– Куда мы идем? – пискнул Мики.
– К солдатам, – Цигенгофу явно было не до разъяснений, – тихо!
Сын притих, нога Милики провалилась в пустоту. Лестница и впрямь оказалась крутой и очень неудобной. Узкие деревянные ступеньки вились вокруг дымохода, от которого тянуло жаром. Неужели где-то есть небо и холод? Без плащей они замерзнут.
– Осторожно, пригнись.
Узкая дверца, почти щель, за ней – сводчатый коридор, слишком низкий для человека с ребенком на плечах. Клаус сунул ей лампу и взял Мики на руки. Теперь Милика шла первой, вытянув руку со светильником. Жалкая лужица света плескалась на грубо отесанных камнях, очень старых. Вольфзее выстроили на месте древнего замка. Почему его отдали Берте? Кто тут жил раньше? Куда они идут? Клаус сказал, к солдатам, значит, гвардейцев в доме нет. Разместили на конюшне? Во флигеле? Или… Или убили? Но как? Руди уверял, каждый гвардеец стоит четверых, а вот о Берте он не говорил никогда. И Людвиг не говорил, он вообще мало рассказывал о доме, семье, только о брате. Милика думала, что это из-за свекрови, а если – нет? Рудольф зачем-то увез их с Мики из Витте в Хеллеталь. Только ли из уважения к ее горю?
Впереди показалась стена. Тупик? Нет, поворот, а сразу за поворотом – дверь, темная, обитая медью. Устрашающего вида засов отодвинут.
– Толкай, – велел граф Цигенгоф, и вдовствующая императрица толкнула. Дверь честно распахнулась, и они вышли в ночь, после тьмы переходов казавшуюся сумерками.
– Ваше величество.
– Кто… Кто здесь?
– Капитан Отто Риттер к услугам вашего величества.
Риттер? Ах, да. Муж хозяйской дочери. Высокий, темноволосый и темноглазый. Небольшой шрам на щеке, настороженный взгляд… Он нес Мики в спальню, старая Берта шла впереди со свечой, графиня Шерце замыкала шествие. Тогда Милике показалось, что мужчина хочет что-то сказать, но она не нашла повода его задержать.
– Я тебя знаю, – подал голос Мики, – ты опять меня понесешь?
– Буду счастлив.
– А уж как я буду счастлив, – проворчал Цигенгоф, вручая капитану свою ношу. Милика невольно улыбнулась, глядя, как сын устраивается на очередных плечах.
– Ты теперь мой жеребец, – объявил Мики, – боевой жеребец.
– Тише, – Цигенгоф закрыл ладонью мальчику рот, – он – твой жеребец, но нам нужно обмануть врага. Так что молчи.
Мики важно кивнул. Капитан Риттер указал глазами вниз. На пожухлой траве что-то темнело.
– Возьмите плащи. К утру подморозит.
Вдовствующая императрица без лишних слов подняла верхний плащ. Он был подбит мехом, кажется, лисой. Второй, поменьше, с капюшоном, без сомнения, предназначался Мики.
– Надо спешить. – Капитан-лесничий держался спокойно, но Милику это не обмануло.
– Мы пойдем или поедем? – В такой плащ можно завернуть двоих Мики или даже троих. – Хочу ехать!
– Ваше величество, в Вольфзее нет лошадей.
Нет лошадей, нет собак, нет кошек, нет Распятий…
– Почему? – не унимался сын. – Вы не умеете ездить?
– Лошадей держат за озером, – объяснил Цигенгоф. – Сегодня твоей лошадью будет капитан Риттер. Ты согласен?
– Да! – выкрикнул Мики, позабыв об осторожности.
– Тише! – выдохнул Клаус. – Ты же не хочешь, чтоб нас услышали волки?
– Волки? – Пречистая Дева, зачем он о волках?! Мики и так страшно.
– Волки, – подтвердил лесничий, его голос звучал хрипло и тревожно. – Ваше величество, умоляю, молчите.
Кажется, Мики понял. Милика торопливо перекрестила сына, и капитан Риттер быстро пошел вперед. Цигенгоф взял ее под локоть и повел, вернее, поволок следом.
Вдоль тропинки темнели кусты, за ними высились деревья, сквозь пляшущие на ветру ветви виднелась побледневшая луна. Милика пыталась понять, где они, но безуспешно. Ясно было одно – лесничий вел их не той дорогой, которой они пришли. Они пробирались сквозь заросли, меняли тропку на тропку, а впереди светили три звезды – две поменьше и одна нестерпимо яркая, отливающая алым.
Мики молчал. Уснул или трясется от страха? Под ногой треснула ветка, поднявшийся к ночи ветер усилился, по небу побежали редкие облака. Капитан Риттер исчез в очередной дыре, Клаус потянул Милику следом. Ветка стащила с головы императрицы капюшон, поправлять было некогда. Впереди что-то блеснуло. Озеро. В темной глубине утонула еще одна луна. От воды тянет холодом и смертью, сухо шелестит черный тростник, ветер, шорох мертвой травы и что-то еще – далекое, пугающее, непонятное.
Шагавший впереди Риттер на мгновенье замер, а потом побежал, держась самого берега. Цигенгоф припустился за лесничим. Милика едва поспевала за длинноногим графом, юбки путались, дыханье сбивалось, а сбоку плыла ненавистная луна и несся странный плач, тихий и безнадежный. Все было как в кошмарном сне, а может, это и было сном. Милика Ротбарт уснула среди багрового бархата и страшных гобеленов, и ей снится, что она стала ланью, за которой несется волчья стая.
Сердце стучало все быстрей, а вот ноги не успевали. Если б не Клаус, она бы тысячу раз упала. Нет, не упала – легла на увядшую траву, и будь что будет. Зачем бежать? Она только мешает спасать Мики. Людвиг мертв, сына вырастит Руди, а она лишь обуза, камень на шее.
– Клаус…
– Да? – Цигенгоф обернулся, он тяжело дышал, обычно пушистые волосы превратились в прямые сосульки.
– Спаси Мики… А я останусь.
– Дура!
– Клаус!
– Помолчи! – Милика не успела ничего понять, а Цигенгоф подхватил ее, забросил на плечо, словно какой-нибудь мешок, и припустил дальше. Озеро осталось позади, теперь они бежали через луг. Дальний стон стих, а может, она перестала его слышать за хриплым дыханьем Цигенгофа и свистом ветра.
– Милика, смотри… Впереди!
Она честно выглянула из-за плеча Клауса. Костры. И как близко! Лагерь, а в нем солдаты, кони, ружья… Два десятка гвардейцев справятся с сотней разбойников, хотя про разбойников в окрестностях Витте не слышали уже лет сорок.
– Пусти, дальше я сама.
Клаус без возражений поставил ее на землю и улыбнулся. Как дрожат колени, и рука онемела, а она и не заметила. Риттер тоже остановился – услышал разговор?
– Ваше величество, – лесничий тяжело дышал, и радости на его лице не было, – вам нужно немедленно ехать. За Зильберштраль. Даст Бог, успеете.
– Я не понимаю. Почему мы бежим? Куда? – Страх, с вечера державший ее на цепи, сгорел в огне костров, и Милика вспомнила о брошенной статс-даме и о том, что императрица не может въехать в столицу в чужом плаще и на одном коне с мужчиной.
– Помолчи, – вмешался Цигенгоф, вновь хватая ее локоть, – я тебе все объясню потом. Все… Я сначала не поверил, но это – правда. Мы в опасности, но Зильберштраль им не перейти. Нужно успеть, пока они в Вольфзее. Дьявол!..
Она тоже почувствовала, что наступила на что-то мягкое и неприятное и глянула под ноги. Луна услужливо высветила человеческую руку, сжимавшую гвардейский палаш. Лунные блики плясали по вязкой темной лужице, а маслянистая полоса вела дальше, туда, где, раскинув ноги в сапогах, лежал однорукий солдат.
Милика почувствовала, что сейчас упадет, но решительно отстранила Цигенгофа.
– Клаус, он истекает кровью. Нужно…
– Не нужно, – перебил Риттер, – они живых не оставляют.
– Кто? – спросила она и тут же поняла кто.
– Волки, – ответил лесничий, – волки Небельринга, и да поможет нам Бог.
Глава 5
Заспанные стражники безропотно открыли ворота и раздвинули перегораживавшие мост рогатки. Руди бросил им пару талеров, приказав сообщить во дворец, что принц-регент задерживается. Хватит с него на сегодня драк, вранья, предательств и прочей дребедени. Конечно, Рыжего Дьявола очередной раз запишут в сумасброды, да ему какое дело! Главное – вырваться из Витте с его печным дымом, ночными звонами и колотушками сторожей. Утром все начнется сначала, а сейчас ему нужны лишь луна, конь и одиночество.
Спасибо предкам за запрет селиться на правом берегу Зильберштраля, иначе здесь было бы не продохнуть от деревень и постоялых дворов, а так до самой Альтенкирхе лишь холмы, поля да ветер. Хорошо, что никто так и не отменил «Слово Вольфганга», хотя зачем? Земли в империи хватает, и на правобережье никто особо не покушается. Так же как и на право Ротбартов «после захода солнца одним либо с домочадцами, воинами и слугами проезжать Небельринг». Прочим за подобное святотатство грозили плети и клеймо.
Вволю пробежавшийся Нагель еще перед мостом перешел с галопа сначала на рысь, а потом и вовсе на шаг. Ну и ладно, от Витте до Альтенкирхе рысью часа три, но что ему там делать? Немного свободы – вот и все, что хочет принц-регент. Любопытно, что за блажь пришла в голову Вольфгангу? Может, Небельринг в те поры считался священным, может, проклятым, а вернее всего, первому из Ротбартов тоже не хватало одиночества, вот бедняга и обзавелся местом для прогулок под луной. И правильно сделал! Жаль, любая ночь кончается рассветом, а любой путь – возвращением.
Рудольф привстал в стременах, вглядываясь в серебрящуюся дорогу, разумеется, пустынную. Он вернется во дворец к утру, чего-нибудь перекусит, пошлет убийце помощников, а Гудрун – сережки и будет радостно врать, что ничего не случилось. Впрочем, так оно и есть: он жив, четверо убийц мертвы, пятый взят на сворку, а предатель скоро умрет. Обычное дело. «Случится» – это когда его кто-нибудь наконец прикончит. Тогда можно бить в колокола и кричать, что и на Дьявола нашлась управа, только не доставит он такого удовольствия ни его святейшеству, ни Готье Бутору. Вообще никому.
Принц-регент терпеть не мог прорицателей, но обещанные семьдесят семь лет отдавать не собирался. Вольфганг, тот прожил девяносто два, до последних дней ездил верхом, одним ударом перерубал сук толщиной в руку, а последний сын старого волка был на десять лет младше первого правнука. Старик был бы вне себя, узнай он, что Людвиг хранил верность жене и прижил одного-единственного наследника. Впрочем, Вольфганг не видел Милики Линденвальде, а Руди видел. Дочь Хорста Линденвальде походила на серну, если б у серн были голубые глаза. Или на ландыш, или на горлицу. Одним словом, на что-то такое, от чего мужчины теряют голову. Людвиг и потерял, и не он один. Лемке с Цигенбоком недалеко ушли от братца, а вот Руди как-то устоял. Почему, Рыжий Дьявол и сам не знал, но родственные чувства были здесь ни при чем. Любовь, если она есть, никуда не денешь. Ее можно загнать пинками в самую глубину сердца, можно скрыть от всего света, но не от себя. Нет, Руди Ротбарт Милику не любил, но он поклялся Людвигу о ней позаботиться, и он заботится.