Однако спустя несколько минут, когда несчастье стало принимать более конкретные формы, мужество оставило Гвендолин. Поначалу она увидела все тот же привычный Оффендин, и знакомая обстановка помогла восстановить душевное равновесие. Все оставалось прежним: почтительная тишина в то время, пока она отдыхала; приготовленная удобная ванна; доставленный прямо в комнату небольшой поднос с любимой едой.
Когда Гвендолин спустилась в гостиную посвежевшей, как только что вынырнувший из воды лебедь, и откинулась на диванные подушки рядом с матушкой, несчастье еще не коснулось ее. Она ощутила готовность услышать все сразу и заговорила намеренно деловым тоном:
– Так что же конкретно ты собираешься предпринять, мама?
– О, милая, первым делом необходимо покинуть этот дом. К счастью, мистер Хейнс готов его снять, и агент лорда Брэкеншо должен все устроить с наибольшей для нас выгодой.
– Я почти уверена, что лорд Брэкеншо позволит тебе жить здесь бесплатно, – возразила Гвендолин, чьи таланты до этой минуты проявлялись лишь в том, какое впечатление производит ее красота, а никак не в финансовых делах.
– Мое дорогое дитя, лорд Брэкеншо уехал в Шотландию и ничего о нас не знает. Ни твой дядя, ни я не осмелимся к нему обратиться. Да и что мы будем делать в этом доме без слуг и без денег? Чем быстрее мы отсюда уедем, тем лучше. К тому же тебе известо, что нам нечего с собой брать, кроме одежды.
– Полагаю, в таком случае ты намерена отправиться за границу? – уточнила Гвендолин. Она уже успела приучить себя к этой мысли.
– Нет-нет, милая, что ты! Как мы поедем? Ты ведь ничего не знаешь ни о доходах, ни о расходах, – ответила миссис Дэвилоу, пытаясь улыбнуться, и печально добавила: – От этого тебе станет еще тяжелее, моя хорошая.
– Куда же мы пойдем? – спросила Гвендолин, впервые ощутив страх.
– Все уже решено. Кое-какую мебель возьмем в доме Гаскойнов – то, без чего они смогут обойтись. – Миссис Дэвилоу помедлила в нерешительности. Ее пугала не столько реальность, сколько ожидавшее дочь потрясение.
Гвендолин смотрела с напряженным вниманием, но молчала.
– Нам придется переселиться в коттедж Сойера.
Гвендолин побледнела от гнева – по ее мнению, оправданного, – а потом высокомерно заявила:
– Это невозможно. Нужно найти другой вариант. Дядя не должен этого допустить. Я не подчинюсь.
– Мое дорогое дитя, о каком же еще варианте может идти речь? Не сомневаюсь, что твой дядя желает нам только добра, но он и сам страдает: ему необходимо содержать большую семью. Ты пойми: кроме того, что дадут Гаскойны, у нас больше ничего нет и не будет. Они всеми силами стараются помочь, но и мы сами должны попытаться что-то заработать. Мы с девочками собираемся вышить скатерть, чтобы продать на благотворительной ярмарке в Вончестере, и исповедальное покрывало, которое прихожане пожертвуют церкви в Пенникоте.
Столь болезненные подробности миссис Дэвилоу сообщила с робостью, но как же еще она могла донести нынешнее положение семьи до сознания бедной девочки, которой – увы! – предстояло подчиниться обстоятельствам.
– Но ведь можно найти что-нибудь более приличное, чем коттедж Сойера, – возразила Гвендолин, с ужасом представляя, что ей придется поселиться в доме, где прежде жил таможенный чиновник.
– Нет, дорогая. Свободных домов в наших краях очень мало, и мы должны радоваться, что удалось найти такое тихое, уединенное место. Там не так уж плохо: две маленькие гостиные и четыре спальни, – так что в любую минуту, как только пожелаешь, ты сможешь побыть в одиночестве.
– Не могу поверить, мама, что все твое состояние испарилось в один миг! С тех пор, как ты мне написала, не прошло и недели.
– Первое известие я получила гораздо раньше, дорогая. Мне просто не хотелось портить тебе удовольствие, потому я и тянула до последнего.
– О, какая досада! – воскликнула Гвендолин, покраснев от гнева. – Если бы я знала, то привезла бы домой деньги, которые выиграла. А так я все проиграла. У меня было почти двести фунтов: достаточно, чтобы прожить некоторое время, пока не я придумала бы какой-нибудь выход. – Она помолчала и с отчаянием добавила: – Все против меня. Люди, которых я до сих пор встречала, приносят мне только страдания!
Гвендолин вспомнила Деронду. Если бы он не вмешался, она вернулась бы к игровому столу с несколькими наполеондорами и, возможно, отыгралась.
– Мы должны покориться воле Провидения, дитя мое, – отозвалась бедная миссис Дэвилоу. Сказать что-нибудь еще она не осмелилась, уверенная, что Гвендолин подразумевает Грандкорта.
Гвендолин ответила немедленно:
– Я не собираюсь покоряться и сделаю все, что смогу, чтобы этого не случилось. Разве можно чью-то злую волю возводить в ранг Провидения? В письме ты сообщила, что мы потеряли деньги по вине мистера Лассмана. Он с ними сбежал?
– Нет, дорогая. Он хотел получить быструю прибыль и вложил все деньги в одно сомнительное предприятие, однако не оценил меру риска.
– Провидение здесь ни при чем. Негодяй дурно распорядился чужими средствами и должен понести наказание. Разве нельзя обратиться в суд и взыскать наши деньги? Дядя должен принять меры, а не сидеть сложа руки, когда творится такое бесчинство.
– Дорогая, закон не сможет вернуть деньги, потерянные на спекуляциях. К тому же обращение в суд требует немалых затрат: нищие не могут судиться. Пострадали не только мы: деньги других людей пропали точно так же, и им тоже придется смириться с утратой.
– Но я не собираюсь из-за этого жить в коттедже Сойера и смотреть, как вы гнете спину за пенсы и шиллинги. Я поступлю иначе и сделаю то, что соответствует нашему положению и образованию.
– Не сомневаюсь, милая, что все мы – в том числе и твой дядя – одобрим такой поступок и начнем еще больше тобой восхищаться, – заверила миссис Дэвилоу, радуясь неожиданной возможности затронуть щекотливый вопрос. – Я вовсе не имела в виду, что ты должна смириться с плохим вариантом, когда есть вариант лучше. Дядя и тетя считают, что твои способности и образование могут принести тебе хорошее место. Больше того, у них уже есть кое-что на примете.
– Что же именно, мама? – с интересом уточнила Гвендолин.
– Есть место в семье епископа, у которого растут три дочери, а второй вариант – место в начальной школе. И там, и там пригодятся твои знания французского языка, музыки, танцев, а также манеры и привычки истинной леди. Плата одинаковая: сто фунтов в год. Думаю, что в настоящее время, – нерешительно добавила миссис Дэвилоу, – чтобы избежать той бедности, на которую мы обречены, одно из этих предложений тебе следует принять.
– Что? Стать похожей на мисс Грейвз в школе мадам Меньер? Ни за что!
– Честно говоря, место у епископа Момперта кажется мне более подходящим. В его семье сложностей не возникнет.
– Прости, мама, но гувернантку сложности ждут повсюду. Не понимаю, почему терпеть унижение в семье епископа приятнее, чем в какой-либо другой. Тебе отлично известно, что я ненавижу преподавание. Представляю себя в окружении трех неуклюжих девчонок вроде Эллис! Я скорее эмигрирую, чем соглашусь стать гувернанткой!
Миссис Дэвилоу молчала, думая о конфликте, который мог разгореться при встрече Гвендолин с дядей и тетей, однако уверенный, резкий тон дочери дарил надежду, что у нее есть некий тайный план, несмотря на все ее невежество в практических вопросах.
– У меня есть кое-какие украшения, мама. Их можно продать, – продолжила Гвендолин. – Деньги нужны, чтобы протянуть первое время. Думаю, что Маршалл в Вончестере их купит. Однажды он показывал мне браслеты, проданные ему одной леди. Джокоза может съездить и узнать. Конечно, ей придется нас оставить, но прежде пусть сделает хотя бы это.
– Бедняжка готова на все: даже предложила мне все свои сбережения – триста фунтов, – но я посоветовала ей открыть маленькую школу. После долгих лет жизни у нас Джокозе будет трудно привыкнуть к новой семье.
– О, порекомендуй ее епископу! – ухмыльнувшись, посоветовала Гвендолин. – Наверняка у нее получится лучше, чем у меня.
– Постарайся не говорить ничего подобного дяде, – предупредила миссис Дэвилоу. – Презрение к тому, на что потрачено немало сил и времени, покажется ему оскорбительным. Однако подозреваю, что ты задумала нечто такое, на что он может согласиться, если ты обратишься к нему за советом.
– Я хочу обратиться за советом не к нему, а кое к кому другому. Эрроупойнты еще в Кветчем-Холле? И герр Клезмер с ними? Впрочем, ты, бедная мамочка, наверное, ничего об этом не знаешь. Отправлю туда Джеффри с запиской.
– О, дорогая, Джеффри уже здесь нет, а лошадей забрал агент. Но кто-нибудь с фермы Лика может сходить в Кветчем-Холл. Я знаю, что Эрроупойнты в поместье. На днях миссис Эрроупойнт оставила визитную карточку, так как я не смогла ее принять. Но насчет герра Клезмера не уверена. Хочешь отправить записку сегодня же?
– Да, причем как можно скорее. Сейчас напишу, – ответила Гвендолин вставая.
– Что ты задумала, Гвен? – поинтересовалась миссис Дэвилоу. Деловой настрой дочери вызывал не только любопытство, но и облегчение.
– Не спрашивай, милая, добрая мамочка, – ответила Гвендолин, осыпая матушку примирительными поцелуями. – Хочу кое-что сделать. Неважно, что именно: узнаешь потом, когда все образуется, и порадуешься. Бедное прекрасное личико! За эти три недели оно постарело на десять лет. Ну-ну, только не плачь! – Сжав такое родное лицо обеими руками, Гвендолин прикоснулась губами к дрожащим векам. – Только не смей мне перечить и чинить препятствия. Я все буду решать сама. Ни дядюшка, ни кто-либо другой не должен вмешиваться и диктовать мне, как поступить. Это мое личное дело. Думаю, что я смогу устроить тебя лучше, чем в коттедже Сойера.
С этими словами Гвендолин подошла к письменному столу и написала записку следующего содержания:
«Мисс Харлет шлет наилучшие пожелания герру Клезмеру и осмеливается просить его заехать к ней – если можно, завтра. Причина, подтолкнувшая ее к злоупотреблению добротой, чрезвычайно серьезна. Неблагоприятные семейные обстоятельства вынуждают ее решиться на очень серьезный шаг и обратиться за советом к герру Клезмеру».