ателя – «Образцовый коммерсант», «Образцовый джентльмен».
Благодарный читатель рассудил иначе – а впрочем, сотнями памфлетов Дефо, сочиненными главным образом на злобу дня, сегодня, хотя написаны многие из них искрометно, заинтересуются разве что историки литературы. Зато «Робинзона» читали все, невзирая на возраст и жизненную позицию. Золотой фонд мировой классики, иначе не скажешь.
Самого Дефо больше всего порадовала бы запись в приходском журнале Сент-Джайлса, которая начинается со слов:
Даниель Дефо, джентльмен
Джентльменом галантерейщику Де Фо хотелось называться всю жизнь. Застарелый комплекс: ведь в «джентльменстве» собратья по перу неизменно ему отказывали.
А вот с записью в кладбищенских книгах покойнику повезло меньше: «1731. Апреля 24 числа. Мистер Дьюбо, Криплгейт». «ЬЮ» вместо «Е», «Б» вместо «Ф». На могильной плите справедливость восстановлена, хотя и здесь без ошибок не обошлось:
ДАНИЕЛЬ ДЕФО
АВТОР «РОБИНЗОНА КРУЗО»
УМЕР 24 АПРЕЛЯ 1731 НА СЕМИДЕСЯТОМ ГОДУ ЖИЗНИ
Спустя неполных 130 лет, в 1858 году биограф Дефо Чедуик побывал на Тинделлском кладбище (теперь это Банхилл-Филдс) – и обнаружил, что надгробие на могиле писателя повалено, камень расколот, а выбитая на камне надпись стерлась и не читается. Ответ могильщика на вопрос Чедуика, что произошло, был прост и предельно краток. Всего два слова: «Молния угодила».
Есть, однако, пророк в своем отечестве. Теперь на месте разбитого могильного камня за низкой железной оградой, неподалеку от Сток-Ньюингтонской библиотеки, высится почти шестиметровый, белого мрамора обелиск. Надпись на постаменте еще короче прежней:
ДАНИЕЛЬ ДЕФО
РОДИЛСЯ 1661
УМЕР 1731
АВТОР «РОБИНЗОНА КРУЗО»
Зато теперь без ошибок. Это если не считать года рождения; родился Дефо – таков «общий глас» биографов – годом, а то и двумя раньше.
Чтобы на памятнике поместилось всё написанное Даниелем Дефо, автором нескольких сот произведений – прозаических, поэтических, исторических, политических, даже мистических, – памятник этот должен был бы возвышаться не на шесть метров, а уходить в Небеса.
Как лестница Иакова.
Приложение
Перевод А. Ливерганта.
До наступления полуночи ничто не предвещало сильной бури, а потому многие семьи решили отойти ко сну, хотя иные по причине задувшего к вечеру ураганного ветра не скрывали своей тревоги. Однако к часу, самое позднее к двум часам ночи в постелях не остались даже самые хладнокровные из тех, кому свойственно испытывать чувство опасности. Рев же ветра усилился до такой степени, что, насколько мог уяснить из разговоров с лондонцами в последующие дни автор этих строк, многие боялись, что дома их не выдержат и развалятся.
Вместе с тем, несмотря на всеобщий страх оказаться под руинами собственных домов, никто не решился покинуть ходившие ходуном жилища, ибо, сколь бы ни велика была опасность, угрожавшая всем находившимся под крышей, снаружи была она еще больше. Кирпичи, черепица и камни с крыш носились по улицам с такой скоростью, что не нашлось ни одного человека, который бы решился выйти за дверь, и это при том, что дома в любую минуту и в самом деле могли обрушиться.
Автор этих строк находился в это время в крепком кирпичном здании на окраине Сити, и трубы, упавшие на соседние здания, сотрясли наш дом с такой силой, что показалось, будто падают они прямо нам на голову. Меж тем всякая попытка распахнуть дверь и выбежать в сад сопряжена была с огромной опасностью, а потому все мы сочли за лучшее довериться всемогущему Провидению и вместо того, чтобы встретить смерть под открытым небом, покорно ждать, покуда нас заживо не похоронят под завалами дома, ибо ощутить себя в полной безопасности можно было лишь на расстоянии двухсот с лишним ярдов от любой постройки. И то сказать, ураган с легкостью срывал с крыш тяжелую черепицу, и кое-где, на самых широких улицах, мы замечали разбитые черепичными обломками окна. Автор собственными глазами видел, как черепица, сорванная с крыш на высоте тридцать-сорок ярдов, уходила в утоптанную землю на пять-восемь дюймов. Снесенные с более высоких домов обломки дерева, железа и свинцовые листы улетали гораздо дальше, о чем еще будет сказано.
Многие из опрошенных согласно заявили, что во время разбушевавшейся бури они явственно ощутили колебание земли; располагаем мы и несколькими подтверждающими это письмами. Однако случись землетрясение на самом деле, его бы ощутили все до одного; к тому же люди, его ощутившие, находились под крышей, а не под открытым небом, и пребывали в такой панике, что вполне могли стать жертвой разыгравшегося воображения, – вот почему я не берусь утверждать, что землетрясение и впрямь имело место. А поскольку к рассказам очевидцев мы решили относиться с большой осторожностью, дабы передать потомкам сведения самые достоверные, лишь те, что не оспорит ни один здравомыслящий человек, – все несообразности услышанных нами историй, многие из которых поражают воображение своей необычностью и новизной, мы утаивать не станем, дабы читатель сам мог судить об их правдивости.
