Глядя на новые платья жены, Афоня хмурился и однажды, не выдержав, заметил сурово:
— Нарядилась, как немка. Страмота смотреть.
— А ты не смотри, — охорашиваясь перед зеркалом, ответила небрежно жена. — Не в лесу ведь живем. Люди у нас бывают. Что я, деревенщиной должна ходить?
— Серафима! — в голосе Афони прозвучала нотка угрозы. — Ты у меня не балуй. Узнаю, худо будет.
— Не стращай, не пугливая, — Серафима круто повернулась к мужу. — Хватит, пожила затворницей, — и, хлопнув сердито дверью, вышла.
Оставшись один, Афоня долго сидел в тяжелом раздумье. «Что-то Мясников повадился, к добру ли?» Утром Афоня сказал жене:
— С неделю в тайге пробуду. Ты за домом гляди.
— Ладно.
Помолчав, Афоня продолжал:
— Если тут без меня Семенович приедет, прими как следует.
— Приму, — чуть заметная усмешка промелькнула на губах Серафимы.
— Ну, я поехал.
Афоня потянул коня за повод и вышел с ним за ворота. Серафима взяла ведро и направилась к колодцу.
Занятая своими мыслями, машинально взялась за крюк колодезного журавля, стараясь зацепить им ведро. Но крюк, несмотря на все ее усилия, не поддавался.
— Тетенька, дайте я сниму, — услышала она за спиной молодой голос и, оглянувшись, увидела стоявшего с ведрами Данилку.
— О-о, да я тебя знаю, — ласково сказала она подростку. — Ведь ты из Катава? Помнишь, был у нас на кордоне с матерью?
Первая мысль Данилки была — бросить ведра и убежать.
— Что молчишь? — спросила она, видя, что подросток смущенно топчется на месте и не отвечает на ее вопрос.
— Не бойся, приказчику не скажу.
Видя добрую улыбку на лице женщины, Данилка осмелел.
— Я здесь у дяди Неофита живу.
— Ты что, с рудников убежал? — спросила Серафима.
Данилка невольно отступил от Серафимы. Чего доброго, эта тетка еще схватит за руку и поведет к приказчику. Все тогда пропало. Но глаза женщины по-прежнему смотрели на него доброжелательно.
— Скажи своему дяде, чтоб зашел ко мне. Ты знаешь, где я живу?
— Не-ет, — протянул Данилка.
— Видишь большой дом на пригорке?
— Ага. Дайте ваши ведра донесу, я ведь сильный, — предложил он и, зацепив наполненные ведра коромыслом, подобрался под него.
— А свои куда денешь?
— Не помешают.
Захватив свободной рукой пустые ведра, Данилка зашагал к дому Афони. Поднялся на крыльцо и опустил ведра.
— Заходи в дом.
Подросток не без опаски последовал за ней.
«Закроет и будешь сидеть, как зайчонок», — подумал он, с тревогой переступая порог.
— Как тебя звать? — выливая воду в кадку, спросила Серафима.
— Данилка.
— Садись, на поешь, — подавая ему шаньгу, более тепло сказала хозяйка.
— Меня ждут с водой. Я пойду.
Серафима улыбнулась.
— Скажи дяде, чтоб зашел ко мне.
— Ладно.
Данилка вышел из дома и, взяв свои ведра, направился к колодцу.
Увидев племянника, Марфа заворчала:
— Где тебя лешак носил столько времени? Самовар надо ставить, а воды нет.
Данилка рассказал Марфе о встрече с Серафимой.
— Зачем ей Неофит понадобился, не знаю, — задумчиво промолвила Марфа. — Похоже, о тебе разговор будет. Надо же было столкнуться с ней. Как бы беды какой не приключилось.
Опасения Марфы рассеялись с приходом мужа.
— Видел только что жену Афанасия-барочника. Просила Данилку к себе в услужение. Говорит, что Афанасий все время в разъездах, и одной ей в доме неловко, и со скотиной управляться тяжело. Афанасий — мужик прижимистый, — продолжал Неофит, — скоро на него не угодишь, ни в жисть бы Данилку не отдал, да соседи все с расспросами пристают, чей у вас парнишка, да откуда. Как бы не донеслось до управителя, упаси бог. Ты за Серафиму держись, — обратился Неофит к молчавшему племяннику — В доме она хозяйка! Может, через нее в люди выйдешь. Сам Мясников к ним заезжает. Только на глаза ему не лезь.
Данилке не хотелось уходить от родных, но страх, что соседи могут донести на него управителю, заставил его искать более надежное убежище.
В тот вечер неожиданно вернулся от углежогов Афоня.
Энергичный стук заставил Серафиму насторожиться, подойдя к двери, она спросила:
— Кто там?
— Открой, это я, — послышался голос Афони. Войдя в спальню жены, он подозрительно осмотрелся.
— Что так скоро?
— Нужно было, — ответил сумрачно муж и, кряхтя, стал стаскивать с себя сапоги.
— Боюсь я, Афоня, одна оставаться, — догадываясь о причине внезапного приезда мужа, заговорила спокойно Серафима, — когда тебя нет, не с кем словом перемолвиться, — жаловалась она. — Да и со скотом управляться тяжело.
— Возьми работницу, — сумрачно ответил Афоня и неприязненно посмотрел на жену. — На кордоне когда жили, скота не меньше было, однако управлялась.
— То в лесу, то на заводе. Там кроме сорок да ворон ничего не видишь, затворницей жила, пора бы и вздохнуть посвободнее. Ладно, нашелся добрый человек, вытащил нас из леса, — намекнула она на Мясникова.
— С этим добрым человеком надо нож держать за пазухой, — зло усмехнулся Афоня.
Серафима метнула на мужа яростный взгляд и тут же потупила глаза.
— Сегодня я договорилась с нашим магазинером. У него есть племянник, без дела слоняется. Думаю, взять его к себе? — Серафима выжидательно посмотрела на мужа.
— Что ж, я не супорствую, — после некоторого размышления ответил Афоня.
На следующее утро Данилка вместе с Неофитом пришел к Афоне.
— Ну вот и работника к вам привел, — здороваясь с хозяином, весело сказал Неофит и подтолкнул племянника, прошептав на ухо: — Кланяйся!
Подросток отвесил поясной поклон.
— Жидковат маленько парень, — осматривая Данилку, произнес Афоня.
— Порода такая. Зато на работе крутой, — похвалил Неофит родственника.
Договорились скоро. С Покрова до Пасхи пять рублей деньгами, харч и обутки. Данилка прикинул в уме. Приходилось около рубля в месяц. «Помощь тяте», — подумал он.
Когда Неофит ушел, Данилке стало как-то тоскливо на душе, он молча сел к окну. Вечерние тени легли на вымощенный камнем двор Афони, и от этого богатые постройки раскольника казались еще сумрачнее.
— Садись ужинать, — пригласила Серафима. — Вот твоя чашка и ложка, — ставя на стол посуду, продолжала она. — Если захочешь пить, возьми кружку, а кадка с водой в сенках стоит. Чай мы не пьем.
Данилка был целыми днями занят по хозяйству, даже сходить к Неофиту не удавалось. Серафима при муже относилась к Данилке неласково и отдыха не давала. Но как только Афоня уезжал, отношение хозяйки резко изменялось.
— Иди поешь горячих ватрушек, — однажды позвала она его к себе. — Хватит работать.
За столом спросила ласково:
— Поди, не глянется тебе жить у нас?
— А куда я больше пойду, — доедая ватрушку, ответил Данилка. — В Катав нельзя, у Неофита боязно. Буду жить у вас, пока не прогоните.
— Зачем тебя гнать? Живи, — помолчав, Серафима подвинулась ближе к Данилке. — Сегодня у меня будет гость. Прими его коня, а сам покарауль у ворот. Если увидишь, что хозяин едет, сейчас же ко мне. Понял?
Данилка утвердительно кивнул головой и вышел за ворота. Через час показался всадник. Волевое энергичное лицо с красивой бородкой, важная осанка и одежда приезжего выдавали в нем знатного гостя; бросив взгляд на сидевшего у ворот Данилку, он спросил:
— Афанасий дома?
— Нет, уехал к углежогам.
— А ты что, ихний работник?
— Ага.
— Прими лошадь, расседлывать не надо, — сказал отрывисто приезжий и, поднявшись на крыльцо, толкнул дверь.
Прошло часа два. Из состояния полудремоты Данилку вывел голос Серафимы:
— Даня, подведи коня к крыльцу, — в голосе женщины послышалась незнакомая парню нотка. Вскоре показался гость, поправив висевший с боку кистень, он ловко вскочил в седло.
Вскоре фигура всадника слилась с окружающей темнотой.
Данилка вошел в дом.
— Афанасию ничего не сказывай, — заявила Серафима подростку и, загадочно улыбнувшись, направилась в свою горенку.
В ту ночь Данилка долго ворочался на жесткой постели. Беспокоила мысль о ночном госте. А вдруг Афанасий узнает? Тогда не только хозяйке, но и ему несдобровать.
ГЛАВА 13
Года через два после смерти старшего Твердышева умер его брат Яков. Мясников оказался единственным хозяином восьми заводов, богатейших рудников и лесных угодий.
Соперничать с ним по выплавке чугуна и меди мог лишь Акинфий Демидов. Но тот обосновался на среднем Урале и попыток вытеснить Мясникова с южной гряды Каменного пояса не делал. Хозяин соседнего Саткинского и Златоустовского заводов Василий Мосолов не мог быть соперником, так как принадлежавшие ему рудники по сравнению с огромными залежами на Шуйде и Иркускане были невелики.
Мясников не мог выехать в Симбирск на похороны Якова. И он послал нарочного с наказом жене, чтоб после смерти шурина дом и амбары передала мужу дочери Аграфены — Петру Сергеевичу Дурасову. Сам Иван Семенович в Симбирск не торопился.
Как-то ранней весной в половодье головная барка, что шла с хозяйским железом в Нижний, наскочила на камень и утонула. Несколько человек погибло, в том числе и Афоня. Говорили, что дело тут темное. Будто бы в суматохе Афоню стукнул кистенем какой-то злодей и, бросившись с барки, поплыл к берегу. Болтали про Сеньку, которого видели накануне у причала. Пришлось отправить скитскому старцу Евлампию два воза муки и кое-что из живности на помин души раба божьего Афанасия.
Оставшись без мужа, Серафима решила окончательно прибрать к рукам стареющего Мясникова. Таиться от людей не стала.
— Хочу вольной птицей быть, — говорила она своей соседке, попадье, которая сидела у нее в гостях. Мать Феоктиста да и сама Серафима любили пображничать и разница в вере им не мешала.
— Пускай поп Василий машет кадилом в церкви, — говорила Феоктиста хозяйке, — а мы здесь платочками помашем, — и, опустив с круглых плеч кашемировую шаль, продолжала: