В зимние дни Дарья подхватывалась рано, на дворе еще темень. Высекала искру, раздув трут, зажигала лучину и принималась за печь. Это доставляло ей удовольствие. Березовые дрова разгорались мгновенно, огонь горел весело, поленья потрескивали, и вскоре тепло разливалось по избе. Холопки пробуждались и с зарею садились за станки.
Дарья исчезла. День был воскресный, во Владимир, на торжище, съехались из окрестных городов и деревенек смерды и ремесленный люд. Многолюдно сделалось в стольном городе. Только в ночь холопки, жившие в избе, обнаружили: нет Дарьи. Сказали о том тиуну, а тот великому князю. Разгневался Андрей Александрович, велел искать. Ночью и следующий день все обыскали, нет холопки…
А Дарья все дальше и дальше уходила от Владимира. Сначала упросила смерда, и тот довез ее до его деревни. Здесь и заночевала. На другой день тронулась в путь. От деревни к деревне шла, кормилась, что люд подаст. Радовалась, что сбежала от великого князя. Одно и огорчало: не увидит теперь она никогда своего доброго дружинника.
Накануне воскресного дня княгиня Анастасия, любуясь Дарьей, спросила:
— Знаешь, зачем привез тя князь Андрей во Владимир? — И тут же ответила: — Подарит он тя, Дарья, в жены старому хану Ногаю. По весне поедет в Орду и тебя с собой заберет.
Облилась Дарья слезами, а великая княгиня, помолчав, промолвила:
— Тут слезами не поможешь, одно и остается — бежать те.
Шла Дарья в сторону Твери к сестре княгини Анастасии, Ксении. Наказывала великая княгиня Дарье:
— Как попадешь в Тверь, явись к княгине Ксении, у нее и приют найдешь.
Устала Дарья, и страшно ей, но еще страшнее мысль оказаться женой татарского хана.
Дорога безлюдная, а как заслышит она конский топот, спешит укрыться в кустарнике: ну-тка за ней вдогон скачут…
Много дней добиралась Дарья, пока не пришла в Тверь. Однако сразу не осмелилась явиться к княгине, думала, ну как она в хоромы попадет, караульные погонят ее, да еще и на смех поднимут.
Смилостивилась над Дарьей нищая старуха, пустила пожить, а на Крещение собралась нищенка в церковь за подаянием, взяла с собой Дарью.
— Пойдем, девка, — сказала она, — глядишь, подадут на пропитание.
Примостилась Дарья на паперти, и стыдно ей, отродясь не протягивала руку за милостыней. Мимо люд в церковь входил, вскорости княгиня Ксения прошла, Дарью едва не задела. Дарья наперед подалась, а княгиня уже в дверях храма исчезла.
Обедня Дарье показалась долгой, она вся сжалась от мороза. А когда закончилась служба и княгиня снова поравнялась с Дарьей, осмелилась.
— Княгиня, — едва прошептала, — я из Владимира, и великая княгиня Анастасия наказывала, чтоб к те явилась и все поведала.
Посмотрела Ксения на Дарью. Совсем еще девчушка, худая, большеглазая, языком едва ворочает, видать, совсем околела. Сжалилась:
— Иди за мной.
Дарья заспешила вслед за княгиней.
Сам не свой Любомир в свободное время бродил по Владимиру. В неделю исходил город неоднократно: пропала Дарья. У кого только ни расспрашивал, никто не видел ее. Наконец тиуна спросил, а тот и ответил:
— Видать, прознала девка, что великий князь намерился ее в жены хану Ногаю отдать, вот и сбежала.
Теперь только понял Любомир, почему князь Андрей сказал, что Дарья не ему суждена. Огорчился гридин, но время свое взяло, постепенно забылась Дарья. А однажды на княжьем подворье Любомир едва не столкнулся с княгиней. Метнула на него Анастасия взгляд, шаг замедлила, может, сказать чего хотела. Однако слова не промолвила. Но с той поры Любомир часто ловил на себе пристальный взор молодой княгини.
Намерившись по весне отправиться в Орду, великий князь решил взять с собой и Анастасию. Та не возразила, пожелав, однако, ехать в облике дружинника.
— Хану и его мурзам и бекам ни к чему знать, что с великим князем его жена, — сказала Анастасия. — Ты, князь Андрей, вели кому-либо из гридней обучить меня в седле скакать и меч в руке держать.
Великий князь согласился. Верно рассудила Анастасия, чать, на коне до самого Сарая добираться. Ответил:
— Аль мало, княгинюшка, гридней, избери сама, и он при те неотлучно будет. Коня, какого подберешь, твой. Да чтоб недоук не был, ино норов показывать станет.
Глава 2
Первыми о весне возвестили перелетные птицы. Они летели караванами с юга на север к гнездовьям, и ночами слышались в выси их крики и курлыканье.
С весной ожил старый гусляр, отогрелась стылая кровь. Олекса радовался, говорил:
— Живи, дедко!
В сумерки Олекса выбирался из кабака, слушал, как перекликаются птицы. Москва погружалась в темень, и вот уже гасли свечи в оконцах боярских хором, а в избах тухли лучины.
По воскресным дням на торгу у самого Кремля, до спуска к Москве-реке, собирался народ, было шумно. В трактир заходили мужики, приехавшие из деревень, похлебать щей с жару, выпить хмельного меда или пива. В такие дни старец брал в руки гусли, потешал люд игрой и пением. Голос у него был глухой, дребезжащий, годы сказывались.
Услышал однажды князь Даниил звон струн, заглянул в кабак, удивился:
— Ужли ты, старый Фома? Мыслил, тебя нет. А вот и отрок твой. Возьму-тко я его в свою дружину, чать, не забыл, сам просил меня о том. — И увел Олексу.
Непривычно Олексе в княжеской дружине, и годы у него малые, и воинские науки постигались им не сразу. А боярин, обучавший его бою, над ним потешался: то коня будто ненароком кольнет, и тот взовьется, сбросит Олексу, то ловким ударом саблю из рук выбьет. Гридням дай позубоскалить.
Увидел князь, пожурил боярина и гридней:
— Аль вы враз воинами родились? У отрока рука еще нетвердая, да и на коне сидел ли? Вы вот так, как Олекса поет и на гуслях играет, сумеете ли?
В трапезной стряпухи Олексу баловали, лучшие куски подсовывали. И Олекса год от года мужал, сил набирался. Князь Даниил, куда бы ни отправлялся, брал Олексу с собой. Без Олексы ни один пир не обходился.
В один из наездов в Тверь Даниил Александрович взял и Олексу. Здесь, в гриднице у князя Михаила Ярославича[74], Дарья впервые услышала голос Олексы.
Московский князь приехал в Тверь к брату двоюродному Михаилу жаловаться на великого князя. Немало обид накопилось на князя Андрея Александровича: и в полюдье в московский удел залезает, и смердов из деревень свозит, а паче всего на Переяславское княжество зарится, ждет не дождется смерти переяславского князя Ивана. Об алчности и коварстве великого князя шла речь между московским и тверским князем на пиру.
Кроме Даниила и Михаила в гриднице находились еще несколько ближних бояр. Время от времени сидевший у самой двери Олекса, слегка касаясь струн, играл и пел. Зажигая свечи, Дарья заслушалась. Уж больно голосист отрок.
В тот же день она увидела молодого гридня с гуслями за спиной. Отрок как отрок, ничем не выдался: ни ростом, ни осанкой, разве что глазаст и голова в льняных кудрях.
Прошел гусляр мимо Дарьи, внимания на нее не обратил, на коня сел, следом за своим князем выехал за ворота Детинца…
Теперь Дарья не скоро встретится с Олексой.
Однажды великий князь, остановив Любомира, велел сопровождать княгиню в ее конных прогулках. Гридин удивился, он видел, как уверенно сидит княгиня в седле, но князю Андрею лучше знать. Да и мог ли перечить Любомир своему господину.
Своенравная молодая княгиня, бывало, по полудню с конем не расстается. За город выберется и скачет Бог знает куда, а Любомир от нее не отстает.
Вскоре гридин заметил, как поглядывает на него княгиня Анастасия. Поначалу смущался, потом привык. Да и чудно ему — с чего бы княгине так смотреть на гридина? Но вскоре поймал себя на том, что любуется красотой княгини. Испугался, ну как догадается княгиня Анастасия, пожалуется великому князю…
Но однажды случилось то, чего так боялся и о чем мечтал гридин в тайных мыслях.
В тот день княгиня выехала из города и поскакала проселочной узкой дорогой, так что ветки деревьев хлестали по лицу. Копь княгини шел широкой рысью, и Любомир опасался, как бы не засекся о корягу. Гридин держался от Анастасии поодаль. Неожиданно набежала туча и начал накрапывать дождь. Княгиня углубилась в лес, перевела коня на шаг, но вскоре остановилась, соскочила с седла, подозвала Любомира, передала повод. Бросила коротко:
— Привяжи.
Гридин спешился, набросил поводья на сук. Анастасия обняла его, принялась целовать. Любомир не успел опомниться, как уже корзно его валялось на траве, и он, гридин, легко подняв княгиню, бережно положил на него Анастасию…
От выставленных на рубеже с рязанской землей дозоров во Владимире стало известно — переяславский князь Иван в Орду проследовал. Разгневался великий князь Андрей Александрович, не иначе, переяславец к хану с жалобой, и послал вдогон полусотню гридней, велев воротить князя Ивана, а коли тот сопротивление окажет, то и убить.
Опасался князь Андрей, что оговорит его переяславец перед Тохтой.
Неделю затратили гридни, ан не догнали, налегке шел князь Иван, без обоза, дары везли на вьючных конях. Признав о том, великий князь спешно стал готовиться ехать в Орду, и коли не опередить переяславца, то хотя бы не отстать намного.
Отправились тоже неотягощенные, одвуконь. Великого князя сопровождали три десятка гридней и боярин Ерема. С большой дружиной русским князьям в Орду дорога заказана. Одному Невскому дозволялось ханом Батыем брать с собой до тысячи гридней. У Мурома по наплывному мосту перебрались на правый оберег Оки, выехали в степь. Ржавая дорога оборвалась за сторожевыми курганами. Остались позади редкие березы, кустарники. Впереди, да самой столицы Орды Сарая, степной путь…
В раннюю весну степь дивная, в цветении, воздух настоян на разнотравье. Днем путников сопровождало пение жаворонка, а ночами убаюкивал стрекот кузнечиков.
С виду степь пустынна, но она живет по своим законам, ей только понятным. Бродят по ее просторам табуны диких коней — тарпанов, встречались небольшие стада буйволов. Они не страшились редкого в степи человека.