– Не хотите узнать, о чем я беседовала с мистером Дерондой? – поинтересовалась Гвендолин. Гордость требовала объяснения.
– Эээ… нет, – холодно ответил Грандкорт.
– Это первое невежливое слово из ваших устах, – разыгрывая обиду, заявила Гвендолин. – Вы не хотите услышать то, что я хочу вам сказать?
– Я хочу слышать то, что вы говорите мне, а не другим мужчинам, – отрезал Грандкорт.
– В таком случае слушайте: я попыталась добиться объяснения, чем плохо, что я играла в рулетку, и мистер Деронда прочел мне целую проповедь.
– Да. Только избавьте от этой проповеди меня.
Если Гвендолин вообразила, что ее разговор с Дерондой интересовал жениха, то он решил дать ей понять, что это не так. В действительности Грандкорт был уязвлен тем, что она приказала ему ехать вперед. Гвендолин это видела, однако не переживала: главное – что достигла цели: поговорила с Дерондой.
На повороте в Оффендин она со всеми простилась, кроме Грандкорта, который отправился ее провожать в Оффендин. На следующий день ему предстояла поездка в Гэдсмер к миссис Глэшер. Грандкорт не кривил душой, называя это путешествие утомительным.
Глава III
Представьте огромный дом, центральная часть которого построена из серого камня и покрыта красной черепицей. На одном из концов находится круглая башня с темной остроконечной крышей, украшенной флюгером. Повсюду раскинули ветви тенистые деревья: с одной стороны возвышается огромный дуб, с другой – несколько сосен цепляются обнаженными корнями за осыпавшийся берег, а за домом гнездятся грачи. Неподалеку виднеется окруженный кустами пруд, где плещутся и крякают утки, а вокруг простирается обширный луг, скорее похожий на окруженный старинными деревьями парк и охраняемый каменными сторожками, напоминающими небольшие тюрьмы. За воротами лежит земля – когда-то радовавшая глаз сельской красотой и очарованием, а сейчас вся черная от угольных шахт, – населенная людьми с дьявольским цветом лица, в шляпах с воткнутыми в них свечами и вызывавшими страх у трех прелестных дочек и сына миссис Глэшер, которые жили здесь, в Гэдсмере, уже почти три года.
Сейчас, в ноябре, когда клумбы опустели, деревья сбросили листву, а пруд покрылся черной дрожащей рябью, могло показаться, что дом и сад вполне гармонируют с черными дорогами и черными, облачившими округу в траур холмами. Однако в нынешних обстоятельствах миссис Глэшер любила Гэдсмер не меньше, чем любую другую обитель. Уединенность защищенного неприглядным пейзажем поместья вполне соответствовала ее вкусу. Разъезжая с детьми в повозке, запряженной двумя лошадьми, она не боялась встретить ни одной кареты с местными дворянами; в церкви ей не приходилось опускать глаза, поскольку викарий и его жена либо не знали о ее неблагоприятных обстоятельствах, либо не обращали на них внимания. Здесь она была просто вдовой, арендовавшей Гэдсмер, а фамилия Грандкорт в этих краях не значила ничего, особенно по сравнению с фамилиями Флетчер и Гоком, которые заведовали угольными копями.
Прошло уже десять лет с тех пор, как красивая жена ирландского офицера убежала с молодым Грандкортом, а последующая дуэль, где пули ранили только воздух, вызвала скандал, который, впрочем, быстро утих. Большинство из тех, кто еще помнил эту историю, задавались вопросом: что же сталось с миссис Глэшер, которая, по слухам, несколько лет прожила с Грандкортом за границей, поражая всех своей красотой?
Его стремление освободиться от этой связи казалось вполне естественным. Что же касается миссис Глэшер, то общество сошлось в едином мнении: оставившая не только мужа, но и ребенка женщина со временем должна была пасть еще ниже. Грандкорт, конечно, от нее устал. Да, он любил ухаживать и заводить романы, однако мужчине его положения и возраста пристало должным образом жениться на красивой дочери благородного семейства. Уже никто не говорил о миссис Глэшер больше, чем говорят о человеке, которого судили за убийство десять лет назад. Она была словно затерянное в океане судно, на поиски которого никто и не собирался высылать спасательную экспедицию. Грандкорт, как годный к плаванию корабль, тем временем благополучно вернулся в гавань с поднятыми флагами.
Однако на самом деле Грандкорт никогда не отказывался от миссис Глэшер. Страсть к ней захватила его на долгие годы, и хотя уже давно умерла, как мелодия разбитой флейты, оставила после себя глубокий след. Три года назад, поле смерти ее мужа, он даже подумывал на ней жениться – согласно обещанию, не раз данному им во времена пылкой влюбленности. Грандкорт был даже готов заплатить за развод, однако муж не давал согласия, поскольку не собирался снова жениться и не желал, чтобы газеты выставляли напоказ его личную жизнь.
Чувства миссис Глэшер со временем изменились в противоположную сторону. Поначалу она относилась к возможности брака сравнительно беззаботно. Ей хватало и того, что она избавилась от неприятного мужа и обрела блаженство в объятиях восхитительного любовника – молодого, красивого, пылкого, обладавшего манерами, достойными состоятельного джентльмена, успевшего повидать если не все, то многое. Сама она была страстной, живой особой, отзывчивой к обожанию и раздраженной пятью годами супружеской грубости. Двусмысленность положения не беспокоила ее. Единственное, что портило картину нового прекрасного мира, это воспоминание об оставленном трехлетнем сыне. Но мальчик через два года умер, и новые дети со временем изгладили память о нем. Однако годы изменили не только контур лица и шеи. Мысль о том, что Грандкорт обязан на ней жениться, властно овладела сознанием, превратившись в главную страсть. Прежде казавшаяся неважной двусмысленность положения болезненно отражалась на детях, которых миссис Глэшер искренне любила. Иного повода для раскаяния, кроме этого, она не знала. Женитьба Грандкорта полностью исправила бы ситуацию: дети увидели бы мать в достойном положении и сами получили бы достойное место в обществе, а сын стал бы законным наследником отца. Тоска по желанному и логичному результату придавала чувствам Лидии высшее значение. Любовь к Грандкорту давно переросла в тревожное стремление получить почетное звание супруги, и в то же время миссис Глэшер не искала в браке другого счастья, кроме удовлетворения материнской любви и гордости. Ради достижения поставленной цели она была готова с трагической твердостью молча пережить любые унижения. Зная упорный характер Грандкорта, ей хватило проницательности не испытывать его терпение страстными мольбами и бурными сценами. Его непредсказуемость и склонность жестко противостоять просьбам рождала в душе обоснованный страх – впрочем, как и в душе каждого, кто чего-то от него хотел. Время открывало в характере Грандкорта черты, которые невозможно было заметить в поведении молодого любовника с красивым лицом и деликатными манерами. Однако сдержанность дорого стоила этой пылкой женщине, и в сердце накопилась сильная горечь: спрятанное жало копило яд. Миссис Глэшер полностью зависела от Грандкорта, поскольку, не скупясь на расходы, он действовал исключительно по собственному усмотрению. Мечтая о замужестве, ничего другого она не желала. Он же заявил, что не станет улаживать дела наследства иначе, как посредством завещания, и никогда не поступит против своей воли. Представляя варианты будущего, миссис Глэшер часто думала, что даже если Грандкорт не женится на ней, другого – законного – сына у него может и не быть, и тогда ее мальчик, точная копия отца, будет назван наследником большей части его состояния. Однако брак с Грандкортом не казался уж таким невозможным: даже Лаш разделял это мнение, сказав как-то, что, зная патрона, готов держать пари, что в конце концов она одержит победу. На самом же деле, заключив, что Грандкорт облюбовал Диплоу для завоевания мисс Эрроупойнт, хитрец счел нужным поддерживать этот замысел, считая его молчаливым отказом от женитьбы на миссис Глэшер, долгие годы остававшейся на милости причуд и капризов патрона. Однако оба варианта потерпели фиаско, едва на сцене появилась Гвендолин. Вполне естественно, что миссис Глэшер с готовностью поддержала план Лаша устранить новую опасность, воздвигнув в сознании избранницы препятствие, которое считала непреодолимым.
Вскоре Лидия услышала от Лаша об отъезде мисс Харлет и возможном избавлении от опасности, однако письма с известием о том, что угроза не только вернулась, но и стала вполне определенной, не получила. Она по обыкновению написала Грандкорту, но ответа пришлось ждать дольше обычного. Из письма явствовало, что он намерен приехать в Гэдсмер. Миссис Глэшер ожидала его появления и не теряла надежды – разве мы не склонны ждать от других исполнения наших желаний? – что, уязвленный неудачным ухаживанием, он вернется к прежнему намерению жениться на ней.
Грандкорт отправился в Гэдсмер с двумя важными целями: лично сообщить новость о предстоящей женитьбе, чтобы поставить в истории финальную точку, и забрать у Лидии бриллианты своей матушки, которые когда-то давно отдал, желая, чтобы она носила фамильные драгоценности. Бриллианты вовсе не были крупными, но все же стоили несколько тысяч фунтов, а потому Грандкорт испытывал настоятельную потребность получить драгоценности, чтобы впоследствии преподнести жене. Прежде, когда он просил Лидию вернуть бриллианты, чтобы поместить их в банк и тем самым обеспечить сохранность, она невозмутимо и твердо отказывалась, заявляя, что в ее руках они находятся в безопасности, и в конце концов пообещала: «Если когда-нибудь женишься на другой, я сразу все отдам».
В то время Грандкорт не имел причин настаивать, а обычное его стремление показывать власть, разочаровывая людей или внушая им гнев, который они не осмеливались проявить, никогда не проявлял в отношении Лидии. Строгий судья мог бы сказать, что угнетенное положение зависевшей от него женщины служило основанием для торжества мужского самолюбия. Однако в терпении Грандкорта по отношению к миссис Глэшер было и кое-что еще: до сих пор не исчезнувшее ее влияние над ним. Именно это влияние, когда-то придававшее жизни пикантность, ныне отсутствующую снова и снова побуждало его оставаться в плену прошлого, вместо того чтобы шагнуть навстречу будущему, но сейчас жажда новых ощущений победила и настоятельно потребовала действий.