– Думаю, сэр, ваше отсутствие будет недолгим. Возможно, вы привезете кузину обратно в Англию? – Рекс впервые нашел силы заговорить о Гвендолин, и отец с удовлетворением отметил это.
– Пока трудно строить планы, – ответил он своим обычным рассудительным тоном. – Возможно, с ней останется матушка, и я смогу вскоре вернуться. В телеграмме не содержалось подробностей, но нет сомнений в том, что условия недавно составленного завещания вполне удовлетворительны и Гвендолин будет прекрасно обеспечена, тем более что возможно рождение наследника.
– Должно быть, она испытала глубокое потрясение, – справившись с острой болью, предположил Рекс. – Думаю, Грандкорт был преданным мужем.
– Разумеется, – подтвердил мистер Гаскойн в самой решительной манере. – Ни один человек его положения не женился бы таким образом, как он.
Рекс никогда не видел Грандкорта, не слышал о нем от кого-либо из домашних и понятия не имел о побеге Гвендолин в Лебронн, однако ему было известно, что Грандкорт влюбился так страстно, что сделал ей предложение через несколько недель после постигшего семью несчастья, и поступил благородно, поддерживая мать и сестер Гвендолин. Подобное поведение казалось вполне естественным: Рекс и сам сделал бы то же самое. Грандкорт был удачливым парнем и, прежде чем утонуть, получил свою долю счастья. И все же Рексу очень хотелось понять, полюбила ли Гвендолин успешного поклонника или всего лишь воздержалась от заявления, что ненавидит, когда к ней пристают с проявлением чувств.
Глава II
Сэр Хьюго Мэллинджер отправился в Геную не так поспешно, как мистер Гаскойн, а Деронда никак не мог уехать, не встретившись с баронетом. С самым давним и верным другом следовало обстоятельно, с глазу на глаз поговорить не только о смерти Грандкорта, но и о кризисе собственной жизни, ибо в письме не представлялось возможным подробно рассказать о матери, которая появилась и исчезла, словно призрак. Лишь на пятый вечер, получив телеграмму, Деронда отправился встречать сэра Хьюго на железнодорожный вокзал, куда тот должен был прибыть между восемью и девятью часами. Несмотря на трагические переживания, при мысли от встречи с сэром Хьюго в выражении глаз и изгибе губ Даниэля сквозила едва заметная улыбка. Дело в том, что теперь баронет получил возможность передать дочерям все свои поместья. Мы были бы бесчувственными существами, если бы не умели разделять радость близких, даже если она не вписывается в нашу теорию справедливого распределения и не совпадает с высшим идеалом человеческой добродетели. Как угрюмо кривились бы наши рты, как холодно смотрели бы глаза! И в то же время наши собственные мечты и желания не соответствовали бы идеалу во всей полноте. Следует снисходительно относиться к несовершенству. К счастью, можно испытывать благодарность к человеку, даже если он из-за благих намерений совершил ошибку. Чувства и суждения Деронды не позволяли ему одобрить действия сэра Хьюго, который добровольно пошел на ложь. Да, ложь: Даниэль не знал более мягкого определения для той атмосферы тайны, в которой вырос. Возможно, однако, баронет не знал о том, что мать нарушила обещание, и со своим легким отношением к жизни считал ее желание вырастить сына английским джентльменом вполне разумным, пусть даже для этого требовалось расстаться с собственным ребенком, лишив материнской любви. Нежная привязанность к сэру Хьюго заставляла Даниэля искать основания для оправдания, а не для обвинения. Можно оставаться твердым в принципах и осторожным в приговорах – точно так же, как можно переживать, глядя на криво висящие предметы и в то же время терпеливо относиться к человеку, который повесил их так из-за слабого зрения. Если в холостяцкие времена сэр Хьюго ошибочно считал детей существами, призванными делать жизнь взрослых более приятной, и не видел ничего плохого, если от них избавлялись за ненадобностью, то он всего лишь разделял точку зрения если и не принятую официально, то служившую в тот период мировой истории популярной моделью поведения. Отчетливо помня пережитую в детстве болезненную внутреннюю борьбу, Деронда в то же время не забыл многочисленных примеров, доказывающих, что его переживания оставались вне поля зрения сэра Хьюго. Невежественная доброта способна обернуться жестокостью, однако сердиться на это было бы тоже невежественной недобротой, чрезвычайно далекой от сочувственного расположения Деронды ко всем вокруг. Сейчас, после душераздирающих сцен последних дней, он больше, чем прежде, стремился остановить поток гнева и обиды, а потому, едва из вагона показалась знакомая фигура сэра Хьюго, на первый план вышло чувство привязанности, побуждающее все прощать.
– Ну, Дэн, – произнес сэр Хьюго с искренним чувством и крепко пожал Даниэлю руку.
Отдав распоряжения носильщику, они вышли на вечернюю улицу и неторопливо, пешком направились в отель.
– Поездка прошла легко, так что чувствую я себя прекрасно, – заявил баронет. – Я не спешил отправиться в путь, поскольку хотел разобрать бумаги. Но как чувствует себя вдова?
– Уже лучше, – ответил Деронда. – Судя по всему, ей удалось избежать серьезной болезни, вполне возможной после ужасного потрясения. Два дня назад приехали ее матушка и дядя, так что она в надежных руках.
– Ожидается ли рождение наследника?
– Насколько я могу судить по словам мистера Гаскойна, нет. Он говорил так, словно еще неясно, получит ли она поместья Грандкорта в пожизненное пользование.
– Полагаю, потеря мужа не стала для нее огромной трагедией? – осведомился сэр Хьюго, искоса взглянув на Деронду.
– Напротив, внезапность смерти – огромный удар для нее, – ответил тот, старательно обходя вопрос.
– Интересно, сообщил ли Грандкорт жене подробности завещания? – продолжил сэр Хьюго.
– А вам они известны? – уточнил Деронда.
– Да, – быстро ответил баронет. – Черт возьми! Если не предвидится законного наследника, то все состояние достанется сыну миссис Глэшер. Должно быть, тебе ничего не известно, но в течение долгих лет она была ему кем-то вроде жены. Кроме мальчика у нее еще есть три девочки. Наследник получит имя отца. Он уже Хенли, а теперь станет Хенли Мэллинджером Грандкортом. Я рад, что титул ничего ему не принесет, однако щенок и без того получит больше чем достаточно, чтобы нуждаться в моих пятидесяти тысячах за Диплоу, на которое он не имеет прав. А тем временем молодая прекрасная вдова будет вынуждена смириться с несчастными двумя тысячами фунтов в год и домом в Гэдсмере. Отличное место ссылки, если она захочет запереться в уединении, в чем я глубоко сомневаюсь. В последние годы там живет мать мальчика. Должен признаться, что я презираю Грандкорта и не считаю нужным думать о нем лучше лишь оттого, что он утонул. Впрочем, что касается моих обстоятельств, то, расставшись с жизнью, он поступил правильно.
– Полагаю, Грандкорт повел себя дурно уже тогда, когда женился на мисс Харлет, а не когда оставил поместья сыну, – сухо заметил Деронда.
– Не имею ничего против завещания в пользу мальчика, – продолжил сэр Хьюго. – Однако, женившись на этой девушке, он должен был обеспечить ей достойное содержание – такое, чтобы она и впредь могла жить в соответствии с тем уровнем, на который поднялась. Надо было оставить ей четыре-пять тысяч годовых и лондонский дом в пожизненное владение – так поступил бы я. Полагаю, поскольку у нее за душой не было ни пенса, родные не могли потребовать приличной записи в ее пользу в брачном контракте, полностью рассчитывая на завещание. А в этом деле даже самые умные люди непременно совершают какую-нибудь глупость. Во всяком случае, мой отец совершил. А если в характере присутствует склонность к тирании, то она непременно проявится в документе такого рода. Совершенно ясно, что своим завещанием Грандкорт намеревался наказать жену, если она не родит ему наследника.
– Соответственно в противном случае наказание постигло бы незаконную семью? – презрительно уточнил Деронда.
– Именно так: Гэдсмер и две тысячи годовых. Странно, если не сказать больше. Крайне неприятно, что Грандкорт назначил меня исполнителем завещания. Учитывая, что он сын моего единственного брата, отказаться я не имею права. К тому же не исключено, что я смогу принести какую-нибудь пользу вдове. Лаш полагает, что она знала и о тайной семье, и о содержании завещания, и намекает, что полного взаимопонимания супруги так и не достигли. Мне же кажется, что тебе лучше всех известно, что именно чувствовала или не чувствовала миссис Грандкорт. А, Дэн? – Этот вопрос сэр Хьюго задал не обычным насмешливым тоном, а серьезно, с явным любопытством, и Деронда понял, что уклониться от ответа не получится.
– Она определенно не была счастлива. Супруги не подходили друг другу. Но что касается распределения наследства, то, насколько могу судить, условия завещания вполне ее устроят.
– В таком случае миссис Грандкорт не похожа на других женщин, – пожав плечами, заключил сэр Хьюго. – Она, должно быть, весьма необыкновенна, и твоя судьба каким-то образом связана с ее. А? Когда пришла эта жуткая телеграмма, леди Мэллинджер воскликнула: «Как странно, что ее прислал именно Даниэль!» Но я и сам пережил нечто подобное. Однажды за границей я оказался в отеле, где муж бросил леди без денег. Услышав об этом, я отправился к ней с намерением помочь и обнаружил свою давнюю пассию, которая имела глупость выйти замуж за австрийского барона с длинными усами и короткими чувствами. Но в этот отель меня привели дела, а вовсе не рыцарский порыв, точно так же, как твоя поездка в Геную не имела никакого отношения к Грандкортам.
Наступило молчание. Сэр Хьюго намеренно заговорил о Гвендолин, так как эта тема была менее деликатная и для него, и для Даниэля, однако обоим хотелось откровенно побеседовать о личных взаимоотношениях. Деронда чувствовал, что написанное после первой встречи с матерью письмо баронету не разбило лед между ними, и теперь ждал от сэра Хьюго сигнала к началу разговора.
Когда они вышли на побережье, баронет остановился и серьезно спросил: