ь скрытность уже и не приносила особенной пользы. Она осознавала, что ей следовало более всего бояться какого-нибудь импульсивного поступка, совершенного словно во сне. Гвендолин боялась внезапно очнуться и ощутить вместо удовлетворенного чувства мести отчаяние вины за совершенное преступление; вместо свободы – новый ужас перед бледным мертвым лицом, преследовавшим ее повсюду. Она помнила постоянно повторяющиеся в сознании слова Деронды: «Обратите ваш страх в защиту, и избегнете лишних укоров совести. Этот страх будет постоянно сосредоточивать ваше внимание на возможных последствиях каждого поступка».
Так и было на самом деле. В сознании Гвендолин искушение и страх встретились, как бледные призраки, отражающиеся друг в друге, и она, обливаясь слезами, молилась об освобождении от них.
Напоминавшие плач, неопределенные молитвы часто звучали в абсолютной тишине, нарушаемой лишь ровным дыханием мужа, мирным плеском волн и скрипом мачт. Но если Гвендолин и думала о настоящей помощи, то только в форме появления Деронды с его сочувствием и наставлениями, которые он мог дать. Иногда, после того как воображение в очередной раз рисовало призрака с белыми губами, полными ярости глазами и готовыми удушить пальцами, Гвендолин лежала с открытыми глазами, принимая слезы как благословение. В такие минуты она говорила себе: «Нет, удержусь от злодеяния».
Так проходили дни за днями: легкие ветры несли яхту вокруг Балеарских островов, в сторону Сардинии и Корсики, – однако это тихое, умиротворяющее существование превратилось для Гвендолин в сущий кошмар.
– Сколько еще продлится наше путешествие? – отважилась она спросить после швартовки в Аяччо, когда сама возможность постоять на твердой земле позволила освободиться от мрачных мыслей, отныне сопровождавших каждое покачивание судна, отравлявших воздух красной каюты и превращавших запах моря в невыносимую вонь.
– А что еще делать? – пожал плечами Грандкорт. – Мне не надоело. Не понимаю, почему нельзя путешествовать сколько душе угодно. В море не так скучно. Да и куда ехать? Заграницей я сыт по горло, а вернуться в Райлендс никогда не поздно. Или тебе хочется в Райлендс?
– Ничуть, – равнодушно ответила Гвендолин, поскольку в присутствии мужа ни одно место на земле не казалось ей привлекательным. – Просто хотела узнать, сколько еще ты собираешься болтаться по волнам.
– Жизнь на яхте привлекает меня больше всего остального, – снизошел до объяснения Грандкорт. – Тем более что в прошлом году я не выходил в море. Полагаю, тебе уже надоело. Женщины чертовски капризны: хотят, чтобы все вокруг им уступали.
– О боже, нет! – презрительно воскликнула Гвендолин. – Я вовсе не жду от тебя уступок.
– Да и с какой стати? – отозвался Грандкорт, словно разговаривая с самим собой.
После этого разговора Гвендолин приготовилась к бесконечному путешествию, однако на следующий день, после первого приступа морской болезни, вызванной ночным штормом, муж спустился в каюту и заявил:
– Ночью разыгралась дьявольская буря и повредила мачты. Шкипер говорит, что придется провести в Генуе целую неделю, чтобы все починить.
– Ты расстроен? – спросила белая как простыня Гвендолин.
– Пожалуй. Не хочется жариться в Генуе.
– Все-таки что-то новое, – возразила Гвендолин, из-за мучительной тошноты утратив осторожность.
– Я не хочу ничего нового, к тому же Генуя – невыносимое место. Но мы сможем плавать на лодке: я сам буду управлять, как делал это раньше. Так можно проводить несколько часов в день – вместо того чтобы мучиться в чертовом отеле.
На горизонте забрезжила надежда. Гвендолин представила долгие часы на свободе – Грандкорт не захочет брать ее с собой – и в восторге от неожиданного облегчения предалась безудержным фантазиям о том, как можно воспользоваться внезапно свалившимся на нее счастьем. Побег, который она считала еще бо́льшим злом, чем бесконечное терпение, теперь казался спасением от своих преступных мыслей. В конце концов, эта надежда, похожая на мечту узника о том, что ночной ветер разрушит тюремные стены и спасет от дальнейших мучений, вкралась в сознание и придала Гвендолин оживленный, жизнерадостный вид. Такая перемена настроения не утаилась от внимания мужа.
Следующим утром ее разбудил стук якоря, брошенного в порту Генуи. Гвендолин очнулась ото сна, в котором убегала через горный перевал Мон-Сени, а потом вдруг встретила Деронду, и он велел ей вернуться к мужу.
Примерно через час после пробуждения Гвендолин действительно встретила Деронду – на парадной лестнице отеля «Альберго дель Италия», по которой поднималась под руку с мужем.
Вздрогнув от неожиданности, Деронда слегка поклонился и прошел мимо. К более основательному приветствию момент не располагал, а обстоятельства последней встречи внушали серьезные сомнения относительно намерения Грандкорта продолжить знакомство.
И эти сомнения имели веские основания. Необъяснимое появление Деронды – и где, в Генуе! – заставило Грандкорта задуматься, каким образом жена сумела с ним договориться. Трезвый ум отказывался верить, что Гвендолин не только успела еще в Лондоне предупредить Деронду о морском путешествии, но и отправила тому письмо из Марселя или Барселоны с просьбой приехать в Геную. Для этого миссис Грандкорт должна была обладать даром предвидения, а Деронда – сверхспособностями с легкостью преодолевать большие пространства. Но, как бы там ни было, сейчас Деронда разгуливал по Генуе. И хотя Грандкорт не собирался ставить себя в дурацкое положение догадками, которые другие могли бы назвать абсурдными, в то же время он не находил сил признать, что присутствие Деронды в Генуе – результат случайного совпадения. Факт мерзкий, и этого достаточно. А жена, несомненно, очень довольна. Рассерженному мужчине не нужны доказательства, чтобы раскрыть вселенский заговор с участием всех и каждого. Первым делом он стегает лошадь, а потом пинает собаку. Грандкорт уже не сомневался – причем справедливо – что Гвендолин рассчитывает встретиться с Дерондой при первой же возможности – как только муж выйдет за дверь.
Сидя за чашкой кофе и наблюдая за женой, Грандкорт заметил в ее облике проявление тайного восторга: движения стали легкими, лицо приобрело особое выражение, в глазах появился блеск. Недавние переживания не повлияли на красоту Гвендолин – скорее наоборот, миссис Грандкорт стала еще очаровательнее, чем была до свадьбы. Теперь ее облик и манеры приобрели неуловимую грацию и женственность, которые часто делают замужнюю женщину более интересной, чем она была в девичестве.
Из-за длительного пребывания на море лицо Гвендолин посвежело и этим утром сияло как никогда. Встав из-за стола и по обыкновению обхватив шею унизанными драгоценностями пальцами, Гвендолин не сумела скрыть радостного ожидания и старалась казаться любезной. Точно так же глава семьи перед уходом из дома особенно приветливо обращается с домочадцами. В ожидании прогулки терьер, давно выучивший все добрые знаки и запомнивший их значение, внимательно следит, как оживленно говорит хозяин и даже как блестят его глаза, чтобы при малейшем движении в нужный момент оказаться возле двери. Обладая чутьем собаки, Грандкорт заметил настроение Гвендолин и решил действовать.
– Ээ… позвони, пожалуйста, Гиббсу и вели заказать для нас обед на три часа, – распорядился он, вставая из-за стола и закуривая сигару. – Хочу отправить Ангуса на поиски небольшой парусной лодки. В такой чудесный вечер трудно представить занятие более приятное, чем небольшая морская прогулка. Я буду управлять парусом, а ты возьмешься за румпель.
Гвендолин похолодела. Ее не просто постигло жестокое разочарование: стало совершенно ясно, что муж решил взять ее с собой, не желая оставлять без присмотра. Очевидно, прогулка привлекала его тем, что не могла понравиться ей. Но сейчас они стояли на твердой земле, а не на крошечном дощатом островке, и Гвендолин решила воспротивиться желанию мужа. Правда, сияние счастливого ожидания померкло, и Гвендолин изменилась, как меняется после заката солнца ледник.
– Я не хочу качаться в лодке. Возьми с собой кого-нибудь другого, – возразила она.
– Очень хорошо. Если остаешься ты, останусь и я, – заявил Грандкорт. – Будем задыхаться вместе, вот и все.
– У меня снова случится приступ морской болезни, – рассердилась Гвендолин.
– Неожиданная перемена, – презрительно усмехнулся Грандкорт. – Но если ты отказываешься, останемся в отеле.
Он положил шляпу на стол, снова зажег сигару и принялся ходить по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в окно. Гвендолин решила не сдаваться. Теперь она отлично понимала, что без нее муж в море не выйдет. Однако, если уж ей и суждено терпеть его тиранию, она не позволит ему поступить именно так, как он задумал. Она заставит его остаться в отеле. Не произнеся больше ни слова, Гвендолин прошла в соседнюю спальню и в гневе бросилась в кресло. Волна злобы накатила с новой силой и положила конец короткой передышке.
Вскоре в комнату вошел Грандкорт, уселся напротив и медленно, высокомерно произнес:
– Одумалась? Или тебе нравится ссориться? Должен признаться, что такое поведение мне чрезвычайно приятно.
– Но почему ты делаешь все, что неприятно мне? – беспомощно спросила Гвендолин, не в силах сдержать слезы.
– Будь добра, объясни: чем ты недовольна? – глядя ей в глаза, спросил Грандкорт самым проникновенным голосом, на какой был способен. – Тем, что я остался в отеле с тобой?
Ответить Гвендолин не смогла. Объяснявшая гнев правда лежала за границами дозволенного. Разрываясь между отчаянием и унижением, она разрыдалась, и слезы ручьями потекли по щекам. Еще ни разу миссис Грандкорт не допускала проявления столь позорной слабости в присутствии мужа.
– Надеюсь, тебе станет легче, – заключил Грандкорт после недолгого молчания. – Должен сказать, что подобное поведение крайне неприятно. Не понимаю, какого черта женщины находят в этих гадких рыданиях. Несомненно, ты видишь что-то хорошее, если с такой готовностью впадаешь в истерику. А я вижу только то, что теперь, вместо того чтобы славно провести время под парусом, мы будем сидеть в четырех стенах.