что нашему народу предоставлена наконец относительная свобода. Я всегда любил путешествия, новые впечатления и никогда не боялся трудностей. Даже сейчас, отправляясь на Восток, я подолгу лежу на палубе и смотрю на яркие звезды. Для меня это самое большое удовольствие. Каризи не желал заниматься созерцанием, а все время думал о прошлом и будущем евреев. И все же мы любили друг друга и, как он сказал, скрепили любовь долгом. Мы торжественно поклялись до последней минуты защищать друг друга и помогать во всем. Я исполнил клятву.
Калонимос встал. Деронда тоже немедленно поднялся и произнес:
– Своей верностью другу вы подарили мне справедливость. Не зная об оставленном дедом наследии, я жил бы в духовном убожестве. Благодарю вас от всего сердца.
– Будьте достойны своего деда, молодой человек. В чем заключается ваше призвание?
Неожиданный вопрос смутил Деронду, который считал не совсем честным назвать изучение права призванием.
– Не могу сказать, что имею призвание, – отве-тил он.
– Найдите, найдите его. Еврей должен быть усердным. Ведь вы назовете себя евреем и примете веру отцов? – спросил Калонимос, положив руку ему на плечо и пристально посмотрев в глаза.
– Да, я назову себя евреем, – подтверил Дронда, слегка побледнев под пронзительным взглядом, – но не готов исповедовать ту религию, которой придерживались отцы. Наши предки расширяли свои духовные горизонты и учились у других народов. Но думаю, что я согласен с теорией деда о балансе принципов индивидуальности и общности. Я понимаю свой долг перед нашим народом, и если можно что-то сделать для восстановления и совершенствования его жизни, я найду свое призвание в служении высокой идее.
Этот момент стал для Деронды переломным: уважение к собеседнику не позволило ему оставить вопрос без ответа, а найдя ответ, он открыл для себя истину.
– Ах, вы думаете о будущем! Истинный внук Даниэля Каризи, – заключил Калонимос и напоследок благословил Даниэля на иврите.
На этом они расстались.
Почти в то же самое время, когда Деронда вернулся в Лондон, Калонимос на палубе корабля созерцал прекрасные звезды.
Глава IV
Известие о смерти Грандкорта ошеломило обитателей еще одного дома, помимо белого дома в Пенникоте, и поразило еще одно сердце помимо сердца Рекса Гаскойна.
Ганс Мейрик имел обыкновение регулярно присылать или приносить матушке свежие номера газеты «Таймс». Миссис Мейрик с интересом изучала все новости – от политических событий до объявлений о свадьбах. Последние, по ее словам, приносили ей особое удовольствие: ничего не зная о пережитых главными героями испытаниях, она видела лишь счастливый конец всех светских романов. По средам, когда Майра давала уроки пения Мэб, Ганс неизменно приносил газету сам и открыто признавался, что хочет услышать пение Майры. В один из таких дней он, как всегда, тихо вошел в дом, открыв дверь своим ключом, переступил порог гостиной и с таким громким шелестом развернул газету, что звуки фортепиано и пение немедленно оборвались. Майра от неожиданности вскочила и испуганно обернулась, а Мэб возмущенно воскликнула:
– О, Ганс! Стоит ли так шуметь? Разве мало моего пения?
– Какие-то удивительные новости? – спросила миссис Мейрик. – Австрийцы сдали Венецию?
– Новости действительно из Италии, но только не об этом, – ответил Ганс с особым выражением.
– Надеюсь, ничего плохого? – с тревогой уточнила миссис Мейрик, первым делом подумав о Деронде.
Сердце Майры сжалось от той же мысли.
– Ничего плохого для того, о ком все мы волнуемся, – поспешно успокоил всех Ганс. – Скорее наоборот: удачный поворот судьбы. Никогда прежде не слышал, чтобы кто-то так кстати умер.
– Боже милостивый, Ганс! – нетерпеливо перебила брата Мэб. – Скажи наконец, что случилось?
– Герцог Альфонсо утонул, а герцогиня осталась жива, вот и все, – сообщил Ганс, отдавая газету миссис Мейрик и тыкая пальцем в нужный абзац. – Больше того: в это самое время Деронда был в Генуе и видел, как рыбаки вынесли миссис Грандкорт на берег. Кажется, герцогиня прыгнула в воду вслед за мужем. Честно говоря, не ожидал от нее такого безрассудства. Деронде повезло оказаться в нужное время в нужном месте: он первым позаботился о бедной вдове.
Майра снова опустилась на вращающийся табурет и застыла, прикрыв глаза и судорожно сжав руки.
Миссис Мейрик передала газету Мэб и тяжело вздохнула.
– Должно быть, бедняжка очень любила мужа, раз прыгнула за ним в море.
– Думаю, что это произошло случайно: не иначе как у нее случилось небольшое помутнение рассудка, – насмешливо поморщился Ганс и сел возле Майры. – Кому понравится ревнивый баритон с ледяным взглядом, всегда поющий соло? Можете не сомневаться: именно эту роль исполнял ее муж. Так что утонул он весьма удачно. Теперь герцогине ничто не мешает выйти замуж за человека с прекрасной шевелюрой и взглядом, от которого она будет не замерзать, а таять. Ну а меня пригласят на свадьбу и славно угостят.
Майра стремительно поднялась и, устремив на Ганса горящие гневом глаза, взволнованно заговорила:
– Мистер Ганс, не следует насмехаться над чужим горем! Мистеру Деронде ваши слова не понравились бы. Почему вы считаете, что ему повезло? Разве можно так легко рассуждать о жизни и смерти? Откуда вам известно, что ему повезло, если он любит миссис Грандкорт? Напротив, для него это огромное зло. Эта женщина заберет его у моего брата – я точно знаю, что так и будет. Если сердце моего брата будет разбито, мистер Деронда не назовет это удачей.
Неожиданная перемена, произошедшая в Майре, поразила всех. В эту минуту ее лицо дышало гневом, достойным ангела Итуриэля[84]. Бледная настолько, что побелели даже обычно яркие губы, она стояла над несчастным Гансом, который был потрясен и сгорал от стыда.
– Я жестокий глупец. Я признаю свою вину и забираю обратно каждое сказанное слово, – нервно признался он после мучительно долгого молчания. – Сейчас пойду и повешусь, как Иуда, – если только позволительно здесь о нем вспомнить. – Даже в горестный момент Ганс не смог обойтись без шутки.
Однако гнев Майры не утих. Да и было ли это возможно? Не произнеся больше ни слова, она села за фортепиано и поставила перед собой ноты, как будто снова собиралась играть.
– Майра справедливо тебя отругала, Ганс, – произнесла Мэб. – Ты постоянно упоминаешь о мистере Деронде не к месту. А шутки насчет его женитьбы на миссис Грандкорт вообще ужасны. Должно быть, мужской ум погружен во тьму, – добавила она презрительно.
– Именно так, милая, – тихо ответил Ганс и отошел к окну.
– Думаю, Мэб, нам пора продолжить. Урок еще не закончен, – проговорила Майра более резким, чем обычно, голосом. – Спой еще раз, или лучше спеть мне?
– О, пожалуйста, спой ты, – попросила Мэб, радуясь возможности отвлечься.
Майра особенно проникновенно исполнила арию Альмирены из оперы Генделя «Ринальдо», после чего встала и поспешно сказала:
– Мне пора домой. Эзра ждет.
Она молча подала руку миссис Мейрик, а не поцеловала ее, как обычно, однако матушка притянула ее к себе и тихо, примирительно проговорила:
– Да благословит тебя Господь, дитя мое.
Майра почувствовала, что резкой отповедью в адрес Ганса обидела миссис Мейрик, и пожалела, что проявила к доброй хозяйке черную неблагодарность.
Тем временем Ганс поспешно схватил шляпу и приготовился открыть дверь.
– Послушай, Ганс, – с тщательно замаскированной сестринской нежностью остановила брата Мэб, – не стоит провожать Майру. Я уверена, что твое общество будет ей неприятно. Сегодня ты был дерзок.
– Я только прослежу, чтобы с ней ничего не случилось, – упрямо возразил Ганс.
Майра промолчала, и они вышли на улицу. Ей не хватило мужества заговорить первой: сказанные недавно слова теперь казались излишне прямолинейными и суровыми, однако те, что жили в сердце, прозвучали бы еще строже. К тому же она не могла избавиться от противоречивых мыслей по поводу странного и страшного события, случившегося с четой Грандкорт.
Ганс, в свою очередь, тоже погрузился в раздумья. Гнев Майры побудил по-новому взглянуть на ситуацию, а следом пришло горькое осознание собственной глупости. Как можно было не догадаться раньше? Что, если Деронда занимает в сердце Майры большее место, чем подобает спасителю и благодетелю? Тревожное предположение, к чести Ганса, было неэгоистичное. Он не сомневался в серьезном чувстве между Дерондой и миссис Грандкорт, и развеять эту уверенность могло лишь неопровержимое свидетельство.
То, что Деронда неодобрительно относился к повышенному вниманию, которое Ганс проявлял к Майре, мистер Мейрик объяснял заботой друга о молодой девушке с зависимым положением. А твердая уверенность Деронды в том, что Майра не ответит взаимностью никому, кроме еврея, естественным образом исключала и самого Даниэля из числа счастливчиков, поскольку Ганс разделял общее мнение и считал друга сыном сэра Хьюго Мэллинджера.
Таким образом, он был спокоен в отношении чувств Деронды и даже обрадовался, узнав, что миссис Грандкорт овдовела, так как теперь ничто не мешало их союзу. Однако откровенная вспышка Майры не только выдала ее страстные чувства к Даниэлю, но и повергла Ганса в глубокую меланхолию. Впрочем, меланхолия оказалась бы еще глубже, если бы он знал об устремленных к девушке надеждах самого Деронды. Мужчина легче переносит свое несчастье, зная, что и его возлюбленная так же несчастлива в любви. По крайней мере, именно такие противоречивые чувства испытывал Ганс: разделяя страдания Майры, был благодарен Деронде за то, что друг любит другую. Ганс не мог прямо объяснить Майре, что понял ее вспышку гнева, а потому надеялся, что его молчание станет наилучшим средством утешения страдающего сердца.
Когда они подошли к дому Майры, Ганс умоляюще взглянул на нее, протянул на прощание руку и робко вымолвил:
– До свидания.
– Разве вы не зайдете, чтобы повидать брата? – с нежной грустью спросила Майра.