«Корреспонденты и сторонники Миста, – докладывал наверх государственный осведомитель Даниель Дефо, – это скрытые паписты, якобиты и взбесившиеся тори “высокого полета”, которые ведут подстрекательские разговоры, направленные против короля и которых я ненавижу всей душой».
Вот как, по его собственным словам, работал «двойной агент» Даниель Дефо:
«Под видом переводчика иностранных новостей, – отчитывается он в письме от 26 апреля 1718 года заместителю государственного секретаря, – я вошел с санкции правительства в редакцию еженедельной газеты некоего господина Миста с тем, чтобы держать ее под скрытым контролем, не давая ей возможности наносить государству какой-либо ущерб. Ни сам Мист, ни его сотрудники не догадывались, какие цели я преследую. Благодаря такому же контролю и “ Mist’s Weekly Journal ”, и “Политический Меркурий”, считающиеся печатными органами тори, будут полностью обезврежены и лишены возможности нанести ущерб правительству».
Для Миста Дефо являлся неоспоримым моральным и литературным авторитетом, Мист считал его «своим» – и подумать не мог, что сотрудник пропретендентской газеты, ее постоянный и влиятельный автор – государственный осведомитель, «двойной агент», который представляет интересы вигов.
Узнав, что Дефо связан с правительством, выполняет его задание, Мист в ярости бросился на него с обнаженной шпагой; Дефо, однако, смог отбиться и даже ранил соперника.
В редакции «Еженедельника» Дефо сумел нанести Мисту куда более опасную рану, чем в схватке, – ведь благодаря Дефо правительству удавалось следить за тем, каких взглядов придерживаются тори, Болингброк – замешанный в заговоре против Георга и бежавший во Францию – в первую очередь. Дефо служил, таким образом, «своего рода непроходимым барьером между читателями и нападавшими на власть оппозиционерами и при этом не вызывал никаких подозрений»[19].
Анонимность, столь необходимая для осведомительской деятельности, давалась Дефо нелегко: ведь читатели не догадывались, что он «подсадная утка», и на него обрушивались нападки и оскорбления со стороны его же единомышленников – сторонников вигов. Дефо же вынужден был отмалчиваться и на нападки не реагировать – таковы были условия игры.
«Это скандально известное ничтожество Мист, – писал «Британский газетчик», – идет на поводу у своего постыдного автора Даниеля Фо, который с присущими ему наглостью и близорукостью высмеивает и оскорбляет сторонников его величества своими идиотскими сравнениями и пошлыми рассуждениями».
Так Дефо в глазах многих выглядел чуть ли не врагом народа, тогда как в действительности был убежденным патриотом, стремившимся всеми силами предотвратить измену, противостоять ей. Патриотом, взявшим на себя немалый труд и немалую ответственность, ведь в эти годы Дефо – трудно поверить! – сотрудничал одновременно с тремя газетами: ежедневной, еженедельной, а также с газетой, выходившей три раза в неделю.
А еще в его задачу входило выслушивать «клеветнические» разговоры, направленные против короля и правительства, и сообщать о них «куда следует». По сути, его деятельность в «Еженедельнике», да и в других газетах была – назовем вещи своими именами – не только осведомительской, но и доносительской.
Понятно, что Дефо, имевший прямой доступ к антиправительственным статьям, которые «смягчал» и «корректировал», подвергался в «Еженедельнике» немалому риску: Мист и его заказчики, вступившие в переговоры с Претендентом, могли в любой момент застать писателя-шпиона на месте преступления и смекнуть, откуда ветер дует.
Плохо кончил, однако, не Дефо, а Мист. Он был не только опасно ранен в поединке с Дефо, но и приговорен к позорному столбу и трехмесячному тюремному заключению всё в той же Ньюгейтской тюрьме, где тяжело заболел и чуть не умер. Любопытная деталь: Дефо, то ли раскаявшись в своей не слишком достойной деятельности, то ли попросту пожалев занемогшего газетчика, не раз приходил в Ньюгейт навестить Миста и даже – вот он, просветительский гуманизм! – за ним ухаживал, и Мист, кажется, был ему рад – кто старое помянет…
После заключения Миста в Ньюгейт Дефо «меняет» газеты: из «Mist’s Weekly Journal» уходит и начинает регулярно, с 1720 по 1726 год, печататься у Эпплби. Роли в «The Original Weekly Journal» распределяются следующим образом: Эпплби – владелец и издатель газеты, Дефо же осуществляет общее руководство, придерживаясь, как всегда, центристской позиции, ориентированной в первую очередь на находящихся у власти вигов, а также на умеренных, патриотически настроенных тори. Свои статьи подписывает, как уже говорилось, именем владельца газеты, пишет и под другими именами, но никогда – под своим.
Азартному Дефо риск, даже когда он состарился, всегда был по душе, выдавать себя за другого, скрываться и писать под чужим именем было для него в порядке вещей, мистифицировать своих противников доставляло ему, по всей видимости, немалое удовольствие, в котором он, однако, никому – а может быть, даже и самому себе – никогда бы не признался.
И в этом отношении он мало чем отличался от жизнелюбивых героев своих романов.
О героях. В советское время была такая популярная газетная и журнальная рубрика «Встреча с интересными людьми». Так вот, Дефо всегда тянуло к интересным людям, ко всему загадочному, невероятному, к описанию «интересных» – курьезных, оригинальных, ни на кого не похожих людей, эдаких «очарованных странников».
Реально существовавших – и выдуманных. К первым принадлежит уже упоминавшийся сэр Уолтер Рэли, которому Дефо посвятил «Исторический экскурс о путешествиях и приключениях сэра Уолтера Рэли» (1719). Ко вторым – капитан Эвери («Капитан Эвери, король пиратов. История знаменитых деяний капитана Эвери, лжекороля Мадагаскара, и его пиратских странствий»). Эвери, набожный пират (бывают ведь и такие), на вопрос, кто он, без тени смущения отвечал: «Я – добропорядочный, честный, христианский пират». Капитан Эвери, кстати сказать, побывал на одном из островов архипелага Хуан-Фернандес, где его люди, так же как и Селкерк, охотились на коз; на острове Мас-а-Тьерра король пиратов пробыл три недели, но об Александре Селкерке не упоминает.
А также – Дункан Кэмпбелл («История жизни и приключений мистера Дункана Кэмпбелла»). С рождения глухонемой, Кэмпбелл с первого же взгляда на собеседника называл и записывал его имя. Об этом чуде природы писали, между прочим, «Болтун» и «Зритель»: «Слепой Тиресий был не более известен в Греции, чем этот глухонемой артист в Лондоне и Вестминстере на протяжении последних нескольких лет». Бродяга, нищий, любивший выпить на дармовщинку, он, забросив семью, бродил по пивным и тавернам, просил милостыню и демонстрировал свои недюжинные дарования. Глухонемой предсказатель будущего, виртуозный скрипач и фехтовальщик, Кэмпбелл в буквальном смысле слова видел человека насквозь; стоило ему коснуться прохожего рукой, даже мельком на него посмотреть, и он провидел, что с этим человеком случится в будущем – так, во всяком случае, согласно Дефо, Кэмпбелл пишет в своей автобиографии-исповеди. Которая, очень может быть, никакого отношения к Кэмпбеллу не имеет. Да и был ли этот Кэмпбелл?
Немоте в сочетании с даром пророчества посвящен и памфлет Дефо 1719 года «Немой философ, или Чудо Великобритании, достоверное и весьма загадочное повествование о том, как Дикори Кронк, сын жестянщика из Корнуолла, родился немым и оставался немым 58 лет и как за несколько лет до смерти он обрел речь». Как и Кэмпбелл, Кронк – пророк, но пророк, так сказать, на государственном уровне: он пророчествует о незавидном будущем Европы и Великобритании. И, что самое любопытное в этой любопытной истории: с долгожданным обретением речи немой философ утратил способность предсказывать будущее; одно из двух: либо ты говоришь, либо прорицаешь.
В отличие от Дикори Кронка, Петер, пятнадцатилетний дикарь из немецкого Гамельна, так и не заговорил. Этот немецкий Маугли XVIII века (или Тарзан – XX-го) бегал на четвереньках, лазил, точно обезьяна, по деревьям, но говорить так и не выучился. По приказу короля Георга Петера забрали из леса и перевезли в Англию – пусть англичане полюбуются на немецкое чудо света, рассудил английский монарх германских кровей. Чудо света с трудом переносило человеческую пищу, молчало и только загадочно улыбалось – не таким ли был первое время еще совсем дикий, но уже преданный Робинзону Пятница? Человек-загадка, и он тоже, как капитан Эвери и предсказатели будущего Кэмпбелл и Кронк, увлек Дефо. Так, спустя десять лет, в 1726 году, родилась история о самом очарованном из всех «очарованных странников» Дефо: «Природное существо, или Мальчик без души. Юный лесник, привезенный из Германии».
Про Селкерка мы теперь знаем. Знаем, кто явился прототипом (и далеко не единственным) Робинзона Крузо. Понимаем, что Дефо не выдумал Робинзона, а воспользовался историей гонявшегося за козами неугомонного шотландца. С которым, кстати говоря, Дефо как будто бы однажды встретился в Бристоле; о подробностях этой встречи, впрочем, ничего не известно.
Но не тот Дефо автор, чтобы, изображая своего героя, воссоздать «в целости и сохранности» портрет его прототипа. «Несходств» между Селкерком и Робинзоном немало. Вот лишь самые приметные. Остров Крузо («мой остров», как Робинзон его по-хозяйски называет в «Дальнейших приключениях») находится в Атлантическом океане, у берегов Бразилии, в устье реки Ориноко; остров Селкерка – в Тихом океане, у берегов Чили. Селкерк остается на острове добровольно, по собственной инициативе, из-за ссоры с капитаном; Крузо – по необходимости, вследствие кораблекрушения. Селкерку, в отличие от Крузо, туземцы не угрожают, верного Пятницы у него также не было. И главное: Селкерк прожил на необитаемом острове «всего» четыре с половиной года, Крузо – двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней.