sommo Filosofo [верховному Философу]. Людские воли обязаны верностью и повиновением императору только в политическом порядке; но уж в этом порядке император, сей «всадник человеческой воли», абсолютно независим[214]. Над тем и над другим, в каждом из соответствующих порядков, стоит лишь Бог. Император обладает верховной властью там, где философия выступает дочерью, непосредственно подчиненной его воле, – точно так же, как папа и император подчиняются философии, сколь бы суверенными ни были они все в границах своей собственной юрисдикции [215].
Итак, ничто не позволяет предположить, что автор «Пира» хотя бы на мгновение задумывался о том, чтобы поставить над философом и императором другого главу, который, получив свой авторитет от Бога, контролировал бы и ограничивал их авторитет. Наоборот, Данте решительно настаивает на том, что Бог, положивший предел собственной власти, положил предел и человеческим волям, утвержденный императором: «Si come ciascuna arteè officio umano da lo imperialeè a certi termini limitato, cosi questo da Dio a certo termineè finito» [ «Подобно тому, как всякое искусство и всякое человеческое действие в известных пределах ограничено императорской властью, так и эта власть заключена Богом в известные пределы…»] (IV, 9). Возможно ли вообразить, что Бог, отказавшийся от этой власти в пользу императора, захочет забрать ее обратно через посредничество папы? В самом деле, когда Бог, подчинив порядок природы законам и встроив в него порядок человеческих воль, поставил их под власть императора, Он, конечно, сделал это не для того, чтобы отобрать эту власть через кого-то другого, пусть даже во имя самого Себя: «Dunque la giurisdizione de la natura universaleè a certo termine finita,è per consequente la particulare; è anche di costeiè limitatore Colui che da nulloè limitato, cioe la prima bontade, cheè Dio, che solo con la infinita capacitade infinito comprende» [ «Таким образом, действие законов вселенской природы ограничено определенными границами, а следовательно, и действие законов природы в отдельных ее областях; но и в таком случае ограничивает их то, что ничем не ограничено, а именно, изначальное благо, то есть Бог, который один только и вмещает в себя бесконечность в силу бесконечной вмещающей способности»][216].
Если задаться вопросом о том, какова в этом тексте область непосредственной юрисдикции папы, то не достает положительных элементов, чтобы сформулировать точный ответ. Все, что мы знаем, сводится к следующему: «Quello cheè di Dio sia renduto a Dio» [«…пусть то, что от Бога, будет возвращено Богу»][217]. Тем не менее, хотя Данте прямо не устанавливает границ папской юрисдикции, мы знаем, что есть две области, на которые она не распространяется. И мы знаем это с несомненной достоверностью, потому что высший авторитет в этих областях уже был дарован Богом другим лицам, нежели верховный понтифик: естественный разум Он подчинил Аристотелю, а человеческую волю – императору. Но в естественном порядке вещей философия и империя, взятые вместе, безоговорочно господствуют над человеческой жизнью. Ничто не ускользает от их верховной власти, ибо Аристотель явил людям, в чем их естественная цель, а император подчинил этой цели их воли.
Если однажды принять принципы, утверждаемые в «Пире», то не остается ни одной сферы человеческой жизни, где папа мог бы притязать на какую-либо власть. Написав этот труд, Данте должен был либо поместить папскую власть в сферу сверхъестественной жизни, либо вообще отрицать ее. Ни на единый миг он не склонялся ко второму ответу; и тогда невозможно представить себе, чтобы он мог написать Trattato Quarto [четвертый трактат] «Пира», не держа в уме первый ответ. Ибо все, что он говорит, делает такой ответ неизбежным и, кажется, взывает к нему как одной из тех целевых причин, которые совершают свое действие незаметно для глаз.
Обычно считают, что «Пир» написан между 1300 и 1308 гг. Четыре известных нам трактата составляют чуть более четвертой части задуманного Данте труда: он намеревался говорить о справедливости в трактате XIV, который должен был стать предпоследним в его книге. Так что мы не знаем, собирался ли он говорить о духовной власти в одной из следующих книг. Опасно пытаться описывать «философию Данте», опираясь на труд, столь далекий от завершения. Но можно, по крайней мере, с уверенностью сказать, что этот труд опирается на совершенно определенное представление о том, что такое философское познание в целом. Мудрость последовательно изображается в нем как достояние естественного человека, пользующегося своими природными возможностями. Создается впечатление, что весь трактат вращается вокруг следующих фундаментальных идей: естественную цель человека составляет счастье, которое он может стяжать здесь, на земле, упражняясь в нравственных и политических добродетелях, как их определил Аристотель в «Никомаховой этике»; если спросят, что это за добродетели и как должен жить человек, чтобы быть счастливым, то в решении этого вопроса высшим авторитетом обладает Аристотель. Но злокозненность людей такова, что они живут согласно добродетелям, только если их к этому принуждают; а если спросят, какие законы должны управлять людьми, чтобы они уважали мораль, и кто обладает властью склонить все человеческие воли к соблюдению справедливости, то следует обратить взоры к императору. Что же касается метафизики, хотя она и дает нам ощутить предвкушение созерцательного блаженства, она не в силах вполне достигнуть своей цели в этой земной жизни. Будучи более возвышенным и совершенным само по себе, даруемое ею счастье менее полно. Только теология способна окончательно привести нас к совершенному созерцательному блаженству, однако не в этой жизни. Вот почему, безраздельно господствуя в Эмпирее душ, истина этой науки – не от мира сего; лишь в ином мире она послужит средством, которое приведет нас к лицезернию Бога.
VII. – Дух «Пира»
Итак, в общей позиции, которую Данте занимает в «Пире», различимы несколько элементов. Все они традиционны, однако Данте модифицирует их и придает им новые оттенки, чтобы установить между ними равновесие способом, характерным лишь для него одного.
Именно поэтому все попытки классифицировать учение Данте, отождествляя его с какой-либо из уже известных и описанных историками позиций, неизбежно должны были окончиться провалом. Говорили о «рационализме» Данте в «Пире»; но, как справедливо заметил Микеле Барби, никто точно не знает, что обозначается этим ярлыком][218]. Так, говорят о «христианском рационализме» св. Ансельма, но столь же легко показать, что, если его рационализм – христианский, это не рационализм, а если это поистине рационализм, он не может быть христианским. Говорили также о том, что Данте, перевернув формулировку Ансельма: credo utintelligam [верую, чтобы понимать], заменил ее формулировкой intelligo ut credam [понимаю, чтобы верить[219]. Тогда мы получили бы Беатриче в духе Ансельма и рационалистическую donna gentile: живописная пара, но является ли она историческим фактом? Данте не только никогда не произносил: intelligo ut credam, чего не оспаривает никто, но и прямо утверждал, что он верит именно в то, чего не может уразуметь. Он не потому верит в бессмертие души, что в совершенстве постигает его, но потому, что, напротив, не постигает его в совершенстве.
Можно сослаться, например, на знаменитый текст из «Пира», трактат IV, 21, где Данте встает перед трудной проблемой происхождения души. Даже св. Августин, непрестанно размышлявший над ней всю жизнь, в конце концов признал, что не ведает ее решения: «nec tunc sciebam, nec adhuc scio» [ «и тогда не знал, и теперь не знаю»][220]. Что думает об этом Данте? Он тоже думает, что не знает об этом ничего. Именно поэтому он объявляет, что будет рассуждать об этом сначала «per modo naturale, epoiper modo teologico [ «сначала естественным, а потом богословским путем»]. С первой точки зрения – с точки зрения естественного познания, – мы обнаруживаем множество разных мнений о происхождении души; возможно, они поддаются согласованию между собой, но к чему трудиться над их согласованием, если можно просто последовать за Аристотелем! И Данте следует Аристотелю – вернее, тому, что он принимает за учение Аристотеля, после чего замечает: «Пусть же никто не удивляется, если я выражаюсь так, что это кажется трудным для понимания; мне и самому кажется удивительным, как можно охватить умом и представить себе это зарождение»[221]. Проследовав чуть дальше по богословскому пути, Данте строго придерживается в этом вопросе соображений сверхъестественного порядка, которые ни ближайшим, ни отдаленным образом не могут быть обоснованы средствами разума. Следовательно, позиция Данте в «Пире» не является рационализмом, который, если исходить из осмысленности этого ярлыка, полагает разум основанием веры. Данте не только признает, что разум имеет свои границы, но нигде не различает их отчетливее, чем там, где их обозначает христианское Откровение. Стало быть, чтобы найти для него место в уже готовой классификации, нужно искать его в другом направлении.
Почему бы не попытаться отождествить позицию Данте с томизмом? Такая попытка предпринималась, но выиграть эту партию нелегко. Этому абсолютно противостоит различение двух блаженств в том смысле, в каком его разъясняет Данте. На мой взгляд, нет ничего более ясного, чем этот момент, когда мы дойдем до него в «Монархии»; но он уже вполне ясен и в «Пире». Если ограничиться рассмотрением иерархии достоинства, которую принимает Данте в отношении трех блаженств: жизни деятельной, жизни созерцательной и блаженного видения, то его согласие со св. Фомой будет практически безупречным. Однако мы уже отмечали, что у св. Фомы любая иерархия достоинств есть в то же время иерархия юрисдикций, тогда как у Данте, за исключением тех случаев, когда речь идет о Боге, иерархия достоинств никогда не совпадает с иерархией юрисдикций. Так, философи