«Когда я, лишенный всякой дружеской поддержки, страдал в Ньюгейте, – вспоминал Дефо, – когда семья моя была разорена, а сам я лишен всякой надежды на освобождение, ко мне обратился человек чести, с коим до сего дня был я незнаком, и если его и знал, то лишь как знаменитость, на которую все мы смотрим издали и снизу вверх…»
Тем временем «человек чести» ограничивается тем, что передает Дефо в тюрьму через вторые руки письмо, где всячески его обнадеживает – пока, правда, только на словах. «Подумайте, что́ я могу для вас сделать», – говорится в письме, подписанном «Роберт Гарли».
Глава IVУслуга за услугу, или Без лести предан
Почти ровесник Дефо – он моложе писателя всего на год, – Роберт Гарли добился «степеней известных», послужной список – можно позавидовать: с 1701 по 1705 год, начиная в партии вигов, – спикер палаты общин, с 1704 по 1708 год – государственный секретарь в кабинете Сидни Годольфина, вместе с которым выступает против Франции в Войне за испанское наследство. В 1710 году – канцлер казначейства. С 1711 по 1714 год возглавляет торийский кабинет.
Его карьере, среди прочего, способствовал французский эмигрант, подозреваемый в шпионаже маркиз де Гискар, покушавшийся на его жизнь. Рана вскоре зажила; Гарли же стал не просто крупным сановником, но национальным героем: графом Оксфордом, лордом-казначеем, рыцарем ордена Подвязки. Не было бы счастья…
Героем, правда, пробыл он недолго. Годом позже, уже после смерти королевы Анны, скончавшейся в августе 1714 года, Гарли оступается. На трон спустя три месяца восходит Георг I, ганноверская династия благоволит вигам, тори в немилости, премьер-министром становится, и надолго, Роберт Уолпол, и еще совсем недавно всесильный Гарли обвиняется в государственной измене и на два года садится в тюрьму, и не в уголовную, как Ньюгейт, а в политическую, в Тауэр, как полагается государственному преступнику, которого обвиняют – ни много ни мало – в тайных, за спиной у его величества, переговорах с Францией. Это его-то, бывшего в недавнем прошлом главным, самым последовательным врагом французского короля! Его-то, чудом уцелевшего после покушения на его жизнь французского шпиона!
В своей книге[16] о Дефо Дмитрий Урнов почему-то пишет, что Гарли не способен был связать и двух слов. Еще как способен: он – настоящий библиофил, у него огромная библиотека, он не чурается литературы, вместе со Свифтом и Поупом входит в уже упоминавшийся Клуб Мартина Писаки.
И все они – и Свифт (прежде всего Свифт), и Поуп, и Гей, и Конгрив, а также Аддисон и Стил – злейшие враги, литературные и политические (все они тори) оппоненты Дефо, к которому относятся свысока, не хотят иметь с галантерейщиком дела, считают его невеждой и выскочкой. И не устают над ним подсмеиваться. В очерке «Нынешнее состояние мозгов» (1711) Гей «отдает Дефо должное»:
«Человек, что и говорить, даровитый, вот только образования немножко не хватает».
Дефо не дает себя в обиду. В журнале «Консолидатор» высмеивает Аддисона за то, что тот отказывается написать «Кампанию», оду на победу английских войск при Бленхейме, если ему откажут в двухстах фунтах ежегодной пожизненной пенсии.
«Если так будет продолжаться, – замечает Дефо, – если всё больше и больше поэтов будут жить за счет государства, то очень скоро от английской поэзии ровным счетом ничего не останется, кроме верноподданнических посвящений и пышных од».
Гарли же – в отличие от Мартина Писаки, да и от Дефо тоже – учителем жизни никак не назовешь. Он и мораль – вещи несовместные: граф Оксфорд – циник, властолюбец и сластолюбец, хитрец, он предприимчив, при этом предельно осторожен, умеет выжидать, никому и ничему не дано вывести его из терпения, вынудить принять скоропалительное решение – три раза отмерит, прежде чем… Ни с кем открыто не ссорится, не лезет на рожон. Про него говорили: «Если сам Гарли идет в церковь, то жену и детей отправляет в молельный дом». «Лукавый царедворец», иначе не скажешь. Плетет интриги, заигрывает и с вигом Дефо, и с тори Свифтом, причем Свифта уважает больше, а платит ему меньше: Дефо полезнее, сговорчивее, от него больше толку; Свифт рассуждает и насмехается, Дефо – действует. Два крупнейших писателя эпохи легко могли встретиться в кабинете государственного секретаря, вот только Свифт являлся как друг и советчик с парадного, так сказать, хода, а Дефо – с черного, с докладом или за очередным поручением.
Перенесемся на несколько лет вперед и ненадолго отвлечёмся от Дефо. В бытность свою серым кардиналом, министром без портфеля Свифт, который в 1713–1714 году не меньше, чем Дефо, зависит от Гарли – лорда-казначея, отдает ему в «Письмах для Стеллы», а также в своей переписке должное. И в положительном смысле: благосклонен, «с чрезвычайной готовностью вникает во все обстоятельства», «необыкновенно обходителен, наговорил много слов о своей приязни и почтении ко мне», «безмятежен как агнец». И в отрицательном: «в каждом его слове я подозреваю подвох», «…так и не выполнил обещанного – мягко стелет», «не придаю его словам ни малейшего значения». В положительном смысле, впрочем, куда чаще.
