Лучше будет, безусловно, подчеркнуть последнюю фразу, чем ее комментировать. Не будем перелагать в термины «истинного-ложного» антитезу, утверждаемую Сигером между разумом, философией и природой, с одной стороны, и откровением, истиной и чудом, с другой. Он верит, что умная душа есть оформляющая форма тела; но для него это – чудо, а везде, где совершаются чудеса, истинными будут именно они. – Но, могут спросить, чем же становится тогда всё прочее? – Прочее не становится, оно остается тем же, чем и было: природой. А природа, существует она или нет, есть то единственное, что может занимать нас как философов, «cum de naturalibus naturaliter disseramus».
Св. Фома Аквинский так и не ответил на новые аргументы Сигера. Но можно не сомневаться, что учение «Вопросов» казалось ему практически столь же ложным, что и опровергнутое им до 1270 г. Что касается позиции Сигера по вопросу об отношении разума и веры, она существенно отличается от позиции св. Фомы. В самом деле, то, что св. Фома считал естественным и философским, в глазах Сигера было сверхъестественным и чудесным. Следовательно, как до, так и после 1270 г. проблема, которую поднимает прославление Сигера св. Фомой в Рае Данте, сохраняет свой парадоксальный характер, возбуждающий наше любопытство, но не облегчающий ее решение.
V – О томизме Сигера Брабантского
Вплоть до самого последнего времени присутствие Сигера Брабантского в дантовском Рае ставило перед историками философии трудную, но вполне определенную проблему: как могло случиться, что Данте прославил аверроиста и представил его блаженным? Унаследовав эту проблему именно в такой форме, я сам обсуждал ее, исходя из этих данных. Некоторые интерпретаторы Данте убеждены в том, что поэт был томистом; поэтому они пытаются объяснить тот факт, что томист поместил в Рай аверроиста. Другие, исходя из присутствия известного аверроиста в дантовском Рае, усматривают в этом, напротив, знак того, что сам Данте не был томистом, каким его считают. Поэтому они ищут в произведениях поэта всевозможные следы чуждых томизму мнений, с которыми можно было бы соотнести позицию Данте. И находят их, но это не имеет большого значения. Проблема приобрела иной вид после того, как в уже упомянутой мною весьма вдохновляющей книге[405] аббат Ф. Ван Стеенберген заявил: в конце жизни Сигер Брабантский сам обратился к томизму, в результате чего не остается никаких проблем, которые нужно было бы решать. Томист прославляет томиста; это в порядке вещей, и нет ничего более естественного.
Я остро сожалею, что познакомился с этой работой лишь после того, как закончил свою. Правда, в любом случае я нахожусь в невыгодной позиции для ее обсуждения. Так как ее выводы опровергают тезис, который я отстаиваю, я слишком заинтересован считать их спорными, чтобы при их обсуждении не быть заподозренным в предвзятости. Кроме того, речь идет об историко-литературной проблеме, которая должна рассматриваться специалистами в этом вопросе и независимо от любых других интересов. Поэтому мне хотелось бы просто резюмировать состояние дел, насколько я его знаю, и затем сформулировать некоторые соображения, подсказанные известными на сегодняшний день фактами.
В 1924 г. Мартин Грабман – эрудит, которому история средневековой мысли обязана столь многим, – объявил об открытии целого ряда неизданных трудов Сигера Брабантского [406], обнаруженных в мюнхенской латинской рукописи 9559[407]. Среди этих текстов фигурировали «Quaestiones in libros Aristotelis De Anima» [ «Вопросы на книги Аристотеля ‘О душе’»], которые Ф. Ван Стеенберген опубликовал в 1931 г. в своей книге «Сигер Брабантский: неизданные труды». Эта публикация породила любопытную проблему. В самом деле, если мы обратимся к книге III, вопросу 7: «Utrum intellectus sit idem numero in omnibus hominibus» [ «Тождествен ли интеллект по числу во всех людях»], мы обнаружим, что автор трактата занимает в этом вопросе явно антиаверроистскую позицию: «Quamvis via Commentatoris probabilitatem habet, non tamen est vera» [ «Хотя учение Комментатора и вероятно, оно неверно»][408]. Отсюда, казалось бы, следует, что в какой-то момент своей карьеры, скорее всего, ближе к концу, Сигер Брабантский отрекся от Аверроэса и принял позицию св. Фомы Аквинского, по крайней мере, в одном капитально важном пункте.
Кроме того, следует отметить, что в этом первом томе, посвященном публикации и анализу неизданных трудов Сигера, Ф. Ван Стеенберген не намеревался обсуждать проблемы доктринальной истории, которые поднимает этот вопрос. Поэтому он их и не обсуждает, вполне разумно откладывая их рассмотрение на будущее. Но нет сомнения в том, что он видел эти проблемы. Так что он вполне сознательно опубликовал «Вопросы» под именем Сигера, не сформулировав в тот момент никаких сомнений относительно их подлинности. Мартин Грабман считал их достоверно подлинными, и, что бы Ф. Ван Стеенберген не думал на этот счет в то время, он, насколько мне известно, при их публикации не выражал в этом пункте ни малейшего сомнения.
Можно представить себе, какой оглушительный эффект произвела эта неожиданная публикация среди дантоведов! Если аббат Ф. Ван Стеенберген надеялся, что ему позволят спокойно продолжить работу вплоть до публикации второго тома, его постигло горькое разочарование. Сигер Брабантский, обратившийся в томизм, – тот Сигер, который вставал с его страниц, – был именно тем, чего дожидался о. Буснелли, дабы сокрушить Бруно Нарди. «Дожидался» – не вполне точное слово, ибо он, конечно, не смел на это и надеяться. Как бы то ни было, этот пылкий сторонник дантовского томизма тотчас сделал отсюда выводы, которые сам Ф. Ван Стееберген, несомненно, уже считал, как минимум, возможными, и заявил, что «Вопросы» есть выражение окончательной позиции Сигера. Коль скоро этот философ в конце концов пришел к томизму, посвященные ему терцины Данте нетрудно объяснить. Скажем больше, добавляет о. Буснелли: «Они обретают несомненную и глубокую истинность, ибо предполагают, что Аквинат [произносящий хвалу Сигеру на небесах] знал об обращении Сигера от радикального аврроизма к подлинному аристотелевскому учению, как он его понимал»[409]. Коротко говоря, когда св. Фома возносил хвалу Сигеру как блаженному, он тем самым славил собственную победу над ним.
Можно было ожидать, что Бруно Нарди на это отреагирует, но, конечно, нельзя было предугадать, в какой форме он это сделает: просто отвергнув подлинность «Вопросов». Среди разнообразных аргументов, которые он приводит в обоснование своего утверждения, один стоит выделить особо ввиду его важности. В самом деле, насколько мне известно, его до сих пор не оспорил никто, а его противники довольствуются тем, что ограничивают его действенность. Вот этот аргумент. В мюнхенском манускрипте 9559 только один текст содержит имя Сигера: это группа «Вопросов» к «Метафизике» Аристотеля; что касается остальных, то есть пресловутых «Вопросов на книги Аристотеля ‘О душе’», они анонимны. Таким образом, М. Грабман, а за ним и аббат Ф. Ван Стеенберген, решили, что автор одного из трактатов был так же автором другого, хотя это отнюдь не очевидно.
Можно предполагать, что, если бы содержание этих «Вопросов» было аверроистским, Б. Нарди, вероятно, не стал бы акцентировать это затруднение. Но будет справедливым признать, что приписывать Сигеру Брабантскому противоречащий его учению трактат, не имея на то неопровержимого объективного основания, означало слишком легко принять на себя слишком серьезное обязательство[410]. На мой взгляд, коль скоро указанный Б. Нарди факт не был оспорен, мы не вправе требовать от него доказательства, что «Вопросы» не принадлежат Сигеру; наоборот, те, кто считает их подлинными, должны доказывать их подлинность.
В самом деле, аргумент бьет в цель. Когда Ф. Ван Стеенберген заявляет, что «ни один из доводов г-на Нарди не представляет собой серьезного возражения против атрибуции Вопросов Сигеру Брабантскому»[411], это замечание имеет силу против пяти возражений, которые он обсуждает, но не против того, которое он не обсуждает. И не случайно, ибо сила этого довода вынудила Ф. Ван Стеенбергена признать не более чем морально достоверной[412] подлинность труда, который М. Грабман считал неоспоримо подлинным и который он сам опубликовал под именем Сигера Брабантского. Что бы ни говорили противники Бруно Нарди, они пропустили удар, ибо никто сегодня не считает подлинность «Вопросов» неоспоримой.
Не выглядит убедительным также замечание Ф. Ван Стеенбергена, что «Б. Нарди оспаривает подлинность этих Quaestiones из соображений полемики с о. Буснелли и другими итальянскими дантофилами»[413]. Разумеется, Б. Нарди не хотел бы видеть доказанным тезис, который, окажись он истинным, значительно ослабил бы его интерпретацию Данте. Но вопрос не в этом. С времени своих первых исследований о Сигере Брабантском в «Божественной комедии», то есть с 1912 г., Б. Нарди зарекомендовал себя как не только эрудированный, но и замечательно осторожный в суждениях историк. Он никогда не делал из Данте аверроиста. С самого начала он утверждал лишь то, что «философия Данте в целом не выражает приверженности ни одной из уже существующих систем». В сравнении с тем, что говорят сторонники безоговорочного томизма Данте, тезис Б. Нарди остается истинным. Во всяком случае, я так думаю; но даже если бы его тезис был ложным, мне кажется чрезмерным заявлять, что он оспаривает подлинность «Вопросов» из полемических соображений. Ф. Ван Стеенберген лучше кого бы то ни было знает, как именно обстоит дело. Если бы манускрипт приписывал «Вопросы» Сигеру, Б. Нарди, быть может, сохранил бы некоторые сомнения (ибо известно, что атрибуции манускриптов иногда бывают ошибочными), но проблема повернулась бы другой стороной. Тогда именно ему надлежало бы доказывать, что «Вопр