удесно, что мне довелось многое о нем услышать, потому что мистер Ганс знаком с Рексом, а я имею удовольствие знать вас, – закончила Анна, с очаровательным смущением взглянув на миссис Мейрик.
– Мы тоже рады знакомству. Но было бы еще более удивительно, если бы вы пришли в этот дом и не услышали о мистере Деронде ни слова. Правда, Майра? – заметила миссис Мейрик.
Майра согласно улыбнулась, однако ничего не сказала. Круговорот имен и образов привел ее в раздраженное замешательство.
– Сын называет миссис Грандкорт герцогиней Ван Дейка, – продолжила миссис Мейрик, снова обратившись к Анне, – потому что считает ее поразительно красивой, достойной кисти художника.
– Да, – подтвердила мисс Гаскойн. – Гвендолин всегда была красавицей. Мужчины отчаянно в нее влюблялись, а мне было их очень жаль, потому что они ужасно страдали.
– А что вы думаете о мистере Грандкорте, счастливом влюбленном? – спросила миссис Мейрик.
– Папа одобрил согласие Гвендолин, а тетушка говорит, что он очень щедр, – начала Анна с твердым намерением скрыть собственные чувства, однако, не в силах противостоять искушению высказать свое мнение, добавила: – И все же, по-моему, он не очень симпатичный. Слишком гордый и апатичный. Думаю, Гвендолин больше подошел бы кто-нибудь помоложе и повеселее. Но, возможно, если у тебя есть брат, которого ты считаешь лучше всех на свете, то о других мужчинах начинаешь думать хуже.
– Вы просто еще не видели мистера Деронду, – многозначительно кивнула Мэб. – Ни один брат с ним не сравнится.
– И все же наши братья вполне годятся на роль мужей, – решительно возразила Кейт. – Потому что мистер Деронда не достанется никому.
– Конечно! – воскликнула Мэб. – Только представьте, что он получает счет от портного или пользуется рожком для обуви, как Ганс. Кто-нибудь способен вообразить его женатым?
– Я способна, – ответила Кейт. – Рисуя свадьбу для фронтисписа к книге «Сердца и бриллианты», я придала жениху его облик. А потом начала искать благородную женщину на роль его графини, но не нашла ни одной, которая не выглядела бы рядом с ним жалкой.
– Значит, тебе надо было посмотреть на миссис Грандкорт, – заметила миссис Мейрик. – Ганс утверждает, что они с мистером Дерондой прекрасная пара. Она высокая блондинка. Но ведь ты, Майра, с ней знакома и умеешь в нескольких словах охарактеризовать человека. Что ты думаешь о миссис Грандкорт?
– Я думаю, что она похожа на принцессу Эболи из оперы Верди «Дон Карлос», – горячо ответила Майра.
– Твое сравнение, дорогая, остается для меня загадкой, – с улыбкой призналась миссис Мейрик.
– Вы сказали, что миссис Грандкорт высокая блондинка, – продолжила Майра, слегка побледнев. – И это абсолютно верно.
Проницательная миссис Мейрик сразу отметила в облике Майры нечто необычное, однако тут же нашла объяснение в том, что светские дамы часто ранили Майру своим высокомерием.
– Миссис Грандкорт собиралась брать у Майры уроки, – пояснила миссис Мейрик, обратившись к Анне. – Но многие об этом говорили, а потом не находили времени. Видите ли, светские дамы очень заняты.
Беседа продолжилась, и никто больше не вспоминал о принцессе Эболи. Это сравнение сорвалось с губ Майры под воздействием не испытанной прежде душевной боли. Этот разговор с самого начала показался ей неприятным, а замечание миссис Мейрик, что Гвендолин и Деронда подходят друг к другу, подтвердило смутное предположение, что эта прекрасная леди обладает над ним некой властью. Долго еще Майре не удавалось избавиться от этого тяжелого потрясения.
Вечером, сидя у постели с трудом дышавшего брата, она прижалась щекой к его плечу и спросила:
– Эзра, твоя любовь к мистеру Деронде никогда не страдала оттого, что огромная часть его жизни скрыта от тебя? Что он живет среди людей, которые совсем на нас не похожи? То есть не похожи на тебя?
– Нет, нисколько, – ответил Мордекай. – Скорее меня радует, что он имеет подготовку, которой так не хватало мне, и является всесторонне развитым человеком. У нас различные духовные богатства – в этом и состоит благословение дружбы.
Майра немного подумала и продолжила:
– И все же для твоей любви стало бы испытанием, если бы другая часть жизни мистера Деронды отдалила его от тебя. Причем не на короткое время, а навсегда. Разве ты смог бы это выдержать? Религия приказывает нам терпеть. Но как бы ты это стерпел?
– С трудом, сестренка, с трудом. Но этого никогда не случится, – с нежной улыбкой ответил Мордекай, почувствовав, что бедное сердечко жаждет утешения.
Майра ничего не сказала, но задумалась о том, насколько ее образ мыслей отличается от философского взгляда брата, и остро ощутила собственную ничтожность. Почему ее не удовлетворяет то, что кажется достаточным ему? Отчего ее тревожили смутные опасения, среди которых главную роль играло одно ненавистное ей имя? Именно в этом заключался главный источник скрытой печали, которую заметил Ганс. Сама Майра видела в своем страдании неблагодарность и бесчувственность к счастью новой жизни. Возмущенная ничтожеством собственной души, однажды она сказала брату:
– Знаешь, Эзра, в чем заключается разница между тобой и мной? Ты – родник в пустыне, а я – шляпка от желудя. Небесная вода наполняет меня, но малейшее сотрясение тут же опустошает.
