иродой и над самим собой; не будь вещей, добытых или сделанных им самим, Робинзон, если бы не умер с голоду, уж точно сошел бы с ума.
Роман, представляющий собой скрупулезно точное и подробное описание материального мира, напоминает огромный этнографический музей самых обиходных вещей, без которых человеку, где бы он ни находился, не обойтись. Каких только «экспонатов» в этом музее нет: лодки и семена, пилы, молотки, топоры и подвесные койки, ружья, сабли и подзорные трубы, перья, бумага. А еще, для поднятия тонуса, – бутылки с ромом и с мадерой, которые Робинзон предусмотрительно извлек из корабельного трюма. Многое в этом музее Робинзон вывез, рискуя жизнью, двадцать восемь лет назад с корабля, но еще больше сделано его собственными руками. Вещи в романе – скажем пафосно – триумф Человека. И свидетельство литературного мастерства: Дефо – непревзойденный мастер конкретной детали.
Будто смотритель музея, Робинзон, гордясь своими трудовыми подвигами, устраивает морякам, высадившимся на «его» острове, экскурсию по всем своим «вещным» изобретениям, достижениям и начинаниям, и капитан увиденным потрясен ничуть не меньше, чем другой капитан, мистер Джон Бидль, тот, кому Лемюэль Гулливер по возвращении из Лилипутии продемонстрировал тучных коров и овец, которых извлек из кармана. «Я… показал [гостям] свое домашнее хозяйство со всеми хитроумными приспособлениями, какие были сделаны мною за долгие, долгие годы моей одинокой жизни», – сообщает нам Робинзон. Что ж, ему и в самом деле есть чем гордиться.
Обыскивая каюты потерпевшего кораблекрушение судна, нашел Робинзон и деньги. Но деньги, в отличие от молотка, сухарей, подзорной трубы, бумаги и одежды, были ему не нужны – еще одно, и немалое, преимущество одинокого, вне общества, существования.
«Ненужный хлам, – с грустью говорит себе Робинзон, разглядывая банкноты и серебряные монеты, словно видит их впервые в жизни, и погрузившись в философские раздумья, – зачем вы мне теперь?»
Глава VIIУрожайные годы
На необитаемом острове деньги – «ненужный хлам». А вот в Лондоне, в этом «скопище людском», они бы автору «Робинзона» очень даже пригодились. Обвинения в «бегстве от долгов» следуют одно за другим. И романы, и памфлеты, и жизнеописания, и мемуары тоже следуют один за другим. Но гонорарами, как и теперь, в наши дни, и сам сыт не будешь, и кредиторов не насытишь. И в этом смысле за триста лет мало что изменилось.
Что только в эти годы, с 1720-го по 1725-й, Дефо не сочиняет! И с какой скорострельностью! Даже Александру Дюма или Жоржу Сименону с Чейзом и Стаутом не снилось. Позавидуешь. И это только нон-фикшн, а ведь тогда же вышли в свет еще четыре романа – о них речь впереди. Вот впечатляющий список, да и он далеко не полный.
«Записки кавалера» (май 1720); «Серьезные размышления» (август 1720 года); «Брачный союз по вере» (февраль 1722); «Дневник чумного года» (март 1722); «Жизнь и деяния Луи-Доминика Картуша» (апрель 1722); «Беспристрастная история жизни и деяний Петра Алексеевича» (август 1723); «Роб Рой» (октябрь 1723); «Размышления о великом законе субординации» (апрель 1724); «Путешествие по всему острову Великобритания» (май 1724); «Истинный, достоверный и подробный рассказ о жизни и делах Джонатана Уайлда» (июнь 1725); «История примечательной жизни Джека Шеппарда» (октябрь 1725); «Никому до этого дела нет» (1725).
Фактически каждый год, а то и каждый месяц по книге. Правда, что-то писалось и раньше, «Серьезные размышления», к примеру, написаны были сразу же вслед за «Робинзоном Крузо».
Если вторая часть «Робинзона», «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо», нашла своего читателя, хоть и менее многочисленного (встреча со старыми героями всегда в удовольствие), то третья – «Серьезные размышления» – относится к тем произведениям, которые важны автору и его биографу, но никак не читателю, сколь бы серьезными, с точки зрения автора, размышления эти ни были.
Абсолютное большинство читателей «Робинзона» о «Серьезных размышлениях» понятия не имеет: любителей приключений и путешествий отпугивает название и прежде всего недвусмысленный эпитет, который почти наверняка свидетельствует о том, что будет многословно и скучновато. Словом «серьезные» Дефо хотел привлечь читателя, а в результате его растерял.
И действительно, раскрыв «Серьезные размышления, коим предавался во время своих удивительных приключений Робинзон Крузо», а также изучив его «ви́дение ангельского мира», читатель (и стар и млад) очень скоро откровенно заскучает и поспешит книгу закрыть: ангельский мир не сулит увлекательного чтения. К тому же серьезным размышлениям герой предавался и в первых двух частях. Если первую часть «Робинзона» читали миллионы, вторую – тысячи, то третью – лишь единицы. Не потому ли и у нас, насколько мне известно, до сих пор нет полного перевода «Серьезных размышлений»?
Не помогли и два предисловия: одно – авторское, подписанное именем героя – «Робинзон Крузо»; второе – издательское, подписанное Тейлором. Авторское – гимн одиночеству:
«Мне представляется, что жизнь в целом – это стремление к одиночеству (Act of Solitude). По крайней мере, таковой она должна быть… Всё сосредоточено в нас… мы любим, мы ненавидим, мы домогаемся, мы получаем удовольствие – и всё это в уединении, предаваясь одиночеству».
Тейлор же убежден (или в рекламных целях делает вид), что третьему тому будет сопутствовать не меньший успех, чем первым двум, поскольку «раз история о Робинзоне была так увлекательна, то и ее мораль должна вызвать не меньший интерес». Логика, согласитесь, хромает.
Если что и заинтересует читателя в «Размышлениях», то никак не многословные рассуждения о том, сколь велика роль Божественного Промысла во времена страданий и тягот, а также о том, каким честным и высоконравственным обязан быть человек, особенно окажись он в беде. Интересно другое. В третьей части Дефо чистосердечно признается, что его роман – это не что иное, как аллегория его собственной жизни:
«Разве я, как Робинзон Крузо, не претерпел за последние двадцать восемь лет такие тяжкие житейские бури, какие только выпадали на долю человека? Разве не приходилось мне сражаться с куда более безжалостными дикарями и людоедами, принимать участие в хитросплетении самых невероятных событий, сталкиваться с чудесами почище истории про Илию и ворона, терпеть всевозможные нападки, подвергаться неправедным гонениям? В своей судьбе испытал я неисчислимые взлеты и падения, попадал в рабство куда более тяжкое, чем турецкое… взмывал на волнах и вновь погружался в пучину чаще, чем любой до меня. Сколько же раз становился я жертвой кораблекрушений – и не на море, а на суше! Иначе говоря, нет ни единого эпизода в этой вымышленной истории, которая бы не соответствовала реальной истории моей жизни».
А что, может быть, и появится когда-нибудь исследование, где каждый эпизод из жизни Робинзона будет соположен с эпизодом из жизни его автора? Ну, например, плаванье Робинзона на шлюпке к кораблю соответствует поездке Дефо в Шотландию, и так далее. Жизнь Робинзона на необитаемом острове, докажет этот дерзкий исследователь, – это зашифрованная жизнь его автора…
К написанным еще в XVII веке и вышедшим только в 20-е годы XVIII-го относится и трехтомное сочинение «Путешествие по всему острову Великобритания». Во второй половине 80-х годов молодой предприниматель Даниель Де Фо разъезжал по стране по торговым делам едва ли не каждый месяц. И делал выписки, которые теперь, спустя сорок лет, легли в основу этого трехтомника. Сочетал приятное с полезным: полезным был бизнес, приятным – общение с людьми, знакомство с их образом жизни, обычаями, привычками; юный странник всегда был ненасытно любопытен.
Приятным, оговоримся, далеко не всегда. Разъезжая по городам и весям, Дефо не раз становился свидетелем пьянства, разгула, сквернословия, даже грабежа и насилия.
«Если в этом заключается разум народа, – сокрушается автор «Чистокровного англичанина», – то следует признать, что наш народ, как видно, разума лишился».
Главным достоинством этого травелога можно, пожалуй, считать короткие, емкие описания городов, в которых Дефо побывал, причем, как правило, описания благожелательные. Есть путешественники, и их немало, кому прежде всего бросается в глаза всё неприглядное, отталкивающее. Дефо не таков.
«…место, известное всему ученому миру… величественный, процветающий город» (Оксфорд).
«…самый крупный, богатый и важный торговый центр во всей Великобритании» (Бристоль).
Впрочем, умиляется наш путешественник не всегда, умеет быть наблюдательным, ироничным, даже язвительным:
«Большой каменный мост и кафедральный собор – вот и всё, что достойно упоминания в этом городе» (Глостер).
«В наше время это скорее прибежище здоровых, чем больных» (Бат).
Во второй том, посвященный главным образом путешествию по северу Англии, дотошный путешественник поместил новейшую карту Англии и Уэльса, выполненную королевским топографом Германом Моллом. В третьем, где описываются «утомительные и весьма накладные» странствия по Шотландии, он изобразил маршрут, которым следовал, перечисляя «всё, что любопытно и достойно наблюдения». И оговорился, что путешествовал не один: его сопровождал «некий престарелый джентльмен, мой знакомый, который прекрасно знал Англию и был для меня ходячей библиотекой или, иначе говоря, дорожной картой по графствам и городам, где пролегал мой путь». Кто был этой ходячей библиотекой или дорожной картой, по сей день остается тайной. Да и был ли он?
В своем эпистолярном травелоге Даниель Дефо совмещает несовместимое. С одной стороны, «наблюдает жизнь», как говорил Коля Красоткин, с другой – пересказывает самые невероятные небылицы.
Вместе с автором «Путешествия» читатель попадет на ярмарку в Стоурбридже, где спокон веку торгуют лавром. Съездит в Бакингемшир, славный своим кружевом. Побывает на лечебных курортах в Бате и Тонбридже. На морских курортах Брайтона и Саутгемптона. В Бристоле станет свидетелем уличных беспорядков. На скачках в Ньюмаркете полюбуется Фрэмптоном, великим жокеем, звездой тогдашнего конного спорта. Почтит память Барда в Стратфорде-на-Эйвоне: