440.
Полуторагодовое следствие только начиналось. На первый допрос Андреева привели в 11 часов 24 апреля. Он длился час, вел его майор Иван Федорович Кулыгин, заместитель начальника второго отделения «Т» («террор»). Он, как обычно, начался с анкетных вопросов.
Второй допрос после часового перерыва вместе с Кулыгиным вел еще один заместитель начальника отдела «Т» – полковник Михаил Андрианович Жуков. Они начали с изъятого письма Татьяны Усовой и планомерно подошли к роману.
«ВОПРОС: Какие литературные произведения вы оставили Усовой?
ОТВЕТ: Уезжая на фронт в 1942 году, я оставил Усовой сборник моих лирических стихов, поэмы “Монсальват” (она была не окончена), “Кримгильда” и “Лес вечного успокоения”. Название последней поэмы позднее, после возвращения из армии, я изменил на “Немереча”, что на брянском говоре означает – непроходимая чаща. Оставил Усовой я также начатый мною роман “Эфемера”.
ВОПРОС: Еще какие свои произведения вы оставляли Усовой?
ОТВЕТ: Больше Усовой я ничего не оставлял.
ВОПРОС: Это точно?
ОТВЕТ: Да. Совершенно точно.
ВОПРОС: Разве эти произведения по своему содержанию могли быть напечатаны в Советском Союзе?
ОТВЕТ: Ни в одном из перечисленных мною произведений ничего антисоветского нет.
В поэме “Монсальват” и “Немереча” имеются оттенки мистики. Такие же оттенки мистики имеются и в некоторых моих стихах. Эти произведения, конечно, сейчас напечатаны быть не могут. Такие мои стихи, как в циклах “Бродяга”, “Лесная кровь”, “Янтари” – могли бы быть напечатаны.
ВОПРОС: Вы утверждаете, что не писали антисоветских произведений?
ОТВЕТ: Да. Я это утверждаю.
ВОПРОС: Цитирую вам одно место из письма, о котором шла речь в начале допроса: “…такой огонь не может задеть ничто извне (как у Ирины Федоровны)”. Кто такая Ирина Федоровна?
ОТВЕТ: Ирину Федоровну я не знаю. Полагаю, что речь идет о МАНСУРОВОЙ, которую, кажется, звали Марией Федоровной. (Тут надо пояснить, что речь идет о жене церковного историка и священника Сергея Павловича Мансурова, в советские годы арестовывавшегося, ссылавшегося и умершего в 1929 году от туберкулеза; овдовев, она благоговейно хранила память о муже, в 1934-м была арестована и сослана. – Б. Р.) О Мансуровой я как-то рассказывал Усовой как о примере верности любимому человеку.
ВОПРОС: Вы лжете. Вам отлично известно, кого имела в виду Усова, упоминая имя Ирины Федоровны. Предлагаем говорить правду.
ОТВЕТ: Я повторяю, что Ирину Федоровну я не знаю.
ВОПРОС: А героям, описанным в ваших произведениях, вы не давали имя – Ирина Федоровна?
ОТВЕТ: Нет, не давал.
ВОПРОС: Прекратите запирательство. Следствию точно известно, что Ирина Федоровна – героиня одного вашего произведения. Говорите правду.
ОТВЕТ: Я прекращаю запирательство. Ирина Федоровна – это действительно имя героини одного моего романа.
ВОПРОС: Какого?
ОТВЕТ: Роман называется “Странники ночи”.
ВОПРОС: Этот роман вы тоже оставляли Усовой?
ОТВЕТ: Да, оставлял.
ВОПРОС: Почему, перечисляя то, что вы оставляли Усовой, вы не назвали этот роман?
ОТВЕТ: Потому, что в этом романе имеется критика советской действительности, которая может быть определена следствием как антисоветские высказывания.
ВОПРОС: Какие еще произведения вы написали, в которых имеются антисоветские взгляды?
ОТВЕТ: Это мои наброски к поэме “Германцы”, которые я написал в 1942 году, и еще несколько стихотворений.
ВОПРОС: Эти произведения тоже находились у Усовой?
ОТВЕТ: Нет. Эти произведения я оставлял в своей квартире.
ВОПРОС: Укажите, где находятся написанные вами антисоветские произведения?
ОТВЕТ: Этого я следствию не скажу.
ВОПРОС: Почему?
ОТВЕТ: Над романом “Странники ночи” я работал десять лет. Эта работа мне слишком дорога, и я не могу сознательно обрекать ее на уничтожение.
Другие мои антисоветские произведения спрятаны вместе с этим романом. Поэтому я не могу указать их местонахождение.
ВОПРОС: Значит, вы отказываетесь выдать свои антисоветские труды?
ОТВЕТ: Да, отказываюсь. Во всяком случае, сейчас я этого не скажу.
ВОПРОС: Следствие расценивает это как продолжение вашей борьбы против советской власти. Учтите это»441.
О романе всё уже знали, но, согласно методам дознания, подследственный должен с ужасом обнаружить, что от «органов» ничего скрыть нельзя, нужно сдаваться. Кроме того, Жуков задавал вопросы о сочинениях Коваленского, и задавал так, что стало ясно: о них знают в подробностях. Содержания поэм «Химеры» и «Корни века» не могли знать ни Стефанович, ни Хижнякова. Неужели Ш.?
Третий в этот день допрос начался в 22 часа 30 минут. Он закончился без четверти пять утра. Допрашивали два полковника – Иванов, сменивший утомленного Кулыгина, и Жуков. Опять шла речь о «произведениях антисоветского содержания». Вначале арестованного заставили их перечислить и указать место, где они хранятся, повторяя: «Учтите, что ваше запирательство бесполезно». Дать понять, что запирательство бесполезно, здесь умели.
И Андреев ответил:
«Я решил указать следствию место, где хранятся мои антисоветские произведения.
Они находятся в квартире, где я живу. При входе в квартиру имеется передняя, в которой находится лестница в семь ступеней. По бокам этой лестницы есть парапеты. С левой стороны парапет более широкий. На нем стоят вещи домашнего обихода. Если их убрать, то можно поднять доску, и тогда откроется углубление.
Именно в этом месте и хранятся все мои антисоветские произведения, за исключением тех, которые находятся в комнате»442.
3. Группа Даниила Андреева
Делом Андреева занимался отдел «Т». Следствием руководили начальник следственной части по особо важным делам генерал-майор Александр Георгиевич Леонов и полковник Владимир Иванович Комаров. Оба – проверенные люди Абакумова. Леонов, проучившись два класса в высшем начальном училище в Симферополе, главную школу прошел в «органах», начиная с ВЧК, где начал карьеру чуть ли не с пятнадцати лет сотрудником для поручений. Его заместитель Комаров, после семилетки окончивший школу ФЗУ, пришел в НКВД в 1938-м.
Вопросы о «произведениях антисоветского содержания» подводили к убедительному подтверждению обвинения, в сущности, сформулированного сразу. Намеченный лубянскими драматургами сюжет предопределил многомесячную работу над монологами признаний и диалогами допросов.
На допросы – таковы правила – из камер вызывали шепотом: «на А» – значит Андреева, «на В» – Василенко, никогда не называя фамилию полностью. По коридорам вели два надзирателя, и так, чтобы заключенные друг друга ни в коем случае не увидели. Если направлялись вниз по лестнице, а потом длинным, без дверей коридором к лифту – значит, в основное здание.
Допрашивали по отработанным методикам и почти всегда добивались, чего хотели. Видимо, к первым допросам относится угроза Леонова: «Вы еще не знаете, Андреев, специальным ножом мы из вас кишки вытянем. Букваль-но!»443
Требовались выразительные доказательства работы организованной группы вражеского подполья, того, что она не просто занималась антисоветчиной, распространяя собственные сочинения, а готовила террористический акт против главы советского правительства. Для обвинения в «агитации и пропаганде» материала хватало с избытком.
«Террористы», замышлявшие покушение на товарища Сталина, находились и при Ягоде, и при Ежове, и при Берии. «Органы» умели обнаруживать и уничтожать «террористические группировки». Найдя кандидатов на роль «террористов», следствие начинало с того, что очерчивало сюжет сценария и дописывало его на допросах, выбивая подробности, поощряя импровизации, требуя убедительных самооговоров. Типовые сценарии разнообразием не блистали. И хотя, как правило, писатели шли по статье «антисоветская агитация и пропаганда», обвинение в подготовке теракта на основании художественного текста чекисты практиковали давно. К любым, самым нелепым фантазиям на тему покушений и нападений относились с беспощадной серьезностью. То набросок сценария принимался за план нападения, то приключенческая повесть, но чаще – неосторожные речи.
А случай с романом «Странники ночи» оказался из ряда вон. В одной из глав его второй части «в деталях в стиле Достоевского описывалось покушение на Сталина, – замечал опытный политзэк Налимов. – Получив этот материал, органы ахнули – в их интерпретации это было не художественное произведение, а инструкция к действию»444.
Изображенное в романе «антисоветское подполье» – группа Глинского, собравшего «единомышленников, объединенных неприятием всего, что было навязано стране: коммунизма, социализма, атеизма, ведущих к духовной гибели народа»445. В романе даже определялась задача группы: «…ночь над Россией неминуемо кончится рассветом, а рассвет этот обнаружит крайнюю степень духовного голода народа, и те, кто это понимает, должны быть готовы этот голод начать удовлетворять»446.
Об интеллигентских методах работы «конспираторов» говорил эпизод сбора группы вечером в мансарде особнячка на Якиманке, когда подпольщики, чтобы избавиться от присутствия соседа, покупают ему билет в Большой театр.
Герой романа с террористическими замыслами, да еще и связанный с иностранной разведкой – Серпуховской. Ему ненавистны туманные рассуждения в уютной мансарде о «синем подполье», он жаждет реальной борьбы. Серпуховской не имел прототипа в нашем окружении, рассказывала вдова Андреева: «Как-то вечером – по-моему, это был 1946 год – мы сидели вдвоем в нашей комнате и говорили о “Странниках”. Даниил высказал свою неудовлетворенность чем-то в группе Глинского из-за недопроявленности Серпуховского. Дальше разговор пошел о том, что невозможно, чтобы в наше время, кроме советского быдла, были одни мечтатели. Должны быть мужчины, должны быть люди действия, они найдут, как действовать. Вот так стал развиваться персонаж романа, который сыграл совсем особую роль во время следствия. Арестованных по нашему делу о Серпуховском допрашивали как о живом человеке: “Где и когда вы познакомились с Алексеем Юрьевичем Серпуховским…”»