В следующем крупном произведении Данте, «Пире», неожиданно оказывается, что сострадательная дама была аллегорической, а не реальной женщиной и представляла собой Философию. Но в «Божественной Комедии» он все же признает, что после смерти Беатриче у него были обычные земные увлечения реальными женщинами. Вероятнее всего, финал «Новой Жизни», в котором ему явилось чудесное видение, был написан им позже основной части, скорее всего даже после того, как он создал «Пир». Уж очень он отличается своей холодноватой академичностью от проникновенных и пронизанных чувствами первых глав. Многие исследователи творчества Данте считают, что в первоначальном финале «Новой Жизни» сострадательная дама все же утешала его в его потере, и даже строят предположения, кем она могла быть — в то, что это была лишь аллегория Философии, поверить еще сложнее, чем в то, что Беатриче — аллегория Блаженства.
В XIX веке была выдвинута любопытная и выглядящая достаточно достоверной теория, что сострадательная дама была невестой, а впоследствии и женой Данте, Джеммой Донати. Тем более что по хронологии это вполне совпадает — по свидетельству Боккаччо Данте женился через год после смерти Беатриче, то есть как раз тогда, когда, по его собственному признанию, он проникся нежными чувствами к сострадательной даме. Влюбленный в Беатриче, Данте мог не обращать никакого внимания на собственную невесту, на которой ему в любом случае пришлось бы жениться, хочет он того или нет. Но потеряв возлюбленную и оплакав ее, он вполне мог сблизиться с Джеммой, если она проявила достаточно такта, сострадания и любви. Впрочем, в любом случае это только предположение, основанное на достаточно расплывчатых фактах. Была Джемма той самой сострадательной дамой или нет, единственной музой Данте навсегда осталась Беатриче.
О, яркий блеск божественного света!
Найдется ли меж теми, для кого
Парнаса тень убежищем служила,
Кого струя поэзии вспоила,
Хотя один, кто не был бы смущен,
Когда б тебя попробовал такою
Изобразить в своей поэме он,
Какою ты явилась предо мною,
Там, где тебя, прозрачна и светла,
Гармония небес обволокла,
Подобно дымке легкой покрывала,
Такою мне ты в воздухе предстала.
Политика
Я отвечал: — Растроган я сердечно
Страданьями твоими, но когда,
Поведай нам, окончится вражда.
Которая терзает бесконечно Флоренцию?
Что вызвало раздор? — Ответил он:
— «Польется кровь ручьями,
И партия лесная даст отпор
Противникам и будет над врагами
Торжествовать в течение трех лет.
Но тут пришлец появится меж нами,
Которого в стране покуда нет,
И перевес в борьбе доставит Черным.
Их партия насилиям позорным
Подвергнет всех враждебных ей в краю.
Вот почему в тоске я слезы лью.
Во всей стране есть праведников двое,
Но гражданам неведомы они,
И раздувают пламя роковое
Во всех сердцах три адских головни:
Гордыня, зависть и любостяжанье».
Бурные события политической жизни Флоренции не могли не повлиять на жизнь Данте. Ведь, как уже говорилось, каждый мальчик, появлявшийся в любой из знатных семей этого великого города, с рождения принадлежал к какой-либо партии. Даже те, кто не желал вмешиваться в политику, все равно во многом зависели от нее, ведь победы или поражения их партии означали, станут их друзья и родственники управлять Флоренцией или вынуждены будут бежать на чужбину. Ну а Данте с его пылким нравом, с его страстностью и непримиримостью, тем более не мог остаться в стороне от событий, в которых решались судьбы его родины и его друзей.
Ему повезло в том, что период его молодости выпал на достаточно мирные времена, когда гвельфам и гибеллинам приходилось сосуществовать относительно спокойно. В такой атмосфере Данте и сложился как поэт. Неизвестно, какой была бы его поэзия, если бы Флоренция в очередной раз превратилась в кипящий котел на несколько лет раньше. Но судьба распорядилась так, что первый раз он принял активное участие в политических событиях, когда ему уже исполнилось двадцать четыре года. В это время началась война между Флоренцией и ее юго-восточным соседом, городом Ареццо, где у власти были гибеллины. Закончился этот конфликт тем, что флорентийские войска нанесли аретинцам сокрушительное поражение в битве при Кампальдино. Ареццо потерял значительные территории, его роль на политической арене Центральной Италии стала падать, а роль Флоренции соответственно еще больше возросла.
Ни в одной из дошедших до нас хроник не упоминается имени Данте среди участников Кампальдинского сражения, что и понятно: он был слишком молод и мало кому известен. Правда, гуманист Леонардо Бруни утверждал, что читал собственноручное письмо Данте с описанием этой битвы. Данте писал, что, хотя со дня Кампальдинского сражения, в котором он участвовал будучи уже не ребенком, а юношей, прошло десять лет, он хорошо помнит страх, который он испытал в начале боя, сменившийся потом, в конце битвы, радостью. Свидетельство биографа Данте, жившего веком позже, подкрепляется свидетельствами самого Данте, которые мы снова находим в «Божественной Комедии». В пятом рву ада предводитель чертей, желая напугать Данте, изобразил из собственного зада трубу. Звук этой бесовской трубы вызывает в Данте воспоминания о трубных звуках Кампальдино, о битвах и походах.
Видал не раз я конную дружину,
Когда она с врагом вступала в бой
И вслед за тем показывала спину;
Видал еще, как всадники гурьбой
При звуках труб и барабанном треске
Все на турнир спешили в полном блеске;
Видал я рать, чинившую разбой
В окрестностях Ареццо, но доселе
Ни с корабля, в виду опасной мели,
Ни при осаде вражьих крепостей,
Я не слыхал подобного сигнала,
Какой теперь услышал у чертей.
После войны Данте вернулся во Флоренцию, и на какое-то время жизнь его вновь потекла по привычному руслу — он писал стихи, занимался философией и без особого энтузиазма вел необходимые домашние дела. К тому же он женился, и, видимо, первые годы его брак был достаточно счастливым — во всяком случае, не известно ничего, что могло бы свидетельствовать об обратном, ведь будь Данте несчастен, он по своей привычке выплескивать эмоции в стихах не преминул бы написать сонет или канцону о своей несчастной доле. Между тем его известность как поэта и философа росла. Когда весной 1294 года через Флоренцию проезжал Карл Мартелл, сын Карла II Неаполитанского, Данте был включен в почетный эскорт, отправленный его встречать, и это знакомство произвело на них обоих большое впечатление. Молодой король любил поэзию и искусство, и, его конечно, восхитили стихи Данте. А тот, в свою очередь, вживую увидел настоящего просвещенного государя, о каком всегда мечтали люди искусства. Если бы Карл Мартелл прожил подольше, вероятно, вся жизнь Данте сложилась бы по-другому, и ему не пришлось бы стать изгнанником. Но к сожалению, Карл умер в возрасте двадцати трех лет, а его брат, Роберт Анжуйский, стал одним из главных недругов Данте.
Отзвук этих сожалений Данте о рано угасшей жизни и о том, как это повлияло на его собственную судьбу, можно увидеть в восьмой песне «Рая», где он встречает Карла Мартелла на небе Венеры.
На духа я взглянул, чей ласковый привет
Меня порадовал. — Кто ты? — спросил я духа
С сердечной теплотой. И сказанные мной
Слова приветствия едва коснулись слуха,
Как тут же просиял он радостью двойной
И мне ответил так: — «Немало бед различных
Предотвратил бы я, когда б среди людей
Прожил я долее. Как в нитях шелковичных
Червяк скрывается, так посреди лучей
Блаженства моего укрыт я от очей.
Но ты любил меня, любил не без причины,
И если б отдален был час моей кончины
И цели я достиг желаний и трудов —
Отведал бы и ты любви моей плодов.
На левом берегу, что омывает Рона,
Сливаясь с Соргою, я был наследник трона;
Принадлежало мне Авзонии крыло
Там, где цветут Бари, Гаэта и Кротона
И в море две реки прозрачных, как стекло,
Бегут вдоль берегов. Венчала мне чело
И придунайских стран блестящая корона,
А та Тринакрия, прекрасная страна,
Приманкой дивною служащая для взора,
Которая в краю лишь том омрачена,
Где грозно высятся Пакино и Пелоро
И Эвром гладь волны сильней возмущена
(Чему причиною — не тщетные усилья
Тифея мощного, но серы изобилье),
Ждала бы и досель Сицилии страна
Наследников моих, от Карла порожденных
И знаменитого Рудольфа королей, —
Когда б наместники жестокостью своей
Не раздражили все туземцев побежденных
И крик не раздался среди Палермо: «Бей!»
О, если б в будущем читал мой брат свободно —
То в Каталонии с доверием слепым
Он не отнесся бы к сынам ее скупым,
Его к погибели приведшим безысходно.
Он остерегся бы так погружать свою
И без того тяжелую ладью.
Из щедрого скупым он стал неблагородно,
Затем, что видел он друзей своих вокруг,
Мечтавших об одном: набить себе сундук».
— О повелитель мой, — сказал я, — радость эту,
Которой твоему обязан я ответу, —
Ты видишь и ее ты созерцаешь в Нем,
Кто блага всякого в величии Своем —
Начало и конец, и эта радость вдвое
Дороже для меня при мысли, что достиг
Ты горней высоты, где созерцаешь Лик
Пресветлый Господа…