— Надо спрятать Ахмедку в подвал. Упаси бог, донесет Строганову, тогда все пропало. Да и Шарипку не мешало бы забрать в Катав, — размышлял Мясников, подъезжая к улусу.
— У тебя от Строганова бумага есть? — усаживаясь на нары, спросил он Шарипа.
— Есть, есть, — зашамкал старик. — Шибко хороший гумага, — кряхтя, Шарип поднялся с нар, подошел к сундучку и вынул из него завернутую в грязную тряпку бумагу.
— Сколько земли продал? — спросил Мясников.
— Не знам, моя не мерял.
Иван Семенович стал читать и чем дальше он читал, тем сильнее мрачнел. Купчая была составлена так, что Строганов оказался владельцем огромных земель, включая Иркускан и Шуйду.
— Гумага латна? — спросил Шарип.
— Хорошая, — усмехнулся в усы Мясников и подал знак Гурьяну.
На нарах вновь появилась баклага с вином. Купец достал из дорожного мешка стеклянные бусы и одарил женщин. Через час опьяневший Ахмед, поддерживаемый Гурьяном, ушел в свою землянку. Шарип, раскачиваясь на нарах, тянул какую-то заунывную песню и, казалось, забыл о своих гостях.
Мясников вышел из избы, окинул взглядом убогие землянки башкир и величественные горы, покрытые густым лесом. Иван Семенович опустился на бревно и расстегнул ворот рубахи. Свежий воздух после затхлой избы бодрил. Пахло лиственницей, травами и цветами, которыми так богаты Уральские горы.
Думы Мясникова унеслись в прошлое. Пять лет тому назад он вместе со старшим шурином Иваном Борисовичем Твердышевым купил у башкир несколько тысяч десятин земли с близлежащими рудниками, но их запасы были невелики. Не богат был рудой и соседний Троицко-Саткинский завод. Шуйда, Зяр-Кускан и Бакал принадлежат Строганову. Хорошо, что, кроме башкир, об этих залежах никто не знает. А вдруг наткнутся на нее строгановские штейгеры? При одной мысли, что руда может достаться Строганову, Иван Семенович вскочил на ноги.
— Башкир на первых порах надо запрятать в подвал, а самому ехать в Симбирск, — решил он и поглядел на небо, где уже показались первые звезды. Вернулся в избу. Через полуоткрытую занавеску он увидел спящего Шарипа и его жен.
Лунный свет, падавший из маленького оконца, освещал острый профиль старшей жены и молодое, точно девичье, лицо второй. Старик спал крепко, широко раскрыв беззубый рот. Мясников долго стоял у порога, не отрывая глаз от молодой жены Шарипа, Фатимы. Под его взглядом молодая женщина проснулась. Иван Семенович поманил ее пальцем, показывая на дверь. Испуганная Фатима натянула одеяло на голову и притворилась спящей.
Постояв в раздумье несколько минут, Мясников начал укладываться в постель. Ночью проснулся от собачьего лая.
«Надо посмотреть коней, как бы не угнали в тайгу», — подумал он и вышел из избы.
Кони мирно паслись, изредка позвякивая железными путами. Мясников хотел было вернуться в избу, но то, что он увидел, заставило его поспешно спрятаться за дерево. Мимо него промелькнула женская фигура. Сомнений нет — это Фатима. Женщина торопливо спускалась к звеневшему на дне ущелья ручью. Мясников осторожно последовал за ней. Вскоре Фатима села на камень у воды.
Опустив в ручей тонкую ветку черемухи, женщина, прислушиваясь к его журчанию, смотрела, как стремительное течение гнуло ветвь и, казалось, вот-вот сломит. Затем, подперев рукой щеку, замерла.
Спрятанный густыми ветвями тальника, Мясников не спускал глаз с молодой жены тархана.
Прислушался. Тишина. Лишь по-прежнему звенел по камням говорливый ручей, и где-то далеко за Иркусканом прокричал дикий козел.
Мясников бесшумно вышел из кустарника и шагнул к женщине.
Фатима быстро повернулась на шум шагов и прыгнула через ручей.
Мясников кинулся за ней. Настигнутая им недалеко от ручья, женщина сильным толчком отбросила его от себя.
— Ахмед!
— Ахмедку ждешь, погоди, запоешь у меня другую песню, — поднимаясь с земли, процедил сквозь зубы Мясников и повернул к улусу.
Зашел в избу. За ситцевой занавеской по-прежнему слышался храп Шарипа. Усмехнувшись, Иван Семенович начал укладываться спать. Долго лежал с открытыми глазами, вспоминая события ночи.
«С Ахмедкой разделается Гурьян, а с дикаркой как-нибудь сам управлюсь».
…Разбудил его голос Шарипа.
Мясников приподнялся на локте и, разыскав глазами недопитую баклажку, потянулся к ней.
Налил вина и подал Шарипу. Старик выпил.
Вошел Гурьян.
— Седлай коней, — распорядился Мясников.
— Почто, бачка? — заговорил Шарип. — Мало-мало ашаем, кумыс пьем. — Хлопнув в ладоши, он с досадой посмотрел на вошедшую жену и сказал ей что-то. Иван Семенович уловил имя Фатимы.
— Седлай коней, — повторил он Гурьяну и повернулся к тархану. — Ты, Шарип, приезжай с Фатимой ко мне в Катав, погостишь маленько и домой. Там халаты посмотришь, какие поглянутся — возьмешь. Скажи Ахмеду, пусть приезжает. Подарок получит, — Мясников скрыл недобрую улыбку.
— Латна, бачка, завтра едем, — согласился Шарип.
…Утреннее солнце ласково грело тайгу. Позолотило деревья и щедро разлилось на редкие поляны.
