что у него уже не осталось больше душевных сил, дабы оттянуть момент капитуляции перед горем и одиночеством. Был ли это триумф самопознания: сделать свое страдание более осязаемым? А ведь только лишь вчера он впервые в жизни ощущал себя благословенным! Было нечто непристойное во всеядной ясности его новообретенного сознания. Ах, если бы он смог уехать с Флоренс в Вайоминг, если бы он отказался от власти чуть раньше. А теперь он был словно слепец, вновь обретший зрение перед тем, как его выкатили в инвалидном кресле к «Наказанию Марсия»[45] – и теперь он был не в силах ни шевельнуться, ни сдвинуться с места, и он точно знал, что больше уже никогда не увидит других картин.
– Мы будем за дверью, – обратился врач к Флоренс. – Если вам что-то понадобится – нажмите вот на эту красную кнопку.
Та кивнула, но ничего не сказала, точно у нее остался ограниченный запас слов, и ей следовало пользоваться ими с величайшей осторожностью. Но как только врач и медсестры вышли, она заговорила вновь: