Однако существовал один вопрос, до такой степени волновавший Гвендолин, что она не могла допустить, чтобы вечер прошел без попытки приблизиться к его разрешению. Как известно, управление расходами мама собиралась всецело предоставить зятю. Подобное намерение диктовалось не только благоразумными соображениями. Сознавая, что в глазах родственников она всегда оставалась «дорогой бедняжкой Фанни», второй брак которой оказался печальной ошибкой, миссис Дэвилоу находила сердечную радость и удовлетворение в искреннем единении с семьей сестры, а потому с готовностью поручала свои дела авторитетному, основанному на глубоком интересе управлению. Следовательно, вопрос о подходящей верховой лошади, уже в достаточной степени обсужденный с мамой, следовало задать мистеру Гаскойну. Сыграв на специально доставленном из Вончестера фортепиано, восхитив слушателей пением и убедив дядю выступить с ней в дуэте – разве есть на свете что-нибудь, способное столь же благоприятно повлиять на человека, который пел бы чудесно, если бы не мешали иные, более важные дела? – Гвендолин выбрала удобный момент и напомнила:
– Мама, ты еще не побеседовала с дядей о моих прогулках верхом.
– Больше всего на свете девочка мечтает получить собственную лошадь – красивую легкую дамскую лошадь, – послушно проговорила миссис Дэвилоу, доверчиво глядя на мистера Гаскойна. – Как по-твоему, мы можем себе это позволить?
Выпятив нижнюю губу и саркастически вскинув брови, мистер Гаскойн посмотрел на племянницу. Гвендолин тем временем изящно устроилась на подлокотнике маминого кресла.
– Мы можем иногда давать ей пони, – поспешила с ответом миссис Гаскойн, наблюдая за выражением лица мужа и с готовностью разделяя его неодобрение.
– Это доставит неудобство другим, тетушка, но не принесет мне ни малейшего удовольствия. Я терпеть не могу пони, – возразила Гвендолин. – Ради лошади я готова отказаться от какой-нибудь другой привилегии.
(Живет ли на свете молодая леди или молодой джентльмен, не готовые отказаться от некой неясной привилегии ради достижения вполне конкретной, желанной цели?)
– Девочка отлично держится в седле. Брала уроки верховой езды, и учитель сказал, что она обладает такой хорошей посадкой и настолько крепкой рукой, что справится с любым, даже самым норовистым конем, – добавила миссис Дэвилоу. Даже не желая, чтобы любимая дочка получила лошадь, она считала себя обязанной сделать все возможное, чтобы Гвендолин все-таки добилась цели.
– Подумайте, сколько стоит лошадь – самое меньшее шестьдесят фунтов. Да еще надо учесть расходы на содержание, – заметил мистер Гаскойн тоном хотя и полным сомнений, но в то же время выдававшим согласие удовлетворить требование. – Мы ведь держим экипаж с упряжкой – уже серьезное бремя. К тому же, леди, не забывайте, сколько сейчас стоят ваши наряды.
– Лично я не ношу ровным счетом ничего, кроме двух черных платьев, – торопливо возразила миссис Дэвилоу. – Да и младшие девочки пока не нуждаются в туалетах. А Гвендолин сэкономит мне значительную сумму, если будет давать сестрам уроки. – Нежные щеки «бедняжки Фанни» стремительно покрылись румянцем. – Если бы не ее помощь, пришлось бы нанимать более дорогую гувернантку, да еще и учителей.
Мамины слова рассердили Гвендолин, но она постаралась скрыть гнев.
– Вот это хорошо. Действительно хорошо, – с воодушевлением заключил мистер Гаскойн, глядя на жену.
А Гвендолин, которая, следует признать, обладала глубокой проницательностью, внезапно удалилась в противоположный конец длинной гостиной и принялась разбирать ноты.
– Милая девочка совершенно лишена развлечений и радостей, – тихо, умоляющим тоном проговорила миссис Дэвилоу. – На мой взгляд, в первый же год на новом месте подобная трата опрометчива. Но Гвендолин действительно нуждается в движении. Нуждается в веселье. А если бы вы увидели ее в седле, то согласились бы, что это зрелище поистине великолепно.
– Анне мы не можем позволить такую роскошь, – призналась миссис Гаскойн. – Но бедняжка безропотно согласилась бы ездить и на ослике и осталась бы довольна.
В это время Анна увлеченно играла с Изабель, которая где-то обнаружила старые нарды и упросила маму посидеть еще часок.
– Конечно, красивая женщина нигде и никогда не выглядит лучше, чем в седле, – заметил мистер Гаскойн. – А Гвендолин к тому же обладает прекрасной фигурой амазонки.
– Во всяком случае, можно попробовать взять лошадь на время, – предложила миссис Гаскойн. – А при необходимости отказаться.
– Пожалуй, проконсультируюсь со старшим конюхом лорда Брэкеншо. В лошадиных делах он – мой верный Ахат[3].
– Спасибо, – не скрывая облегчения, поблагодарила миссис Дэвилоу. – Вы так добры.
– Генри никогда не откажет в просьбе, – вставила миссис Гаскойн, а вечером, оставшись с мужем наедине, с упреком заявила: – По-моему, в отношении лошади для Гвендолин ты проявил почти чрезмерную мягкость. Ей не следует просить намного больше того, о чем думает твоя дочь. Особенно прежде, чем мы увидим, как Фанни распоряжается своим доходом. Разве тебе не хватает собственных дел, чтобы наваливать на себя еще и эти заботы?