Проезжая знакомое ущелье, Иван Семенович увидел, как среди редких деревьев промелькнула чья-то женская фигура.
«Похоже, Фатима. Должно, шарипкиной плетки боится», — подумал он и направил коня на просеку.
ГЛАВА 3
Сделка купца Твердышева с бароном Строгановым на покупку лесной дачи, в которую входили открытые месторождения руды на Иркускане и Шуйде, состоялась без заминки. Подписав бумаги, Строганов предупредил старшего Твердышева:
— Ты, Иван Борисович, к моим заводам близко не стройся. Урал большой, места хватит нам обоим. Как у тебя с народом? — спросил он купца.
— Купил несколько деревень в Пензенской и Орловской губерниях для Белорецкого завода. В Катав и Юрюзань посылаю мужиков и баб из Рязанской, Тамбовской и Смоленской. Не знаю, как дотянутся до Урала, обессилели, год неурожайный. Какая была скотина, прирезали. — Вздохнув, Иван Борисович продолжал: — Если доберется до места хотя бы половина, и то, слава богу, убытка большого не будет. Народ почти даровой.
— А с беглыми и раскольниками как думаешь поступить? — вельможа пытливо посмотрел на Твердышева.
Иван Борисович усмехнулся в седую бороду:
— На полатях не пролежат. Огненное да солеваренное дело крепких рук требуют. Как-нибудь управимся. Ох-охо, грехи наши тяжкие. Забот много. Всяк норовит околпачить.
Спрятав купчую, Иван Борисович стал прощаться.
— Похоже, переплатил я тебе за земельку, но как-нибудь наверстаю в другом, — притворно вздохнув, Твердышев взялся за картуз. — В нашем деле приходится каждую копейку беречь, — сказал он степенно и, поклонившись хозяину, вышел.
«Неспроста эта старая лиса явилась», — подумал Строганов, но посмотрев на пачку денег, переданных ему Иваном Борисовичем за покупку лесного участка, успокоился.
Через несколько дней после сделки с Твердышевым из Троицко-Саткинского завода прискакал на взмыленных лошадях заводской управитель — Фатей Карпович Кошкаров. Не переодеваясь, он поспешно вошел в хозяйские апартаменты и заявил с порога:
— С радостной весточкой вас.
— А что? — лениво спросил сидевший в глубоком кресле Строганов.
— На Зяр-Кускане и Шуйде найдены богатейшие запасы железной руды.
Вскочив с кресла, Строганов забегал по комнате.
— Старый плут! Мошенник! — Вспомнив недавнюю сделку с Твердышевым, начал ругаться барон. — А ты-то где был? — подбежав к испуганному управителю, Строганов энергично встряхнул его за шиворот. — Проворонил руду, разиня! Я ее продал Твердышеву.
Дав пинка Кошкарову, разъяренный хозяин крикнул:
— Вон, чтобы духу твоего не было!
…Мясников прожил в Симбирске несколько дней и, несмотря на уговоры жены, стал собираться на заводы. Твердышевы не задерживали зятя.
— Поезжай, в добрый час. Без хозяйского глаза там плохо, — говорил ему Иван Борисович. — Железо надо отправлять в Нижний Новгород на ярмарку. А то как бы Мосолов вперед нас не выскочил, — заметил он озабоченно. Помолчав, старший Твердышев продолжал: — Мы с брательником думаем в Нижний съездить. Вот жалко, со здоровьем у Якова плоховато. Кашляет. Не знаю, выдюжит ли дорогу, — высказал он Мясникову свое опасение о брате. И, посмотрев по сторонам, нет ли кого лишнего, наклонился к уху Мясникова:
— Примечаю я, что Аграфены-то муженек за арфистками все больше глядит, чем за делом. Деньгами швыряет без разбора. Пугнул бы ты его, Иван Семенович.
— Жаловалась мне она, — сумрачно произнес Мясников, — да поймать его, брандахлыста, не могу. Гуляют вместе со Степкой за Волгой. Вырастил змейку на свою шейку, — вспомнив про сына, сказал он сердито. — Растет балбесом, от дела бегает, как черт от ладана.
— На заводы бы послать их надо, — заметил Твердышев, — может, образумятся.
— Попытаюсь, — согласился Мясников, — но боюсь, как бы и там куролесить не стали.
— Приставь надежных людей, чтоб охальства не допускали, — сказал Твердышев зятю и, прощаясь с ним, заметил: — Железо посылай ко мне, запрос есть от англичан. Сколько его там будет?
— С Катава можно отправить тысяч семьдесят.
— Ну, с богом. В случае какой заминки, шли гонца.
Иван Борисович поцеловал зятя и, проводив его до крыльца, вернулся в свою комнату.
…Переезжая на пароме через Волгу, Иван Семенович еще с середины реки заметил на противоположном берегу какую-то странную процессию.
«То ли хоронят кого, то ли свадьба», — подумал он, вглядываясь в толпу. Чем ближе подъезжал Мясников к берегу, тем сильнее багровело его лицо.
Окружив по бокам ярко убранную телегу, пьяная ватага, оглашая воздух непристойными песнями, кружилась в дикой пляске.
Возле большой деревянной кадки, стоявшей на телеге, размахивая пустым ковшом, что-то орал полуодетый человек. У ног пьянчуги, распустив волосы, расположились в свободной позе несколько женщин, одетых в прозрачную одежду, с венками на головах. На передке правил лошадью второй мужчина. Вместо обычной одежды на нем висела перетянутая тонким ремешком козья шкура. Пьяная компания устремилась к берегу, стараясь попасть к парому, который подходил уже к причалу. Приглядевшись к виночерпию, Иван Семенович узнал в нем своего сына Степку. На козлах сидел зять Дурасов.