Но будем к Свифту справедливы: в своих письмах экс-министру после 1714 года, когда карьера графа Оксфорда в одночасье рухнула, писатель, уже от него не завися, распинается не перед всесильным Гарли, которого больше нет, а перед Гарли – тауэрским заключенным, что и благородно (пусть и не всегда от души), и небезопасно: «В пору гонений вы держались как герой и христианин»; «Вы самый одаренный и преданный министр, самый горячий патриот своего времени»; «Не вы ли, вслед за чистой совестью, всегда почитали высшим своим достоинством доброе имя?»; «Будущие поколения будут воспринимать ваши заслуги как аксиому»; «Вы были избраны Богом! Да не покинут вас стойкость и величие духа!»
Писал ли подобные письма своему патрону и покровителю Дефо? Вряд ли. Отношения были другими: превозносить «стойкость и величие духа» работодателя было ему «не по статусу». Если Дефо в письмах, адресованных Гарли, и славословил, то лишь соблюдая строгие правила иерархического эпистолярного этикета, не более того.
Славословил, впрочем, не только в письмах; был искренне, как и Свифт, убежден, что Гарли – истинный патриот и мудрый политик (что, кстати, вполне соответствовало действительности). Пройдет время, и Дефо посвятит своему патрону и благодетелю хвалебный памфлет «Одиннадцать мнений о мистере Гарли», где все мнения – и королевы, и лорда Годольфина, некогда союзника Гарли, и даже убежденных якобитов – хвалебные. Задумывал закончить свое славословие на еще более высокой ноте, присовокупив еще два взгляда – «мое собственное мнение о мистере Гарли» и «мнение мистера Гарли о самом себе», – однако поостерегся, решил не лезть на рожон, сославшись на недостаток места.
При этом что бы ни писал, не устает повторять, что, хоть и служит Гарли верой и правдой, «никакие обязательства не заставят меня назвать зло добром, а добро злом». Клянется «именем Того, Кто будет судить нас всех», что как автор он никогда не получал от Гарли никаких указаний, тем более распоряжений писать то, что он, Гарли, сочтет нужным, никогда не предъявлял его превосходительству памфлет или стихи на одобрение, прежде чем выпустить их в свет. Поверим Дефо на слово?
Гарли – правда, далеко не сразу, ждать пришлось четыре месяца – обещанное Дефо выполнил: при его поддержке писатель в августе 1704 года был помилован, выпущен на свободу, получил дотацию и был даже представлен королеве Анне. Гарли добился того, что штраф за «Кратчайший способ» был выплачен из королевских средств. И всё это – повторимся – не бескорыстно: предусмотрительный Гарли берет с Дефо слово, что отныне тот продвигает в печать исключительно взгляды правительства, ориентируется на политическую линию кабинета; знать бы еще, какой линии кабинет придерживается: сегодня в нем заправляют виги во главе с Гарли, а завтра – тори… И дает ему ответственные поручения, прежде всего – организовать постоянную осведомительскую секретную службу, широкую, разветвленную сеть доверенных лиц по всей стране, в Шотландии в первую очередь.
Дефо верен данному им слову: не успевает он выйти на волю, как тут же окунается с головой в политическую борьбу, ориентируясь, как указал патрон, «на стратегию кабинета». Он, впрочем, и в Ньюгейте, как мы знаем, много писал и был в курсе последних новостей. После тюрьмы надолго заболевает (пребывание в такой «образцовой» тюрьме, как Ньюгейт, даром не проходит), однако продолжает исправно два, а то и три раза в неделю выпускать номера «Обозрения». Нумерация сплошная, и к июню 1713 года, когда «Обозрение» закрылось, число страниц газеты достигло астрономической цифры – пять тысяч.
В «Клубе злословия» («Advice from the Scandalous Club»), самой популярной в издании рубрике, автор высмеивает апологетов Высокой церкви, своих – и Гарли – идеологических противников. В очерке «Протестант-иезуит без маски» обрушивается на памфлет Лесли «Кассандра, история о том, чем всё это может кончиться», где автор пугает англичан: умеренность в религии и политике, по мнению Лесли, ни к чему хорошему привести не может. Лесли не приемлет «издевательский, драчливый тон» «Обозрения».
«Наглость несусветная, – злопыхает он в «Репетиции», – этот Дефо провоцирует нас самым вызывающим образом, а потом еще кричит: “Живите в мире и согласии, джентльмены, забудьте ваши распри!” Давно пора закрыть это проклятое “Обозрение”!»
Не только злословит, но и превозносит. В «Двойном приветствии. Поэма герцогу Мальборо» славит победителя в Войне за испанское наследство, друга и союзника Гарли (надолго ли?) и бессменного фаворита королевы, и не устает, естественно, ругать «вечных французов» – мишень пристрелянная. В анонимном «Скромном обращении легиона к лордам» (апрель 1705 года) восхваляет палату лордов, «оплот английской свободы», – а вот деятельность нижней палаты, где в это время большинство – виги, подвергает критике, впрочем, не резкой: журит народных избранников с оглядкой на Гарли, главу тогдашнего вигистского кабинета. В «Совете всем партиям» и в «Гимне миру» призывает вигов и тори жить в мире и согласии – не этого ли хочет от него будущий граф Оксфорд, чья политика, как уже отмечалось, в полной мере определяется присловьем «и нашим и вашим»?