– Дорогая Нэнси, надо рассматривать обстоятельства со всех точек зрения. Эта девушка действительно достойна некоторых затрат: нечасто увидишь ей равную. Она обязана блестяще выйти замуж, а я не выполню свой долг, если не сделаю все возможное, чтобы помочь ей предстать в выгодном свете. Ты ведь и сама понимаешь, что с таким отчимом она всегда оставалась в тени, в невыгодном положении. Я испытываю к девушке глубокие родственные чувства. Больше того: я хочу, чтобы твоя сестра и все ее дети убедились, что твой выбор при замужестве был более удачный, чем ее.
– Намного более удачный! В этом я уверена. И все же я глубоко благодарна за то, что ради моей сестры и ее детей ты взвалил на плечи такую тяжесть. Конечно, я никогда и ни в чем не упрекну бедную Фанни, но не могу не думать об одном обстоятельстве, хотя ты ни словом о нем не упомянул.
– О чем же?
– О мальчиках. Надеюсь, они не воспылают нежными чувствами к Гвендолин.
– Не думай ни о чем подобном, дорогая, и ничего не случится. Рекс никогда не приезжает домой надолго, а Уорхэм вообще собирается в Индию. Самая мудрая позиция для нас – представить как само собой разумеющееся, что любовь между кузенами невозможна. А если ты начнешь принимать меры предосторожности, то чувство вспыхнет помимо их воли. Нельзя брать на себя роль Провидения в тех вопросах, которые так же трудно держать под контролем, как выводок цыплят. У наших сыновей ничего нет, и у Гвендолин ничего нет. Брак между ними невозможен. В худшем случае немного поплачут, но спасти мальчиков и девочек от слез невозможно.
Миссис Гаскойн успокоилась: если что-то и случится, муж твердо знает, что делать, и обладает достаточной энергией, чтобы принять необходимые меры.
Глава IV
Пожалуй, было бы излишне обвинять пастора прихода Пенникот в том, что, рассматривая сложившиеся обстоятельства со всех точек зрения, он увидел в Гвендолин молодую леди, способную заключить блестящий брак. На каком основании следовало бы ожидать, что в этом вопросе он отличался от современников и не желал племяннице лучшего итога очаровательного девичества из всех возможных вариантов? К чести мистера Гаскойна, по этому вопросу в его душе родились исключительно благие чувства. А если рассуждать о соотношении средств и целей, было бы поистине глупо руководствоваться из ряда вон выходящими, идиллическими примерами – в частности, советовать, чтобы Гвендолин ходила в таком же потрепанном платье, как Гризельда[4], и тогда в нее влюбится маркиз, или настаивать, чтобы молодая леди держалась в стороне от общества, поскольку красавицу необходимо отыскать в глуши. Расчеты доброго дядюшки были исключительно рациональными: он даже не задумался о возможности приобретения слишком резвой лошади, чтобы Гвендолин оказалась в опасности, а некий богатый джентльмен ее спас. Он искренне желал племяннице добра и стремился представить ее местному обществу в самом выгодном свете.
Намерения родственника наилучшим образом совпали с собственными устремлениями Гвендолин, однако не следует полагать, что она также рассматривала блестящий брак как естественный результат покорения мира обворожительной грацией в седле или множеством иных достоинств. Гвендолин признавала, что выйти замуж рано или поздно все равно придется, но была твердо уверена, что брак ее окажется далеким от тех заурядных союзов, которыми довольствуется большинство девушек, и эта уверенность не нуждалась в аргументах и подтверждениях. Однако мысли Гвендолин никогда не касались брака как осуществления честолюбивых планов. Те драмы, где она воображала себя главной героиней, никогда не достигали подобного финала. Успех, ухаживания, предложения руки и сердца, безнадежные вздохи казались неотъемлемыми и приятными свидетельствами женской власти, однако роль жены с бесчисленными домашними хлопотами и тяготами этого положения представлялась досадной необходимостью. Наблюдения за семейной жизнью привели к выводу, что брак – унылое, безотрадное состояние, в котором женщина не может делать то, что хочет, имеет больше детей, чем желает, и в результате влачит жалкое существование, безвозвратно погрузившись в однообразие повседневности. Конечно, брак означал немыслимое для одинокой женщины восхождение по социальной лестнице. Однако порою восхождению сопутствовала настойка из горьких трав: титул пэра не удовлетворит мужчину, стремящегося к власти, а эта двадцатилетняя изящная сильфида жаждала именно власти, ибо подобные страсти бушуют и в женской душе. Впрочем, в душе Гвендолин страсти ограничивались сугубо светской обстановкой и не имели отношения к распространению образования или усовершенствованию конституции. Круг ее знаний не предполагал таких понятий, как точка опоры или длина рычага, необходимая и достаточная, чтобы повернуть мир к прогрессу. Она собиралась заниматься тем, что доставляло удовольствие, и делать это восхитительно; точнее говоря, любые поступки, способные поразить окружающих и отразиться в душе обжигающе ярким восприятием жизни, представали в воображении приятными и желанными.