– Но что же сотрясло твою душу? – спросил Мордекай.
– Мысли, – ответила Майра. – Мысли налетают, как ветер, и не дают покоя. Дурные люди, несправедливость, несчастье – и как все это может помешать нашей жизни.
– Мы должны принять свою долю, Майра. Как есть. На чьи плечи мы переложим груз, чтобы освободиться?
Лишь этим отдаленным сравнением она выразила свою тайную боль.
Глава III
На следующее утро Деронда получил от матери известие, что она плохо себя чувствует и не может его принять. А через два дня слуга принес записку: «Сегодня уезжаю. Сейчас же приходи».
Его проводили в ту же комнату, в которой он был в прошлый раз, но сейчас в ней царил полумрак: ставни и шторы были закрыты. Княгиня вошла следом, одетая в свободное тускло-оранжевое платье из мягкого шелка. Голову по-прежнему покрывала черная кружевная накидка, а широкие рукава оставляли руки почти обнаженными. В приглушенном свете ее лицо казалось еще выразительнее. Она напоминала колдунью, которая приготовляла эликсир молодости для других, но не считала нужным готовить его для себя, поскольку достаточно пожила в юности.
Княгиня положила руки на плечи сыну, расцеловала его в щеки, а потом величественно опустилась на диван, приглашая Даниэля сесть рядом.
– Надеюсь, сейчас вы хорошо себя чувствуете? – спросил он, повинуясь.
– Да, приступ миновал. Есть ли что-нибудь еще, о чем ты хочешь меня спросить? – проговорила княгиня скорее тоном королевы, чем матери.
– Смогу ли я найти тот дом в Генуе, где вы жили вместе с моим дедом? – немедленно осведомился Деронда.
– Нет, – отрезала княгиня, нетерпеливо махнув рукой. – Дом разрушен, его больше не существует, но историю нашей семьи ты узнаешь из бумаг, хранящихся в шкатулке. Там все описано лучше, чем я могу рассказать. Тебе уже известно, что мой отец был доктором, а мать до замужества носила фамилию Мортейра. Я появилась на свет в этой семье не по своей воле и при первой же возможности ее покинула.
Деронда постарался спрятать горькое чувство и заключил:
– Я хочу узнать от вас лишь то, что вы сочтете нужным поведать.
– Полагаю, я уже сообщила все, что должна была сообщить, – холодно заявила княгиня.
Можно было подумать, что во время первой встречи она исчерпала весь запас чувств. На самом деле она решила, что исполнила свой долг: во всем призналась, – и не хотела испытывать новых переживаний. А сейчас играла выбранную роль.
Деронда пережил жестокое потрясение: сыновняя тоска всей его жизни увенчалась неудачным паломничеством в храм, где не осталось символов святости. В эту минуту казалось, что все женское начало перешло от матери к сыну. Дрожащим голосом он спросил:
– Значит, нас ждет разлука, и я останусь для вас чужим человеком?
– Так будет лучше, – ответила княгиня мягче. – Даже если бы ты смог занять место моего сына, это не принесло бы тебе ничего, кроме тяжелых обязанностей. Ты не сумел бы меня полюбить: не пытайся это отрицать! – Она властно подняла руку. – Мой поступок тебе не по душе. Ты сердишься на меня: считаешь, что я лишила тебя чего-то важного. Ты уродился в деда и в душе всегда будешь меня осуждать.
Не в силах произнести ни слова, Деронда не захотел сидеть рядом с матерью и встал. С восхищением взглянув на него, княгиня проговорила:
– И все же гнев твой напрасен. Все, что я сделала, послужило только твоему благу. – И неожиданно добавила: – Теперь скажи, что ты собираешься делать.
– В ближайшее время или в будущем? – уточнил Деронда.
– Меня интересует будущее. Как повлияет на твою жизнь известие, что ты родился евреем?
– Ничто не могло бы повлиять на мою жизнь больше! – решительно ответил Деронда.
– В таком случае что с тобой будет дальше? – резко спросила княгиня. – Исполнишь желание своего дела и станешь фанатичным иудеем?
– Это невозможно. Полученное образование не позволит мне пойти по этому пути. Христианские ценности, с которыми я вырос, никогда не умрут во мне, – ответил Деронда твердым тоном. – Но я считаю своим долгом – насколько возможно – соединиться со своим исконным народом и служить ему.
Княгиня несколько минут изучала лицо сына, будто пыталась прочесть на нем затаенные помыслы его души, и наконец решительно заключила:
– Ты влюблен в иудейку.
Деронда густо покраснел.
– Мои намерения служить евреям не зависят от подобных обстоятельств.
– Мне лучше знать. Я успела повидать мужчин и понимаю, как они устроены, – заявила княгиня категорично и с нескрываемым презрением добавила: – Скажи правду. Она выйдет замуж только за еврея? Такие женщины иногда встречаются.
Деронда не хотел отвечать, как не захотел бы любой, кому довелось разговаривать с человеком, слишком уверенным в собственной правоте и не готовым принять доводы собеседника. Кроме того, обсуждение подобной темы казалось ему абсолютно неуместным, а потому он предпочел смолчать. Немного подождав, княгиня продолжила: