Знаменитый отрывок из Рая, XI, 124–239, где Данте устами св. Фомы критикует в доминиканском ордене некоторые тенденции, вызывавшие у него неприятие, принадлежит к числу фрагментов, породивших самые разные интерпретации. О. Мандонне привержен одной из самых старых, относительно которой, однако, нет уверенности в том, что она верна. Стало быть, нам следует, в свою очередь, взяться за эту проблему, причем потребность в этом тем настоятельнее, что, если принять толкование о. Мандонне, придется либо тотчас опровергнуть его собственный тезис, либо, подобно самому о. Мандонне, вовсе не считаться с истолкованными таким образом текстами.
Начнем с того места «Комедии», где Фома Аквинский берет слово и представляется Данте:
Я был одним из агнцев, что идут
За Домиником на пути богатом,
Где все, кто не собьется, тук найдут.
Скартаццини в комментарии к этому месту правильно разъясняет: «Я принадлежу к Ордену проповедников, основанному св. Домиником, чье правило, если его верно соблюдать, приводит человека к христианскому совершенству… Мы приближаемся к христианскому совершенству, если не сбиваемся с начертанного основателем правильного пути, погнавшись за ложными благами мира». Тогда проблема заключается в том, чтобы точно выяснить, в чем же Фома упрекает свой орден, «u’ ben s’impingua, se non si vaneggia» [ «где все, кто не собьется, тук найдут»]? Даже если переводить vaneggia как «сбиваться с пути», «преследовать ложные блага» или «гнаться за тщетой мира сего», проблема остается: о какой тщете идет речь?
К счастью, это разъяснил сам Данте. Он придавал большое значение этому стиху, на который в первый раз ссылается в следующей песни (Рай, XI, 22) и который полностью воспроизводит вторично в Рае, XI, 139, подчеркивая, что речь идет именно о его разъяснении. В самом деле, это разъяснение начинается с первых строк Рая, XI, и проходит через всю песнь XI, чтобы завершиться следующим выводом: доминиканцы предают идеал своего основателя в той мере, в какой они отворачиваются от духовных целей и в какой бы то ни было форме обращаются к мирскому.
Эта тема возвещается уже в первых двенадцати стихах песни XI. Все еще взволнованный встречей с прославленными Учителями, которых Фома Аквинский назвал ему в конце песни X, Данте восклицает:
О смертных безрассудные усилья!
Как скудоумен всякий силлогизм,
Который пригнетает ваши крылья!
Кто разбирал закон, кто – афоризм,
Кто к степеням священства шел ревниво,
Кто к власти чрез насилье иль софизм,
Кого манил разбой, кого – нажива,
Кто, в наслажденье тела погружен,
Изнемогал, а кто дремал лениво,
В то время как, от смуты отрешен,
Я с Беатриче в небесах далече
Такой великой славой был почтён
Итак, нас предупреждают, что отныне Данте будет говорить как человек, судящий с высоты четвертого неба: он собирается неотступно требовать безупречной чистоты духовного ордена.
Именно в этом состоит его замысел, и Данте тотчас побуждает Фому Аквинского к тому, чтобы тот его высказал: я вижу, о чем ты думаешь; у тебя два затруднения. Прежде всего, ты спрашиваешь себя, что я хотел сказать этими словами: «U’ ben s’impingua, se non si vaneggia». Затем, ты хотел бы знать, почему я сказал о царе Соломоне, что не было другого человека, столь же великого, как он: «Я veder tanto non surse il secondo» (Рай, XI, 19–27). Итак, Фома Аквинский должен разъяснить Данте эти два затруднения.
Церковь есть мистическая невеста Христа. Чтобы соединить Церковь с ее божественным женихом, Бог послал ей двух вожатых: один – св. Франциск, пылающий любовью подобно серафиму; второй – св. Доминик, блистающий светом мудрости подобно херувиму (Рай, XI, 37–39). Фома берет на себя труд поведать о жизни св. Франциска, подобно тому как Бонавентура в песни XII поведает о жизни св. Доминика. К тому же, замечает Фома, кого бы ни славить из этих двух, тем самым будет прославлен и другой (Рай, XI, 40–42). Это важная ремарка: она объясняет, почему Фома, описав францисканский идеал, затем опирается на него, чтобы подвергнуть порицанию некоторых доминиканцев. С той точки зрения, которая выражена в этой песни, оба ордена практически взаимозаменяемы, так как, несмотря на различающие их нюансы, они разделяют общий идеал. В самом деле, в своей хвалебной речи св. Франциску Фома прежде всего делает упор на его браке с Бедностью (Рай, XI, 55–75), этой доселе неведомой и плодотворной драгоценностью, служить которой и любить которую он завещал перед смертью своим братьям (Рай, XI, 112–114).
Таким образом, св. Франциск Фомы Аквинского – образцовый пример полного отречения от мирских благ. Суди же, добавляет тотчас Фома, каким достойным товарищем был ему св. Доминик в их совместном усилии привести в надежную гавань ладью св. Петра! А ведь именно Доминик
…нашей братьи положил основу;
И тот, как видишь, грузит добрый груз,
Кто с ним идет, его послушный зову.
Но у овец его явился вкус
К другому корму, и для них надёжней
Отыскивать вразброд запретный кус.
И чем ослушней и неосторожней
Их стадо разбредется, кто куда,
Тем у вернувшихся сосцы порожней.
Есть и такие, что, боясь вреда,
Теснятся к пастуху; но их так мало,
Что холст для ряс в запасе есть всегда.
И если внятно речь моя звучала,
И ты вослед ей со вниманьем шел
И помнишь все, что я сказал сначала,
Ты часть искомого теперь обрел;
Ты видишь, как на щепки ствол сечется
И почему я оговорку ввел:
‘Где тук найдут все те, кто не собьется’.
Конец этого отрывка представляет собой одно из тех мест, многочисленных у Данте, которые даже читатель-итальянец вынужден переводить, чтобы понять. Мы принимаем ту интерпретацию последних трех стихов, которую предлагают Беккариа и Бертольди. Принять ее нас побуждают два соображения. Во-первых, возьмем две темных строки:
E vedrai il correger che argomenta,
U’ ben s’ impingua, se non si vaneggia
[И почему я оговорку ввел:
‘Где тук найдут все те, кто не собьется’]
Здесь последний стих, где Данте цитирует самого себя, с необходимостью зависит от одного из двух слов предыдущего стиха: либо от correger, либо от argomenta. В переводе, который предлагаем мы, стих 139 зависит от correger: ввел «оговорку (или поправку)… кто не собьется». В переводе, который предлагает о. Мандонне и к которому мы тотчас обратимся, стих 139 остается в подвешенном состоянии и не связывается с предыдущим. Во-вторых, мы предпочитаем такой перевод, потому что он гораздо лучше согласуется с нашим тезисом. Итак, сохраним именно это перевод и выведем из него общий смысл песни XI: Бог даровал Церкви св. Франциска и св. Доминика ради одной и той же цели – призвать ее к почитанию собственной духовной природы и к пренебрежению мирскими благами.
Чтобы понять перевод этих двух стихов, который предлагает о. Мандонне, следует заменить чтение correger (поправка) на равным образом засвидетельствованное чтение corregier. Кто читает это слово – не думаю, что в итальянском языке имеется другой пример его употребления, – тот воспринимает его как сокращение от гипотетического corregiero, которое, в свою очередь, образовано по модели cordigliero. Подобно тому как cordigliero обозначает «препоясанного веревкой», то есть францисканца, corregier[o] должно обозначать «препоясанного ремнем», то есть доминиканца. Тогда смысл фрагмента будет следующим: «Ты видишь, как на щепки ствол сечется, и как человек, препоясанный ремнем, предается бесплодным спорам (e vedrai il corregier che argomenta). Вот почему я сказал: тот тук найдет, кто не впадет в тщету»[329]. Несомненно, если бы можно было увериться в том, что слово corregier существует, стих 138 было бы очень легко перевести. «Доминиканец, который предается спорам», дает вполне удовлетворительный смысл. Но, во-первых, существование такого слова остается сомнительным, что уже вызывает беспокойство[330]; а во-вторых, если перевести стих 138 таким образом, то невозможно перейти к стиху 139. В буквальном переводе тогда получается следующее: «Ты увидишь человека, препоясанного ремнем, который спорит, или тук найдет тот, кто не впадет в тщету». О. Мандонне не мог не видеть этой проблемы: ведь он переводил это место. Поэтому он вышел из положения, добавив еще одно звено к тексту Данте: «Ты увидишь человека, препоясанного ремнем, который предается бесплодным диспутам. Поэтому я сказал: тот тук найдет, кто не впадет в тщету». Невозможно произвести эту необходимую сварку более искусно; но сам факт, что выбранное о. Мандонне прочтение требует сварочных работ, – не в его пользу.
Ниже мы рассмотрим причины, сами по себе весьма основательные, которые побудили о. Мандонне последовать этому гипотетическому чтению, хотя оно подрывает его собственный тезис.
Пока же предоставим слово о. Мандонне и выслушаем, какие выводы он отсюда извлекает: «Окончание этого отрывка стало настоящим бедствием для комментаторов: они не улавливали буквального смысла этих двух стихов, потому что не понимали конкретного смысла критики, влагаемой Данте в уста Фомы Аквинского