Дело в том, что цель, которую мы перед собой поставили, заключается в том, чтобы опереться в своем повествовании на самые надежные, не вызывающие и тени сомнения источники и тем самым отучить легковерного читателя верить всевозможным домыслам.
Именно по этой причине я не могу с полной уверенностью утверждать, что землетрясение действительно имело место. Вместе с тем всеобщие ужас и тревога были столь велики, что нет ничего удивительного, что люди воображали то, чего не было, и преувеличивали многое из того, что было, ведь у страха, известное дело, глаза велики; страх очень часто убеждает нас в реальности несуществующего, того, чему, если бы не охвативший нас ужас, у нас не было бы ни малейших оснований верить.
Были среди лондонцев и такие, кто посчитал, что слышит раскаты грома. Происходило это потому, что ветер, дувший с невероятной силой, издавал шум, напоминавший гром; многие отмечали, что рев ветра был не в пример громче обычного, ибо буря бушевала с невиданной яростью, отчего и возникало ощущение, будто где-то вдалеке раздаются громовые раскаты. И хотя сам я не припомню, чтобы до меня доносились удары грома или чтобы я видел в Лондоне или вблизи от Лондона молнию, – в сельской местности, говорят, в небе видны были огненные всполохи, а в некоторых местах, к вящему ужасу жителей, гремел гром и небо освещалось молниями.
Не могу здесь не заметить, что люди, погрязшие во грехе, равно не страшатся ни Божьего суда, ни человеческого, о чем, среди прочего, свидетельствует то обстоятельство, что шайка отъявленных негодяев в самый разгар бури ворвалась в Попларе в частный дом и вынесла оттуда всё содержимое. Примечательно, что, хотя ограбленные стали кричать: «Воры! Горим!» – в надежде привлечь внимание живущих поблизости и заручиться их помощью, чувство самосохранения и всеобщий страх были в эти часы столь велики, что ни одна живая душа не протянула руку помощи семье, ограбленной посреди всеобщего хаоса.
Быть может, на этих страницах было бы небесполезно предаться грустным мыслям о том, сколь безразличны к невидимым и высшим силам должны быть люди, раз они способны совершать тяжкие преступления в то время, когда Природа обрушилась на мир всей своей мощью и тысячи людей в страхе ждали, что Страшный суд наступит с минуты на минуту.
Несколько беременных женщин, которые были на сносях или у которых схватки начались от страха перед бурей, вынуждены были, рискуя жизнью, своей и ребенка, разрешиться от бремени, прибегая к той помощи, какая была под рукой; повитухи же пребывали в таком страхе за собственную жизнь, что лишь немногие из них посчитали себя обязанными проявить заботу о роженицах.
Единственное, чего в ту ужасную ночь удалось избежать, – это пожара; впрочем, удача эта сопутствовала людям далеко не везде. В Норфолкском графстве, к примеру, город *** был почти полностью уничтожен вследствие чудовищного пожара; пламя, разносимое ветром, свирепствовало с такой силой, что горожанам так и не удалось его затушить. От ветра языки пламени вздымались столь высоко, что невозможно было находиться рядом. И то сказать, если люди подходили к горевшему дому с наветренной стороны, им грозила опасность, не удержавшись, упасть в огонь; если же с подветренной, пламя рвалось прямо в лицо с такой силой, что находиться вблизи не было никакой возможности.
Случись пожар в Лондоне, и последствия его были бы ужасны: у жителей столицы не было никаких шансов спасти свое добро, да и собственную жизнь тоже, ведь даже те, кому удалось бы на свой страх и риск выбраться из охваченного пламенем дома, вряд ли избежали бы смерти на улицах, ибо, как уже говорилось, кирпичи и обломки черепицы свистели над головой наподобие картечи, и наутро после бури дороги были усыпаны шифером, а у входа в дома громоздились горы свалившегося с крыш мусора.
К пяти часам утра буря, начавшаяся в полночь и усилившаяся к двум часам ночи, продолжалась с прежней силой. С пяти же до половины седьмого утра ветер задул с еще большей свирепостью и был в эти полтора часа столь сокрушителен, что, если бы он не стих, то уничтожил бы всё живое на своем пути.
С той же силой ветер дул на протяжении семи дней, от среды до среды, за каковое время не было ни одной минуты, которую моряки не назвали бы штормовой, причем две ночи, о чем уже приходилось писать, были особенно страшными.
Оглядываясь назад, можно сказать, что в среду 24 ноября, в соответствии с моими записями, выдался ясный, безоблачный день, какой редко бывает в это время года; в четыре часа пополудни, однако, небо нахмурилось, внезапно поднялся ветер, и уже через полчаса началась буря. Спустя ровно неделю, в среду 2 декабря, ураганный ветер дул всё утро; в час дня он стал стихать, выглянуло солнце, и к четырем часам пополудни на небе не было ни облачка